Ночь длинных ножей - Илья Рясной

Из Нижнетеречного ВОВД никто серьезно не пострадал, если не считать, что одного омоновца посекло осколками и водителю раздробило палец.

В ушах у Алейникова звенело. Небольшая контузия. В целом ничего страшного. Пройдет.

— Война, — с ненавистью произнес Алейников.

— Война, — кивнул заместитель командира ОМОНа.

Глава 28

ЭМИР

У Джамбулатова было ощущение, какое бывает, когда вдруг резко меняется атмосферное давление. Солнце еще светит, тепло, светло, но уже ощущается скорое пришествие циклона с порывистым ветром, грозой. Похоже, скоро события устремятся вперед, как пришпоренная лошадь, и тогда главным будет усидеть в седле, чтобы не попасть под копыта.

Настроение у Джамбулатова было какое-то тягуче-угрюмое. Ему не давало покоя то, что рядом находится его враг, а дотянуться до него нет никакой возможности. Хромого держали взаперти, как пленного, и хоть в этом Руслан чувствовал свое преимущество.

Он сидел на лавке и глядел, как Ибрагимка метает в дощатый щит американский штык-нож. От усердия молодой бандит высунул язык и прикусил его кончик. Получалось неважно. Острие чаще отскакивало, а если втыкалось, то слабо и далеко от центра, куда оно должно было по замыслу воткнуться.

— Что смотришь? — зло воскликнул Ибрагимка, повернувшись к Джамбулатову. Тот только пожал плечами.

— Сам попробуй, да, — буркнул Ибрагимка, когда нож опять попал явно не туда.

Джамбулатов встал, поднял нож с земли, отошел на несколько шагов и резко метнул. Лезвие угодило прямо в цель и завибрировало, напоенное силой.

— В горло, — усмехнулся бывший милиционер.

— Где учился? — недружелюбно, но с оттенком завистливого уважения, спросил Ибрагимка.

— Были учителя, — хмыкнул Джамбулатов. Когда он служил в армии в Афгане, считалось, что старшина разведки должен уметь и такие вещи. Но это умение бесполезно. Нужно очень хорошо владеть этим искусством, чтобы был толк.

— Научи.

— Бери штык-нож, — сказал Джамбулатов. — Ты движешь только кистью, а должна идти вся рука, мягко, с нарастающей скоростью. Ты должен ощущать, как из твоей руки вырывается энергия, передается ножу… Вот так, — мягко проводил он руку Ибрагима. — Да не зажимай ты лезвие так сильно. Мягко все должно быть. Плавно…

После часа занятий у Ибрагима получалось куда лучше, но все равно было еще далеко от совершенства.

— Я стреляю хорошо, — с вызовом произнес молодой ваххабит, втыкая нож своей худой рукой в деревянный щит. — Мины кладу хорошо.

— Где учился? — полюбопытствовал Джамбулатов.

— В Пакистане. Там хорошо учат. Там все правильно учат.

Джамбулатов цокнул языком. Паренек учился в Пакистане. Тамошние специалисты, поднаторевшие в воспитании афганских моджахедов, давно уже обучают чеченских воинов, несущих России чистый ислам. В числе прочего у них была программа по обучению несовершеннолетних бандитов, таких, как Ибрагимка. Из Чечни посылали туда самых перспективных, с напрочь отшибленными мозгами.

— Как твоя фамилия? — пытаясь что-то вспомнить, спросил Джамбулатов.

Ибрагимка подозрительно посмотрел на него и, приосанившись, произнес:

— Я фамилии не стесняюсь. Умхаев!

«Точно, — вспомнил Джамбулатов. — Ибрагим Умхаев!»

О похождениях этого мальца ходили легенды. Недавно Руслану на глаза попалась подпольная газета «Ичкерия», в которой были откровения юноши, объявившего «русским захватчикам» свой газават.

«Выйти на тропу войны меня заставили российские оккупанты, безжалостно убивающие всех — женщин, стариков, детей. Вот уже два года я бью врага. Мы, чеченские бойцы, поклялись, что ни одна капля крови не останется неотмщенной. Погибнем мы, будут мстить другие. Мое сокровенное желание — стать шахидом. С этим желанием легче воевать, но свою жизнь русским кяфирам я так легко, дешево не отдам. С помощью Аллаха, прежде чем стать шахидом, я отправлю в ад не одну сотню врагов».

Дальше шли стишки:

И снова уходят чечены на смерть

Во имя свободы и чести,

Которые многие тысячи лет

В бессмертных вводили безвестных.

Ни славы не ждут они, ни крови,

И лишь по сыновнему долгу

Уходят совсем неприметно они

По отчему тихому дому.

Позже Джамбулатов узнал, что написано это не под вымышленного «героя», а реального — эмира Грозного Ибрагима Умхаева, шестнадцати лет от роду Правда, мысли его, обычно куцые и недалекие, были сильно облагорожены и развиты куда более его обычного «рэзать русских свиней». Сам Ибрагим двух слов связать не мог, не то чтобы написать что-то, тем более стихотворение. Есть кому писать стихи и излагать за него мысли.

Эмиры — это вовсе не властители городов, так называются мелкие полевые командиры, у которых в подчинении десять-двадцать человек. Прошедший подготовку в Пакистане по рекомендации самого Хаттаба, Ибрагимка сколотил группу таких же несовершеннолетних отморозков, которые были названы его отрядом, и, реализуя полученные знания, весьма успешно подорвал два БТРа внутренних войск.

Попался он на том, что на грозненском рынке хладнокровно завалил из пистолета двух русских милиционеров. Притом как завалил! Сперва вместе с ними пьянствовал в вагончике, потом сказал одному:

— Идем искать девок.

Разгоряченный водкой милиционер, покачиваясь, послушно поплелся за ним на убой и получил пулю в затылок. Потом Ибрагим вернулся в вагончик и сообщил:

— Девок нашли. Тебя ждем.

И снова — пуля в затылок.

Ему повезло, что его задерживал уголовный розыск, которому нужно раскрывать преступление. Другие сразу бы вывели его в расход. Он признался в совершении убийств, на допросах держался умело. Его учили в Пакистане многому, в том числе поведению на допросах. Поэтому признал он только то, что было доказано.

В это время как раз подоспело похищение очередного журналиста. Заслуги Ибрагима были оценены старшими товарищами высоко, и его обменяли на труженика пера. И Ибрагимка снова отправился со своими сопляками закладывать фугасы.

Дальше в его жизни пошла черная полоса неприятностей. Подорвали рейсовый автобус, там погибли родственники влиятельного в Грозном человека. И Ибрагимке пришлось скрываться — теперь уже от чеченцев.

Джамбулатов не знал, где эта змея пригрелась. Оказывается, окопался у Синякина.

Это новое поколение — дети времен гражданской войны, когда ржавеют честь и совесть, когда человеческая мораль искажается, как в кривом зеркале, и плохое очень легко принять за хорошее, а все доброе и разумное не стоит ломаного гроша. Многие из них ощутили вкус человеческой крови в двенадцать-тринадцать лет. Глядя на этих тощих, с тупыми лицами вырожденцев-боевиков", трудно представить, что именно они становятся той силой, которая противостоит России. Сегодня они еще на подхвате. Но они набирают силу. «Хочу стать шахидом». А ведь они действительно не против стать воинами, погибшими за дело Аллаха, и попасть в рай. Эти сопляки уже сейчас головная боль не только для русских, но и для чеченцев, а что будет дальше?

— Значит, стреляешь хорошо, — кивнул Джамбулатов.

— Стрелять люблю.

— А убивать?

— Убивать люблю, — кивнул Ибрагим, лицо его нервно скривилось, в мутных глазах появился проблеск. — Неверного убиваешь — ближе к Аллаху становишься.

Он помолчал, потом посмотрел на Джамбулатова и сообщил с детской непосредственностью:

— Ты — тоже враг. Ты не чтишь Аллаха.

— А ты чтишь?

— Я чту. И я все знаю.

— Уникальный случай. Тогда ты мудрее самого пророка. Тот знал далеко не все.

— Вы все плохо верите.

— И Синякин?

— И Абу тоже.

— Почему?

— Аллах запретил пить. А он пьет. Пьет американскую водку. И музыку неверных слушает. И плохо молится. Он не прав.

— А он не подвесит тебя за ребро, если услышит? — спросил Джамбулатов, с усмешкой думая, какого птенчика пригрел под своим крылышком Синякин.

— Не подвесит, — замотал головой Ибрагимка. — Тебе не поверит.

— Ясно…

— Я бы тебя убил, — приблизившись к Джамбулатову и оскалившись, произнес негромко Ибрагимка. — Только Абу не дает…

— Спасибо.

— За что?

— Что предупредил.

— Ха-ха, — захохотал придурковато Ибрагимка и, вынув из необъятных шаровар «лимонку», подергал ее за чеку. — Я не боюсь смерти.

— Ну и дурак.

Ибрагимка больше ничего не сказал. Обернулся и отправился к камере, где сидел американец.

— Э, американ, — крикнул он. — «Лимонка» хочешь? «Ох, надо с ним держать ухо востро», — подумал Джамбулатов.

Глава 29

ГИЕНА ПЕРА

Когда Алейников и группа сопровождения вернулись из Таргуна, на них смотрели напряженно, с каким-то мистическим страхом. И их преследовал один назойливый, нервирующий, как жужжание ночного комара, от которого никак не отмахнешься, вопрос: