Побег из Эдена - Лилия Курпатова-Ким

«Веду себя так, будто все время сплю и вижу странный сон», — отметил он, удерживая себя на самой кромке бодрствования.

Громову всегда нравилось это состояние. Когда уже не можешь контролировать свое сознание, а превращаешься как бы в постороннего зрителя и безучастно следишь за причудливыми виражами собственных мыслей. Почему-то снова вспомнился квантоник из Накатоми. Если представить, что говоришь с ним, — мысли начинают формулироваться, облекаться в слова, фразы. Они обретают реальность. «Все, что со мной произошло за последние дни, — это так странно, а я совсем не удивлен. И это самое странное, вы не находите, учитель Гейзенберг? Это прямо как шкатулки-криптексы, о которых вы нам рассказывали. Головоломки, которые сами по себе и отгадка, и шифр. Сначала буквы надо правильно выстроить — если слово то, шкатулка откроется. Пока не узнаешь слово, не разгадаешь шифр, а что за шифр, можно догадаться, только составив список возможных слов. Задача, не имеющая прямого логического решения...»

Мир не существует, когда вы его не видите. Известное выражение Аткинса было последним, о чем подумал Макс, перед тем как низкочастотное магнитное излучение его окончательно одолело и принудительно погрузило его мозг в состояние глубокого целительного сна.

Учеба продолжалась шесть дней в неделю. Перед занятиями все были обязаны посетить спортивный комплекс и активно там позаниматься. После уроков следовал короткий перерыв, и начинались сборы проектных групп. Иногда у Громова возникало ощущение, что эденские сутки длятся не двадцать четыре часа, а как минимум семьдесят.

С друзьями он виделся довольно редко. Только за обедом и то не каждый день. Лаборатория софта находилась так далеко, что при ней имелась собственная столовая. Отборочные матчи Кубка Эдена должны были начаться только через два месяца, поэтому начинать тренироваться Макс не спешил. Успеется!

Дэз и Чарли пока не приняли ни в одну из проектных групп Эдена, и у них было чуть больше свободного времени. Кемпински решила использовать его, чтобы поднатаскать Спаркла в Сетевых играх.

— У каждого есть талант к какой-то игре, надо просто найти то, что действительно твое, — говорила она и с маниакальным упрямством пыталась вычислить талант Чарли.

Пока ничего не выходило. Стрелял Спаркл еще хуже, чем бегал и уворачивался от врагов. Шутеры были не для него. Руководить армиями гномов, дроидов и прочей мелочи у него тоже не выходило. Большинство стратегических игр также оставалось за бортом. Квесты Чарли проходил чуть лучше, но увы — простых головоломок в Кубке не использовали. В программе этого года из «умных» игр значилась только «Миссия: выжить», а в ней, как известно, надо решать загадки очень быстро, успевая при этом отстреливаться и плести интриги.

По вечерам, когда уроки заканчивались, Макс обычно валился с ног от усталости. Его хватало только на то, чтобы быстро просмотреть план работы на завтра, подготовить все необходимое, немного покопаться в чипе Образца, принять душ, заползти на кровать и уснуть мертвым сном.

Как-то, сидя в столовой после обеда и просматривая свое расписание, Громов сказал Спарклу:

— Я должен был умереть от переутомления и нервного истощения еще на прошлой неделе.

— В такой суматохе этого вполне можно не заметить, — флегматично ответил Чарли, быстро, почти механически выполняя перевод аккадского пиктографического письма.

Прямой цифровой перевод выдал какую-то бессмыслицу. Спаркл догадался, что текст шифрованный, довольно быстро нашел ключ и теперь выяснял, о чем же таком секретном шла речь в свитке, составленном четыре тысячи лет назад.

— Знаешь, — заметил Спаркл после некоторой паузы, — то, что мы практически не устаем от всего этого, меня тоже удивляет, но не так сильно, как другой факт. Не знаю, как ты, а я иногда просто в шоке от того, что делаю. Взять хотя бы мой перевод. Даже если бы мне в память закачали это пиктографическое письмо через нейролингву и выдали на руки цифровой подстрочник...

— Что? — переспросил Громов.

— Вот это, — Чарли ткнул пальцем на прямой цифровой перевод свитка, — и я бы думал круглосуточно над тем, что это могло бы значить, то в лучшем случае на поиск ключа к шифру у меня бы год ушел. Как-то я пытался расшифровать короткую кодированную записку на латыни. Это заняло полгода. Полгода, каждый день не меньше часа! Искал последовательности, аналогии и так далее. А сейчас я нашел ключ и понял, как он меняется через каждые десять строк, в течение одною дня! Вот это действительно странно. Иногда это меня даже пугает.

— Просто ты стал заниматься тем, что тебе нравится, — пожал плечами Макс.

— А Дэз? — Спаркл показал глазами на Кемпински, которая быстро и сосредоточенно, не задумываясь ни на секунду, писала программу для управления фотонным лазером. — Еще вчера она знала о лазерах столько же, сколько любой другой человек, окончивший школу. А сегодня разбирается в них так, будто всю жизнь только ими одними и занималась. Это странно, Макс.

Громов снова пожал плечами. С ним ничего подобного не происходило. Вирус Образца он так и не дешифровал. Даже не смог разобрать на составные элементы. Дела в проектной группе «Моцарта» шли из рук вон плохо — настолько плохо, что это заслуживало отдельного разговора. Разве что занятия давались легко. Но при таком интенсивном использовании нейролингвы этому удивляться не приходилось.

— Давно хочу спросить, — сказал Чарли, не отрывая глаз от экрана, — где ты по вечерам пропадаешь? Как за тобой ни зайдем — тебя нет.

— Мне лично это все равно, — неожиданно подала голос Дэз. — Не говорит — значит, не считает нужным. Это его право. Отстань, Чарли.

Громов кашлянул в кулак. Последние недели отчужденность между ним и Дэз переросла в почти открытую враждебность с ее стороны.

— В чем проблема, Дэз? — спросил он.

— Ни в чем, — буркнула Кемпински, не поворачивая головы.

Это был ее обычный ответ на попытки Макса как-то прояснить ситуацию. Иногда бывали вариации: «Все нормально», «Ты о чем?», «Забудь». Все они имели один и тот же смысл — Кемпински не желала объяснять причину своего раздражения. Хотя Макс постоянно ощущал его присутствие. Оно тлело в Дэз постоянно и вспыхивало синим пламенем от малейшего повода.

Громов посмотрел на Чарли. В сотый раз подумал: может, все же стоит рассказать друзьям, что его приняли в проектную группу «Моцарт»? И в сотый же раз решил, что не стоит.

«Надо было говорить сразу», — подумал Макс. Теперь, когда бы он ни сообщил о своем участии в этом проекте, первым вопросом будет: «Почему не сказал сразу?» А Громов не очень хотел пускаться в пространные объяснения о переходах из одной реальности в другую, рассказывать о снах, видениях — он сам еще в этом не разобрался.

После вечера Необыкновенного Посвящения Эдена «провалы» прекратились. Жизнь потекла как прежде. Минуты, часы, дни последовательно сменяли друг друга. События сменяли друг друга, строго подчиняясь закону причинно-следственных связей. Все шло нормально. За исключением того, что сам Максим никак не мог отделаться от ощущения, что Эден и все происходящее ему на самом деле снится. Говорить об этом с кем-либо он так и не решился. Один раз Громов попытался написать письмо в Накатоми учителю квантоники Гейзенбергу. Однако интеллектуальная система Эдена мгновенно заблокировала это действие.

«В целях безопасности Эдена почтовое сообщение с внешним миром запрещено» — вспыхнула на экране красная предупредительная надпись. Следом за ней возникла синяя — информационная: «Ваша почтовая программа заблокирована и переведена в режим просмотра».

Громов едва успел щелкнуть по клавишам, чтобы сохранить список текущих операций.

— Немыслимо... — только и смог сказать он, просмотрев «хвост» замысловатого скрипта.

По нему выходило, что ровно в то же мгновение, как он попытался отправить письмо, система безопасности техноцентра подключилась к его личной, не учебной, персоналке и вывела из строя почту! Просто, легко, мгновенно! Будто защиты, которую Громов не без гордости считал очень хорошей, не стояло вовсе.

— Совсем обнаглели, — проворчал Макс, скрестив руки на груди и откидываясь назад. — Закон о частной жизни не читали, что ли?

Случившееся показалось Громову настолько невероятным, что он от удивления даже разозлиться толком не смог.

Макс сделал неопределенное движение рукой, подумав, что хорошо бы посмотреть, как именно системе удалось так просто подключиться к его персоналке, но внезапно его потянуло в сон. Появился озноб. Мерзкое ощущение холода в теле стало настолько неприятным, что Громову захотелось немедленно залезть под очень горячий душ.

Минут через десять, то ли разомлев после душа, то ли утомившись от количества информации, запихнутой в его голову через нейролингву, он едва смог забраться по лестнице на свою кровать и мгновенно уснул.