Если ты простишь - Анна Шнайдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Алло…
— Лида, — голос мужа был холодно-деловым, — юрист будет ждать нас завтра в четыре часа дня в кафе. Он подготовил документы, нужно ознакомиться, обсудить при необходимости и подписать. Ты сможешь?
Никаких собеседований в это время у меня не было, поэтому я ответила, сглотнув и ощущая непроизвольную боль в горле — будто у меня тяжёлая простуда:
— Да.
— Хорошо. Я сейчас скину адрес.
— Не надо! — перепугалась я. Открывать переписку с Вадимом и вновь увидеть то сообщение я боялась до трясучки. — Лучше продиктуй, я запишу.
Он помолчал, а потом ответил — с одной стороны, строго, а с другой — почти ласково:
— Лида, это глупо. Нам всё равно придётся переписываться рано или поздно.
— Тогда лучше поздно.
Вадим хмыкнул.
— Ладно, записывай. Но учти, что я всё равно тебе напишу. Надо перевернуть и эту страницу.
— Да-да, хорошо…
Он быстро продиктовал адрес кафе, который я записала в блокнот. А через пять минут, когда я уже сидела и смотрела, как туда побыстрее доехать, мне в мессенджер прилетело сообщение от Вадима. Оно частично отобразилось на экране блокировки, и меня так поразило его содержание, что я непроизвольно открыла весь текст…
Это был рецепт чесночных пампушек к борщу.
С припиской: «Сам я их не готовил, рецепт нашёл в интернете. Буду рад, если вы с Аришкой научитесь».
Не расплакаться у меня, конечно, не получилось…
47
Вадим
Не все догадываются, что у домов, помимо стен, мебели и вида из окна, есть ещё и душа.
Что я точно понял за годы работы — какой бы совершенный в своей гармоничности дизайн мы ни придумали, дом останется мёртвым до тех пор, пока в нём не поживут люди.
Да, дом словно имеет душу, как и мы. Оказываясь в новом жилище, мы «заражаем» его собою — передаём частичку себя. А уходя — забираем.
Когда я впервые оказался на похоронах и увидел мёртвое тело бабушки, я был потрясён — она оказалась совершенно не похожа на себя. И дело было не в косметике, которую она при жизни почти не использовала. Просто это была словно уже не моя бабушка, а всего лишь тело, отдалённо напоминающее её.
В такие моменты легко поверить, что мы нечто большее, чем просто кожаные мешки с костями. Так и дом — нечто большее, чем материя.
Когда Лида сбежала со своим музыкантишкой, её история с нашей квартирой не была закончена, поэтому ещё не ощущалось, что часть души нашего дома умерла.
Но в первый же день после окончательного переезда Лиды я был в ужасе оттого, насколько всё изменилось. Как будто стены стали холоднее, воздух душнее, а освещение более тусклым.
От Лиды остались одни воспоминания, незримо разбросанные повсюду.
Будь это вещи, оставленные ею, их можно было бы просто выкинуть или убрать куда подальше. Но что делать с воспоминаниями о человеке, вызывающими боль?
Я был обречён бродить по квартире, повсюду «спотыкаясь» о памятные моменты.
За кухонным столом в течение одиннадцати лет супружества во время многочисленных разговоров мы выпили галлоны чая и кофе.
А возле окна Лида часто засматривалась куда-то вдаль и забывала про всё на свете, даже на имя порой не откликалась. Лишь от прикосновения будто просыпалась, вздрагивала и удивлённо переспрашивала: «А? Ты что-то сказал?»
Что уж говорить про спальню. Несмотря на отвратительный диван в кабинете, я был не готов возвращаться в нашу, то есть теперь уже только мою, невероятно удобную постель. Слишком много воспоминаний, сладких и мучительных, сопровождали нахождение в этой комнате.
Пожалуй, лишь мой кабинет был более-менее ограждён от напоминаний о Лиде, хотя и не полностью.
А ведь я думал, что всё будет иначе после её отъезда, думал, что хоть немного, но мне станет легче. В итоге в сам день «икс» я не находил себе места и, судя по подозрительным взглядам Арины и Лиды, даже не мог скрыть это от них. Вообще-то скрывать свои чувства и мысли для меня дело плёвое. Не зря я считаюсь неплохим игроком в покер, во всяком случае, среди тех непрофессионалов, с которыми я когда-либо играл. Но в день отъезда Лиды я не мог скрыть ничего.
Вся моя уверенность в правильности принятого решения развестись и разъехаться пошатнулась и рухнула к чертям, как карточный домик от лёгкого сквозняка. Нет, головой-то я не сомневался и по-прежнему был уверен, что поступаю единственно возможным и безусловно правильным образом. Но что-то иррациональное не давало мне покоя. Это напоминало панические атаки, иногда случавшиеся со мной в юности. Чёрт побери, мне даже показалось, что в сердце стало покалывать!
Тревожность продолжалась весь день до того момента, когда мы с Ариной проводили Лиду. Затем настало странное оцепенение, совсем не свойственное мне. Я не мог погрузиться в дела, бродил из угла в угол, что-то начинал; не заканчивая, зависал, потом вовсе забывал, что делал, и переключался на другие задачи. Арина до позднего вечера была самозанятой и явно старалась не дёргать меня лишний раз.
Так и прошёл остаток субботы — бессмысленно и беспощадно.
В воскресенье немного полегчало, во всяком случае, что-то полезное и важное я смог выполнить, особенно когда Арина была дома. Своим присутствием она помогала не забывать, кто я, где я и какие у меня обязанности. Но когда я отвёз её к Лиде и вернулся домой, то снова увяз в несвойственной мне пучине безделья. Просто не мог ничего делать, слонялся по дому, который в отсутствие дочки ещё больше околдовывал меня своей пустотой.
Невозможно было представить, в какой бездушный склеп превратилась бы наша квартира, если бы я остался здесь совсем один…
Вдруг, сам не зная почему, я вспомнил про дом моего детства: как мама с бабушкой продавали из него вещи, пропитанные нашей жизнью. Как переезжали, оставляя навсегда.
Интересно, осталось ли хоть что-то в том доме от наших душ? Моей, маминой и бабушкиной?
Вечером, забирая Арину, получил в подарок контейнер с борщом, приготовленным в тандеме с мамой. И с удивлением осознал, что забывал есть на протяжении всего дня.
Суп был на удивление очень вкусным. И каким-то живительным, что ли. Причём после того, как я его съел, зашевелился не только я, а как будто бы и весь остальной мир. Позвонила Виолетта по студийным делам, туроператор прислал новый вариант на ознакомление, а затем и юрист напомнил о себе
