Грозовой сумрак - Елена Самойлова

Звонкой, поющей железной лентой взлетела разом отяжелевшая сабля, одним ударом срезала со спины сумеречную ведьму, «паучью смерть». Конвульсивно дернулась глубоко засевшая в теле бледная холодная лапа, запахло болотной тиной и раскаленным до золотого сияния белого блеска металлом, опущенным в ледяную воду.

Больно. Холодно.

Но тело переполняет пьянящая, жестокая радость. Если при каждом вздохе грудь пронизывает острая режущая боль - то он еще жив. Еще есть возможность вступить в поединок, вернуть себе позабытое ощущение неуязвимости. Или умереть, если окажешься слабее. По-настоящему умереть, не мечась по безвременью в тисках аметистовой клетки, не просыпаться невредимым с ненавистной мыслью о заключении.

Стать свободным, свободней ветра, подняться выше неба, к самым звездам, что холодными бриллиантами горят где-то в вышине, скрытые за тяжелым плащом седых облаков.

Треск тоненьких веток кустарника, через который пробирались неумело и явно вслепую… Негромкий, горестный стон, так не похожий на крики, издаваемые брухой…

Ши- дани… Глупая… Моя…

Вспышка золотистого солнечного света, больно резанувшая привыкшие к предрассветной мгле глаза, заставившая зажмуриться и отвернуться. Поплывший по лесу аромат ранней осени, пропитанной дождем палой листвы и жарко горящего костра.

Запах свежего хлеба, яблочного вина и напоенного летним теплом позднего меда.

Запах георгинов, пчелиного воска и родного дома… Бруха жалобно ныла, уткнувшись искаженным лицом в мягкий лесной мох, словно пытаясь зарыться в землю или скрыться в густой тени, отбрасываемой поваленным древесным стволом, но полуденный солнечный свет, невесть откуда появившийся за полчаса до рассвета, приковал ночную ведьму к месту куда надежней деревянного кола, вбитого промеж лопаток.

Ши- дани стояла в небольшой прогалине, и над ее головой висел в воздухе красноватый нож в форме ивового листа, на лезвии которого запеклась свежая кровь. Расплавленным золотом сияла капля янтаря в оголовье, ее отблески скользили по растрепанным каштановым косам Фиорэ, превращая их в солнечно-рыжие, в медно-красные пряди, стирая с лица девушки простоватую человеческую маску и высвобождая то, что люди легкомысленно назвали «феей Холма».

Осенняя королева, душа той солнечной Рощи, что разноцветной стеной встала за спиной Фиорэ, такая реальная, ощутимая, словно стоит сделать шаг вперед, протянуть руку - и окажешься на волшебном Холме, где нет ограничений, нет Условий колдовства, кроме тех, что поставит воля хозяина или хозяйки перед гостем.

- Вы действительно… не покидаете… своего дома…

Красным цветком развернулась плотная ткань плаща в руках ши-дани, стальным блеском сверкнула в свете полуденного солнца сердцевина, синей звездой вспыхнул на острие тяжелого охотничьего ножа золотистый луч.

Легкая улыбка тронула потрескавшиеся, залитые липкой подсыхающей кровью губы фаэриэ.

Не удержало маленькую ши-дани холодное железо, преграждающее путь, не остановило глубоко засевшее в деревянном подоконнике лезвие, не испугала боль от прикосновения. Ведь наверняка жжется рукоять, несмотря на обернутые плащом ладони, больно жжется, оставляя следы на нежной коже, - и все равно она держит его, едва заметно морщась и поджимая четко очерченные губы.

За спиной высокой, статной ши-дани взвилась тугая плеть ветра, завернувшая падающие листья в причудливую спираль, в неистовый танец, кольцом надежных объятий окруживший осеннюю королеву. Несколько ярких кленовых звездочек выскользнули из сверкающего полуденным солнцем кокона, плавно опустились в шаге от упавшего на колено фаэриэ. Блеснула золотая пыль, покрывающая тонкие прожилки, лунным камнем почудилась прозрачная роса на волшебных листьях.

Рейалл закашлялся, выплюнул на окрасившуюся багрянцем траву черные сгустки крови, качнулся вперед, ударяя наискось по шее ночной ведьмы, отсекая низко опущенную голову начисто.

Солнечный свет, танцующий вокруг Фиорэ, разом погас, густая тьма моментально ослепила, навалилась тяжелым душным одеялом.

Шелест травы, треск разорванной ткани.

- Сядь, я не дотянусь!

Голос звонкий, высокий, почти срывается на крик, дрожит от непролитых слез, от боязни. Маленькая ладонь с силой давит на здоровое плечо, заставляет усесться прямо на скользкую, липкую, холодную траву.

- Ты не могла… хотя бы отвести меня в сторону? - Усмешка все-таки скользнула в голосе, ши-дани замирает, обиженно, непонимающе, морщится, словно он спросил какую-то несусветную, неуместную глупость.

- Сейчас это имеет значение?

- Теперь - уже нет.

Пропитанная кровью рубашка с трудом отклеивается от кожи, бередит края раны, уже подживающей, срастающейся с отсеченной конечностью брухи. Фиорэ сдавленно ахнула, подалась назад, растерянно опуская испачканные кровью руки.

- Тебе придется вытащить из меня этот подарочек Сумерек, милая. - Рей улыбнулся, широко, открыто, чувствуя, как трескается на губах засохшая кровяная корка. - Не бойся, я не умру. Проверял.

- Не позволю, не надейся.

- Вот и чудесно…

Ее руки сжались на обрубленной конечности, сильно дернули, извлекая прощальный «подарочек» брухи из раны…

… Слепящий после ночных сумерек свет пропадает, растворяется в седой, медленно тающей пелене густого тумана, окружающего со всех сторон. Небо над головой - высокое, далекое, прозрачно-зеленое, ледяное. Звезды - зыбкие, неуверенные, грозящие вот-вот погаснуть, словно искорки затухающего костра. Призрачное сияние в небесах переливается всеми цветами радуги, как волшебное полотнище, сотканное руками древних богов для невесты Луны, для будущей царицы ночного неба, для юной покровительницы влюбленных, отчаявшихся и тоскующих по чему-то безвозвратно ушедшему или несбыточной мечте.

Мелодичный перезвон серебряных колокольчиков, тающие в стылом воздухе переливы тонких, туго натянутых струн арфы, музыка льда и воды, музыка хрустальных осколков сплелась вокруг него тугим завораживающим коконом, разбила хрупкую аметистовую клетку, позвала за собой в заметенные снегом ледяные пустоши.

Что еще нужно ветру, кроме бесконечной равнины, над которой можно лететь, не встречая препятствий, наслаждаясь абсолютной свободой? Чего еще желать фаэриэ кроме свободы быть собой, свободы быть открытым перед собой и пронзительно-ярким небом, свободы не подчиняться никому и ничему, существовать в своем истинном облике и в сумерках, и в свете солнца, позабыв о навязанных невесть кем Условиях?

Ничего не надо. И никого.

Рейалл сделал несколько шагов вниз по заметенной колким хрустящим снегом тропе, ведущей вниз, в расстилающуюся перед ним долину, похожую на огромную хрустальную друзу, на сказочную пещеру, заполненную сокровищами, где вместо низкого сводчатого потолка - светло-зеленое северное небо. И каждый шаг был все быстрее и быстрее, а на белом снегу оставались тусклые сиреневые обломки, остатки аметистовой клетки заклинания, удерживающего его вначале в замке, а потом и внутри опостылевшей человеческой оболочки. Если бы маленькая ши-дани не расшатала эту клетку всего за одну ночь любви без оглядки…