100 великих оригиналов и чудаков - Рудольф Баландин

Как бы отнесся Заболоцкий к нынешнему времени? К нашему обществу, перешедшему к реализации призыва «Обогащайтесь!»? На эти вопросы он ответил загодя. Поэт пережил подобный скоротечный этап истории СССР под названием НЭП – торжество буржуазных идеалов, спекуляции, алчности, безнравственности.

В глуши бутылочного рая,Где пальмы высохли давно,Под электричеством играяВ бокале плавало окно…

Он показал картину «Вечерний бар», где «бедлам с цветами пополам», «рыдает пьяный толстопузик, / Другой кричит: Я – Иисусик /… К нему сирена подходила, / И вот, тарелки оседлав, / Бокалов бешеный конклав / Зажегся, как паникадило». А после «жирные автомобили… легко откатывали прочь…»

И как бы яростью объятый,Через туман, тоску, бензин,Над башней рвался шар крылатыйИ имя «Зингер» возносил.

Но тут же иная картина:

Калеки выстроились в ряд.Один играет на гитаре.Ноги обрубок, брат утрат,Его кормилец на базаре…Вон бабка с неподвижным окомСидит на стуле одиноком…

И вновь – «отрепья масла, жир любви, а там в пьяном угаре вдруг пустятся в пляс безрукий и «слепая ведьма», исполнив «танец-козерог, / Да так, что затрещат стропила / И брызнут искры из-под ног!»

Бредовый мир: ополоумевшие люди, алкогольный дурман, истеричное веселье, скотское житье… Но в этой круговерти есть и недвижная опора. «Стоят чиновные деревья… Они в решетках, под замком». И подстать им – ряды одеревенелых чиновников, подлинных хозяев этой нелепой жизни:

На службу вышли ИвановыВ своих штанах и башмаках…О мир, свернись одним кварталом,Одной разбитой мостовой,Одним проплеванным амбаром,Одной мышиною норой,Но будь к оружию готов:Целует девку – Иванов!

Вот оно, неистребимое чиновное племя. Оно превращает мир в одну мышиную нору, оно требует себе всевозможных благ, оно плодится и размножается. Что делать? Ведь чиновник существует не сам по себе, он паразитирует в определенной благоприятной среде.

Заболоцкий, как натуралист, вглядывается в копошение этих существ, выясняя их экологию. Изучает новый быт, новый «народный дом», новую свадьбу. И видит во всем этом слишком много старого, замшелого, низменно-мещанского. Здесь царят самые непотребные материальные потребности, включающие непременно хмельное веселье:

И под железный гром гитарыПодняв последний свой бокал,Несутся бешеные парыВ нагие пропасти зеркал.И вслед за ними по засадам,Ополоумев от вытья,Огромный дом, виляя задом,Летит в пространство бытия.

…Кто из нас не испытал на себе топотанье бешеных пар, гремящую музыку, от которой весь дом будто ходит ходуном. И люди нынче не те, и музыка другая, а что-то давнее неистребимо.

Эту безысходность прочувствовал и выразил Заболоцкий и на склоне дней, незадолго до смерти, в 1957 году. Ему довелось уже испытать годы лагеря и ссылки, возвращение в Москву, известность, лицемерное ниспровержение «культа личности», обещание скорого пришествия коммунизма… Но вновь и вновь с тревогой видел он все ту же жажду власти и материальных благ, наглую суету новых хозяев жизни.

Свои мысли и чувства выразил он в небольшом стихотворении «Птичий двор». Тут радостно копошатся крикливые петухи, писклявые цыплята, визгливые индейки, важные утки, преисполненные гордости гуси. И не ведают, что имеют крылья и способны взвиться ввысь. Над ними бескрайнее небо…

А они, не веря в чудо,Вечной заняты едой,Ждут, безумные, покудаРаспростятся с головой.Вечный гам и вечный топот,Вечно глупый, важный вид.Им, как видно, жизни опытНичего не говорит.Их сердца послушно бьютсяПо желанию людей,И в душе не отдаютсяКрики вольных лебедей.

Словно написано это для нас, нынешних. Но отметим и не сразу видимый подтекст. В сущности, каждый человек обязательно попадет под нож или, если угодно, под косу смерти. Вот и надо бы задуматься о смысле жизни (или ее бессмыслице?), о сути смерти, а главное о том, как жить?

…Казалось бы, пройдя трудный жизненный путь, Заболоцкий должен был или сетовать на судьбу, или желать покоя. Однако и то и другое было ему чуждо. Он жил в героическую и трагическую эпоху России. И не отделял свою личную судьбу от судьбы родины и народа. Именно это помогало ему достигать вершин не только поэтического ремесла (чему можно выучиться), но и высокой поэзии, одухотворенной вдохновением и озаренной разумом.

Энтузиасты

Чудом называют то, что трудно или невозможно понять. Сюда относят различные объекты и явления. Для любознательных людей они – предмет изучения. Ради этого энтузиасты отправляются в далекие опасные путешествия, проводят замысловатые опыты, просматривают горы книг.

Тот, кто не склонен напрягать свой ум и волю, поступает просто: верит в нечто сверхъестественное, находящееся вне природы. Или бездумно принимает мнение авторитетных личностей или книг.

Как писал святой Августин: «Вера в авторитет весьма сокращает дело и не требует большого труда»; она необходима «для пользы простейших… более тупоумных или занятых житейскими заботами; «если они слишком ленивы или привязаны к иным занятиям, или уже неспособны к науке, пусть они верят».

Существуют реальные чудеса техники, которых в XX веке было так много, что люди перестали их воспринимать как нечто необыкновенное. Мол, ну и что, если удалось запрячь распадающиеся невидимки-атомы в полезную работу? Ну и что, если человек поднялся в космическое пространство, ступил на лунную поверхность? Ну и что, если созданы «разумные» машины, самостоятельно действующие и даже соображающие автоматы?

Все это – очевидное, которое быстро становится привычным. А людям хочется этакого, особенного, неочевидного, но вероятного.

* * *

Великие географические события произошли на исходе Средневековья. Это время было двойственным. С одной стороны – замкнутые феодальные владения, города, монастыри, цеха, гильдии, строгая общественная иерархия. С другой – масса странствующих монахов, торговцев, артистов, рыцарей, бродяг.

Можно было бы считать великим чудаком Христофора Колумба: направил свои корабли на запад, чтобы достичь далекой восточной страны! Для тех, кто истово верил в плоскую Землю, по канонам Священного Писания, такая акция выглядела безумной. Но он был образован, умен и не суеверен; знал о том, что живет на земном шаре, а не диске или блине.