Самый романтичный выпускной бал. Большая книга историй о любви для девочек - Елена Усачева

Пошла на выход. Перед ней проскочили два старичка, возмущенных очередным наплывом молодежи.

– Знаешь, почему неравнодушен? – крикнул Тихон, когда Соня была уже в дверях.

– Потому что красивая, – буркнула Соня, желая хоть чем-то насолить Гладкому. Все-таки он оказался редкостной скотиной.

– Потому что ты пытаешься играть по своим правилам. А он – хищник – требует жертвы.

Соня постояла на пороге, послушала, как скрипит линолеум под ногой.

– На самом деле ты как упал? – спросила через плечо – не хотелось разворачиваться.

– Максимов мячом сбил.

– А почему никому не сказал?

– Владение информацией – более ценное качество, чем ее распространение.

Лиса дергала в воде чайный пакетик и хитро поглядывала на Соню. Она была спокойна. Для нее все шло правильно.

Соня выпала в коридор. Под ногой заворчал линолеум.

Ну, вот она – правда. И что ей с этой правдой делать? Ничего. Просто хранить. Может быть, когда-нибудь пригодится. Владение информацией ценнее, чем ее распространение. Она думает словами Гладкого. Она теперь ничем от него не отличается. А может, все-таки попробовать отличиться? Всего-то нужно сказать правду. Не во имя чего-то, а потому что. Если получится это сделать, все пойдет по-другому.

О времени Соня вспомнила, когда доставала из кармана дребезжащий сотовый.

– Мне сейчас звонил репетитор: ты не пришла на занятия! – кипятилась мама. – Что с тобой происходит?

Соня посмотрела в темнеющее небо и подумала, что у Падалкина либо крепкие нервы, либо пофигисты родители. Потому что ей тоже очень хотелось бросить школу, стереть из памяти мысли о грядущем экзамене, вытряхнуть из души волнения о поступлении в институт. Но кто же позволит это сделать?

– Софья! Где ты?

– Иду по улице.

– Немедленно возвращайся домой и садись за уроки!

– Я не хочу.

– Кто тебя спрашивает? Ты должна делать не то, что хочешь, а то, что надо!

– Почему? – Слезы сдавили горло, нос сразу оказался заложен, по щекам побежали быстрые капли.

– Потому что! Делай что говорят и не устраивай детский сад. Алло! Соня? Ты меня слышишь?

– Слышу, – сквозь всхлип отозвалась Соня

– И нечего плакать! Плакать будешь летом, когда никуда не поступишь! А сейчас – платок достала, высморкалась и пошла домой! Не дай бог я у тебя увижу хотя бы еще одну четверку или тройку. И договорись с Георгием Моисеевичем на дополнительное занятие.

Истерика из сердца стала пробиваться к голове, сотрясая тело.

– Мама! Он меня не любит… – прошептала Соня. Молчать нельзя, слова сами просились на морозный воздух.

– Что за глупости ты там выдумываешь? Прекрати сейчас же! При чем здесь любовь? Ты о деле думай! Для ерунды еще время найдется. И не смей больше прогуливать занятия! За что я деньги плачу? Чтобы ты на морозе истерики закатывала?

– Мама…

– Я уже восемнадцать лет мама! Так что слушайся! Берись за ум, пока не поздно. Никуда твои мальчики не денутся.

Соня плакала беззвучно, чтобы мама не догадалась о ее слезах. Дрожала рука, словно трубка весила килограммов сто. Хотелось опустить ее. Хотелось отдохнуть.

– Соня? Алло! Соня!

– Да, мама, – выдохнула Соня, сдерживая всхлип.

– Ты меня поняла?

– Поняла.

– Когда будешь дома?

– Подхожу.

– Позвони мне с домашнего на работу, чтобы я убедилась, что ты пришла.

Слезы были очень быстрые. Они бежали и бежали, догоняя друг друга. Холодный ветерок. Защипало губы.

– Мама, – прошептала Соня, поднося микрофон телефона ко рту, – ты меня любишь?

– Сонька! Прекрати! Иди домой! Я жду звонка с домашнего. Ты меня поняла? Не слышу! Поняла?

– Да, – выдохнула Соня.

– Не позвонишь через десять минут, приеду и такое устрою… Ты меня знаешь!

– Да.

– Все! Пока!

– Да.

Связь прервалась. Телефон выплюнул на экран сообщение о проговоренных минутах.

Это было ужасно. Соне совершенно не хотелось делать то, что требовала мама, но она понимала, что все равно это сделает. И не пойдет она больше к Тихону, хотя очень хочет его увидеть, хочет услышать, что она ему нравится, потому что он сам очень ей нравился. Всего этого больше не будет никогда. А будет стопка учебников, недовольные взгляды мамы, любопытные переглядки в классе и холодное одиночество. Неужели навсегда?

Мама еще звонила, но Соня уже не подходила к телефону. Ей больше никто не мог помочь. И поговорить об этом ей тоже было не с кем. Соня шагала по улице и все смотрела, смотрела вверх, боясь, что на нее опустится голубая сетка сачка. Не замечая, что уже давно бьется в неволе. И что в эту неволю – так уж получилось – она загнала себя сама.

Глава 9

Двадцать пять недель февраля

– Что у вас происходит?

Большой Брат вышагивал перед доской, заложив руки за спину. Глядел четко перед собой.

– Что творится в вашем классе?

Взгляд на мыски ботинок. Голову не поднимает, как будто подчеркивает: смотреть мне вокруг не на что. А вернее – не на кого.

– Вы не первый выпускной класс в школе. И никто до вас не устраивал таких представлений с бубном.

– Ничего у нас не происходит, – с тревогой протянул Гера, закатывая глаза к потолку.

– Вот именно что ничего! А вы ведете себя, как… – Физик сжал кулак, подбирая слова. – Как будто вы на войне, честное слово. Глупость какая-то, честное слово, проблем я других не наблюдаю.

Тырин стоял около первой парты, ломая линию Ватикана.

– Все в порядке, Борис Бенедиктович, – бодро отрапортовал фюрер. – Класс к проверочной готов.

– Ну вот! – Большой Брат снова прошел перед доской. – Вот, пожалуйста! Тырин, ты что стоишь?

– Вы задали вопрос, я отвечаю, – обиделся Славка.

– А почему ты?

– А почему бы и нет? – пытался сохранить невозмутимость фюрер. – Кто-то ведь должен ответить.

– И ты за всех отвечаешь?

– За всех.

Большой Брат замер, словно в голове просчитывал варианты решения задачи:

– И Сладкова готова?

Соня вздрогнула и по привычке, по въевшемуся под кожу обычаю, стала медленно подниматься. Сейчас она не была готова ни к чему.

– Она готова, – оценил общий обалдевший вид одноклассницы Славка.

– Цирк, – буркнул физик, дошагивая до стола. – То, что вы делаете, – чистой воды автократия, подчинение интересов большинства интересам одного.

– Это называется «демократическая система». – Славка насупился, стал тянуть вперед губы, изображая обиду.

– Это называется «тоталитаризм», растворение личности в коллективе.

– Кого это мы тут растворили? – зачем-то полез вперед Гера. – Нам все удобно!

– Конечно, удобно.

– Вы против коммунарской системы?

– Я против того, что происходит у вас в классе.

– У нас ничего не происходит, – вернулся к началу разговора Тырин. – Я это знаю.

– Раз ты все знаешь, скажи, кто брал проверочную, – поймал фюрера на слове Большой Брат.

– Я думаю, ее куда-то положили по ошибке, – заученно отозвался Тырин. – Человек ошибку исправил, но признаваться не хочет. И это правильно. Ругать могут.

– Кого?

– Того, кто взял!

– Ругать? – снова ухватился за слово физик. – Значит, это кто-то из вас.

– Почему из нас? Это мог сделать любой учитель. – Славка – само спокойствие. Позавидовать можно.

– Учителей за проступки не ругают! За проступки их наказывают, лишают премий. А ты сказал, что будут ругать.

– Я употребил неправильное слово, – нашелся Славка.

– Он-то тут при чем? – некстати влез Гера.

Физик внимательно посмотрел на Бородина и усмехнулся.

– Так… – подошел он к столу. – Интересно. Круговая порука. За одного отвечают все. И тебе это нравится?

Тырин качнулся. Казалось, он сейчас упадет на свое место, расплачется и во всем признается. Попросит прощения и помощи.

Но Славка чуть заметно шевельнул уголками губ. Легкая улыбка. Еле видная. Сколько в ней было торжества!

– К товарищам нельзя подходить с такой системой оценки: «Нравится – не нравится». Друга принимаешь таким, какой он есть, терпишь, если надо, и уступаешь. Вы этому нас учили все одиннадцать лет школы.

– Но, честное слово, мы не ожидали, что на таких посылах вырастет монстр, – развел руками физик и так громко перекатился с пятки на мысок, что Соня опять вздрогнула. – А мне что делать? – Большой Брат сдался. Это было видно по опущенным плечам, слышно по чуть хрипловатому голосу. Он устал. Славка в очередной раз вытащил класс из пропасти. Дальнейший разговор был уже чистой формальностью. – У нас две проверочные. Старая, которая неожиданно нашлась сегодня утром. И новая, за которой я сегодня же утром ездил в РОНО, потому что по почте нам посылать уже не рискуют.

Движением фокусника он провел руками над столом: на чисто убранном пространстве двумя белыми пятнами выделялись конверты. На случай, если кто-то еще не понял, что это такое, учитель постучал по столу пальцем, привлекая к конвертам внимание. Да, да, это были они. Или вы и так в курсе, как они выглядят?