Москит. Конфронтация - Павел Николаевич Корнев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Казалось совершенно нормальным согласиться, пусть и не всерьёз, пусть ради возможности выиграть время, но на курсах я узнал достаточно о способах вербовки, чтобы не считать себя самым умным. Соглашусь — сам не замечу, как по рукам и ногам повяжут. А если наши вдруг контрнаступление проведут и лагерь захватят, то изменников родины по законам военного времени ещё и к стенке поставят. Никто в мотивах разбираться не станет.
— Я подумаю, — повторил я.
— Думайте, — разрешил господин Риттер и добавил: — Только учтите: набор не продлится вечно!
По возвращении в барак мы не досчитались трёх человек. Как видно, они не посчитали нужным взять паузу и приняли предложение сразу. Хватало и тех, кто сомневался, терзался и советовался с другими. При этом некоторых лишь опросили, но никаких заманчивых предложений делать не стали.
Наверное, тут имелась какая-то закономерность, вот только у меня и без того забот хватало, чтобы пытаться её выявить на основании имеющихся данных.
Юра обратно до коровника едва доковылял, даже не поднялся, когда принесли воду. Пришлось его поить. Потом я поговорил с людьми, выпросил каких-то относительно чистых тряпиц и перебинтовал неглубокую рваную рану на боку товарища. Выглядела она не лучшим образом, но понемногу всё же подживала. Так показалось.
До самого ужина я провалялся на соломе и бездумно пялился в потолок. Так могло показаться со стороны, на деле не оставлял попыток оценить состояние внутренней энергетики. Просто решил, что если способен различать чужие энергетические каналы и узлы, то вполне могу задействовать ясновидение и для обнаружения собственных. Разумеется, на самом деле каких-либо каналов и узлов я не видел, а лишь улавливал перетоки сверхсилы и её же скопления, но меня всецело удовлетворило бы и это.
Ан нет — внутреннему взору открылась одна лишь сплошная муть. И потенциал я удерживаю крошечный, и всякая попытка прогнать энергию по организму такой болью и резью в груди оборачивается, что слёзы на глазах выступили. Разберусь, конечно, но вот когда? Вопрос.
Между тем, жизнь в бараке текла своим чередом. Кто-то трепался о всякой ерунде, кто-то обсуждал предложение перейти на службу Лиги Наций, продолжали фланировать по коровнику типчики, странное поведение которых отметил ещё вчера. Уже в сумерках послышался шум заходящего на посадку самолёта, пленные засуетились, двое подсадили долговязого типа, и тот изловчился выглянуть в узенькое окошко под самым потолком.
— Аэроплан на поле сел. Здоровущий! — сказал он, а минут пять спустя добавил: — Петрович, туда этих повезли… сверхов!
Сурового вида широкоплечий дядька с ожогом во всю щёку и спалённой шевелюрой, судя по форме — унтер железнодорожного корпуса, резко вскинулся и спросил:
— Куда — туда?
— Да к аэроплану же!
Новость эта никого безучастным не оставила, какой-то коротко стриженный мужик даже выругался и обратился к этому самому Петровичу:
— К чёрту всё! Вот чем служба Лиге Наций плоха, скажи мне, а? Никакое это не предательство! А иначе нас всех макаки со свету сживут!
Поднялся гвалт, мужика начали отговаривать, но он вырвался и принялся колотить в ворота коровника. Никто ему не открыл.
Окончания свары я дожидаться не стал, улёгся на солому, задумался.
Нихонцы вывозят операторов. В Зимске пропадали операторы. Платон с концами сгинул опять же.
Подумать тут было о чём, пусть и категорически не хватало информации, но одно я осознал окончательно: ничего хорошего разоблачение не сулит, а вот всякого нехорошего, наоборот, сулит превеликое множество. Даже холодок пробрал.
Я немного ещё полежал, успокаиваясь, потом попытался задействовать технику маскировки энергетических каналов. Совершенно пустяковое в обычной ситуации воздействие обернулось неподъёмной тяжестью — проделал всё технически верно, но ровно штангу в десяток пудов весом над головой поднял. В рывке.
Сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три…
Закружилась голова, кольнуло в солнечное сплетение, я не удержался, спешно расслабился, принялся хватать воздух разинутым ртом и обливаться потом. Стыдоба какая!
Но в грех уныния я не впал, взмахом руки отогнал ползавших по липкой коже мух и повторил попытку.
Сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три…
И снова: сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три…
Дыхание вновь сбилось, в груди начали разгораться уголья ноющей боли, и я всерьёз задумался, а есть ли смысл так мучиться из-за трёх жалких секунд маскировки.
Тогда-то меня и осенило. Маскировка — это ведь сокрытие, по факту я с помощью этой техники взаимодействую непосредственно с внутренней энергетикой, в том числе с узлами и каналами, вроде как размазываю их очертания и лишаю чёткости. Пусть при этом и не изменяю ничего фактически, но не хватит ли этой малости, дабы с помощью ясновидения провести самодиагностику? Эта техника ведь не универсальная, я подгонял её под себя, выбирал области и степень воздействия, то есть готовил шаблон, если угодно — силовую схему!
Я вновь задействовал технику сокрытия, сосредоточился на производимом ею эффекте, и не понял, что именно изменилось в открывшемся ясновидению сверхэнергетическом месиве, но всё же неким образом это искажение уловил и постарался запомнить. А затем повторил подход. И ещё раз. И ещё.
Потом уснул.
Утром разбудили встревоженные голоса, я продрал глаза и обнаружил соседей по бараку столпившимися у сточной канавы. Подошёл, заглянул кому-то через плечо и обнаружил, что в нечистотах лицом вниз плавает тело, а над ним так и роятся крупные зелёные мухи.
Отвратительное зрелище, а мне — хоть бы что. Ещё и невесть с чего мужик вспомнился, который вчера решил присягу нарушить. Я повертел головой, и точно — среди живых его не углядел. Разумеется, этот несознательный гражданин вполне мог пойти ночью справить нужду, потерять сознание от голода, упасть и захлебнуться, но куда более вероятной мне представлялось совсем иное развитие событий.
Его утопили. Ну или удавили, а потом уже скинули в дерьмо.
Прикончили.
И я даже полагал, будто знаю, кто и зачем пошёл на столь радикальные меры. Будто между делом огляделся и в своём выводе уверился на все сто процентов.
