Шанхай. Любовь подонка - Вадим Чекунов

Подобно Гулливеру, размышлявшему о семье, друзьях и сородичах и проницавшему в их внешности и душевном складе то, чем они являлись на самом деле — а они были еху, я с ужасом понимал про себя, что и я такой же. Быть может, немного изменившийся благодаря общению с гуигнгнами, но все равно — еху, чужой.

Только теперь уже — чужой всем.

Гулливера выставили из лошадиной страны. Он жестоко страдал и пролежал больше часа без памяти, когда «гнусное животное» жена обняла и поцеловала его. Меня пока вроде не гонят и даже продлевают визу. И поцелуи жены я перенес стойко, словно солдат, который выносит тяготы и лишения воинской жизни, как велит Устав.

У меня есть девочка-женщина, моя Ли Мэй. Стихии, в которые она верит — Земля, Огонь — не ладят друг с другом, но это хрупкое существо отважилось на борьбу.

Инка боролась со мной, Ли Мэй — бросила вызов всему окружающему миру.

Мне горько от собственного безволия. Душит чувство непоправимой ошибки, будто я упал в глубокий овраг, населенный тенями прошлого.

Нужны силы, чтобы выбраться.

Я посмотрел на темные черточки иероглифа «ли».

«Сила»…

Из раздумий меня вывел щелчок зажигалки.

— Ну и кто она? — выпустив струйку дыма, Инна попыталась улыбнуться.

Вышло холодно и кисло.

— Кто?

— Она. Та, которую ты любишь.

— С чего ты взяла?

— Вадик, Вадик... Я ведь тебя знаю. Слишком хорошо знаю. Ты без любви не можешь. Ты же у нас романтик. Больной на всю голову, извращенный романтик.

— Чего это «больной»?

— Ты алкоголик.

— Да ладно. А извращения-то причем?

— Мне рассказать тебе? При всех — пусть послушают...

— Не дури. Ну, хорошо, что ты хочешь знать?

— Что расскажешь.

— Она студентка. Ей девятнадцать.

— Китаянка?

— Э... в смысле... А, да, конечно.

— «Конечно»?

— Ну, просто — китаянка. Не придирайся, кончай.

Глаза Инны расширились от злого веселья:

— Да я бы с радостью... кончила... Да что-то в последнее время не удается. Теперь хоть буду знать, почему.

Мне показалось, она вся лучилась ненавистью. Особенной, выдержанной, вежливой ненавистью, характерной для офисных работников и людей из сферы обслуживания.

От ее улыбки стало неуютно.

Противно, будто на лицо неизвестно откуда прыгнула жаба.

Сходил к бару и принес еще пару пива. Для разгону пойдет, а ближе к ночи убьюсь, чем покрепче.

— А можно узнать...

Инна подалась вперед.

— Как оно, с китаянкой? Какие впечатления?

— Перестань.

— Ты у нее, случайно, не первый?

— Не случайно.

— Я так и подумала. Бедная девочка. Малолетка. О чем же ты с ней говоришь?

— Это мое дело. Поверь, есть о чем.

— Верю. Ты знаешь — верю. Только мне кажется, что говоришь в основном ты — и наслаждаешься, когда она тебе в рот заглядывает. Ну конечно, ведь так приятно быть Учителем. «Да, моя господина?»

— Хватит.

— А помнишь, ведь мне было столько же, сколько ей сейчас. В тебя тогда втюрилась Юлька Заварина, мы еще с ней были лучшими подругами, помнишь? У вас занятия по английскому были вместе, а она привела меня к вам на факультет. Глупая, похвастаться захотела. Впрочем, это не она оказалась глупой, а я...

— Не прибедняйся, Инн. Я любил тебя за многое, в том числе и за ум.

Вышло фальшиво.

— Вот видишь... «Любил». Хотя и так ясно. Помнишь, я как-то спросила тебя, за что ты меня любишь? И ты сказал: «На этот вопрос ответа нет. Любовь — чувство иррациональное. По полочкам не разложишь — за это вот люблю, а еще за вот это и за то. Просто — или любишь, или не любишь. А если можешь объяснить, за что — это уже не любовь». Помнишь такое?

— Нет.

— А я помню. Как и тебя, тогдашнего. Да и себя тоже. И то, что ты был у меня первым. И аборты свои — тоже помню...

— Мы были студентами. Сами еще дети.

— Зато теперь сильно повзрослели. Господи, какая же я дура...

Это хорошо, подумал я, что Инка больше не пьет. Иначе не обошлось бы без всхлипываний, демонических смешков и попыток подраться.

Теперь это исключительно мое амплуа.

— Э, ну-ка, потише там! — я развернулся к фуражечным туристам. — Не одни тут сидите. Да и не Россия вам тут...

Пельменные лица, оловянные глаза, толстые шеи, непременное «чо» и «какие проблемы».

Как я отвык от всего этого...

— Да это у вас, пидорасов, проблемы. А не у меня...

Инна дергает меня за руку, но один из пельменей уже рядом, я бью его, не вставая, ногой в пах. Кто-то хватает меня за футболку, наш столик дергается и недопитое пиво льется во все стороны. «Жалко...» — успеваю отметить. Освобождаюсь от захвата, футболка трещит, вскакиваю, метя головой в подбородок второго пузана... Попадаю. Несколько раз бью его кулаком по животу. Потом серия вспышек в глазах, онемевшие губы и скулы, рот, полный слюны и крови — будто разжевал пачку гематогена и не проглотил...

Женский визг, шум, возня, испуганные крики поваров и официантов: «Хэлоу, хэлоу!..»

上帝

Бог

— ...Хэлоу, сэр! Шайханиз ледис, массаж? Хэлоу?

Поднимаю взгляд. Передо мной стоит приветливый дядька лет пятидесяти, в синем костюме, при галстуке, в очках. Ни дать, ни взять — представитель китайской интеллигенции. Встреть я такого в университете — принял бы за декана. Впрочем, сутенер — профессия деликатная, тоже в чем-то интеллигентная. Я видел их разных. В Штатах — кичливо одетых шебутных ниггеров и брутальных латиносов. Видел родных, отечественных — коротко стриженных, с крепкими шеями и цепким взглядом... Но китайский сутенер всегда особенный, непредсказуемый; нечего и пытаться вычислить его среди толпы. Да и не нужно — он сам подойдет.

— Очень хорошие девочки, как на подбор. Красивые, молодые. Почти все — студентки, — на сносном английском доверительно сообщает мне «декан». — Три минуты отсюда пешком. Хорошее место, спокойное, можно выпить и отдохнуть.

— Выпить я могу и тут, мужик, — показываю ему недопитый фуфырик. — А вот отдохнуть... Боюсь, не получится.

«Декан» понимающе изображает улыбку. Подмигивает сквозь стекла очков сразу обоими глазами.

— Есть неплохие мальчики, не проблема. Три минуты отсюда пешком. Хорошее место...

— Да ты обалдел... — обрываю его по-русски. — Какие «мальчики»... Ты мне еще собачку или козочку предложи...

«Декан» внимательно прислушивается к моей речи.

— Из России? — спрашивает меня.

Перед китайцами и иностранцами я никогда не скрываю гражданства.

— Из России, — киваю. — Из Великой Матушки России.

— Русских девушек, к сожалению, у нас нет. Но могу узнать у коллег.

Так и сказал — «коллег». Интеллигентный человек, я в нем не ошибся.

Качаю головой:

— Вот только русских мне не хватало, мужик... Нет уж, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Да и то — вряд ли.

Добавляю по-русски:

— Приехать за семь верст киселя хлебать...

Все же этот бизнес очень шустро развивается в Шанхае. Он всегда тут был на высоте, но еще несколько лет назад можно было отвязаться от проституток, заявив, что ты предпочитаешь «голубых». Или предложить паре прицепившихся девчонок полесбиянничать перед тобой, разумеется, за деньги. Отставали с гарантией. Зато теперь — все для клиента. Захочешь — и русскую найдут, и кого хочешь отыщут.

В клубах и барах с караоке — девчонки дорогие. Да и за еду-питье платить приходится. Проще искать самому, без посредника-сутенера. Девчонок в районе баров всегда много, да и на пешеходной улице тоже хватает. Есть очень миловидные, может, и впрямь студентки. Даже по-английски худо-бедно говорят. А бывает, толпится на панели такая деревенщина, что не понимаю, кто может позариться. Хотя город-то большой... Людей много....

— Ну, так как, сэр? — участливо интересуется «декан». — Очень хорошие девушки. Студентки, культурные, говорят по-английски. Вам понравится.

— Твои бы слова, да богу в уши. Так ведь нет бога. И ты это лучше меня знаешь.

Неожиданно сутенер горячо возражает:

— Вы неправы. Бог есть. А иначе — зачем все это...

Он обводит широким жестом вечернюю толпу, фонари, неоновые вывески и фасады высоченных зданий.

Указательный палец тычет в желтое вечернее небо.

— Он там. Видит все, что ему нужно видеть...

«Сумасшедший», — убежденно думаю я.

Не удивлюсь, если и девки его такие же.

— И делает то, что ему не нужно делать, — подражая акценту сутенера, заканчиваю теософскую беседу.

Поднимаюсь с лавочки, запрокидываю голову на манер горниста, разве что руку в бедро не упираю, а всего лишь артистично отвожу в сторону.

Допиваю фуфырик.

— Нету его. Нету, — хлопаю по плечу сутенера. — Бывай.

Выбрасываю пустую склянку в урну. Стараясь ступать ровно, иду куда-то вперед. Ноги мягкие, но послушные. Главное, не наклоняться, тогда они держат неплохо.

— Послушайте...