Девушка с девятью париками - Софи ван дер Стап

Пусть лучше они думают, что я дура-блондинка, которая красит ногти на ногах ярко-алым лаком. Что я беззаботная рыжеволосая девушка, пьющая мохито. Прилежная студентка факультета политологии, сидящая в библиотеке среди кучи книг и периодически откидывающая назад волосы. Пусть они думают, что я такая. И ведь это правда, просто не вся.

Вторник, 2 мая

– Софи, Софи! – надоедливая медсестра кричит мне прямо в ухо.

Я открываю глаза. Мама сидит рядом со мной. Надо же, я и впрямь отключилась. Этот наркоз довольно приятен. Я пытаюсь сфокусироваться на маме, пока ее лицо не перестает расплываться в глазах. Внезапно я вижу ее такой, какой она была два года назад. Волосы, как тогда, собраны в пучок. Она выглядит моложе, кажется менее обеспокоенной и больше похожей на себя. Она красивая. – Как вы себя чувствуете? – спрашивает сестра.

– Как будто хочу еще поспать.

– Это нормально. Нигде не болит?

– Нет, – я заставляю себя встать и посмотреть на мою кочку. Ее больше нет. Поприветствуем же теперь странную вмятину на моем теле. – Куда вы его дели?

Сестра приносит мой катетер. Я могла бы удалить его чуть раньше, но не была достаточно уверена. Думаю, я становлюсь немного сентиментальной, когда наступает время прощаться со всеми этими штуками.

Я раньше его не видела. Вне моего тела он выглядит иначе: белый, пластмассовый, совсем не похож на деталь из научной фантастики, каким я его себе представляла.

– Могу я оставить его себе?

Четверг, 4 мая

– Мне очень жаль, девочки, но этого мало.

Вам нужно по килограмму на человека, во время чистки много уходит. Аннабель смотрит на пучок из двадцати двух стеблей белой спаржи, который держит в руке. Что ж, ничего не поделаешь. Весы показывают точно 1,3 килограмма, и, по словам Евы, мамы Аннабель, это на 700 граммов меньше, чем нужно.

Снова начался сезон спаржи. И в этом году я впервые причесываюсь. Волосы темные, длиной всего в пару дюймов и немного вьются.

Пятница, 5 мая

К нам на пару недель приезжает погостить Сне. Она проводит своими нежными пальцами по моей руке до запястья и обратно. Гладит шрам, под которым сейчас вмятина. Она продолжает, пока я не засыпаю. Она всегда так делает, когда хочет быть поближе ко мне. Мы лежим так близко друг к другу, что наши лбы соприкасаются. Так близко, что Гонконг кажется ужасно далеким.

Пятница, 12 мая

PINK RIBBON[18], написано на браслете, который я только что натянула на запястье. В книжном магазине, прокладывая себе путь к триллерам и бестселлерам, мы проходим мимо кучи романов. “Помогите, моя жена беременна!” Я это читала.

– Наверное, она ничего, но что-то я не хочу ее читать, – Шанталь идет к другой стопке книг – к той, где нет ничего про беременность, яичники и слюнявчики. Наверное, в таких местах она чувствует себя страшно одинокой, среди всех этих рассказов о чужих влюбленностях, замужестве, материнстве и старости. Для нее все это лишь фантазии.

Мы сидим на террасе кафе Pilsvogel. Теребя свой розовый браслет, я замечаю, что куда-то делся желтый. Еще один потеряла. А желтый очень много значит: он в честь Марко, Сальваторе и Лэнса. Розовый – в честь Шанталь, закованной в теле, где есть только рак. Не хочу снова терять браслет. Надо заказать самый маленький размер.

Шан пьет вино, я – чай. Шан отлично загорела, и рядом с ней я кажусь почти прозрачной. Но она пропитана раком, а я нет. Пока я опустошаю блюдо с куриными крылышками, Шан говорит, что до нее только сейчас дошло, какие трудные времена она переживает. Все ее слова пронизаны цинизмом, будь то комментарии о куриных крыльях, врачах или любви.

– Меня больше ничего не радует. Не пойму, что не так, но, просыпаясь, я хочу только одного – снова завалиться спать. Все считают, что я отлично провожу время, потому что вечно сижу в барах, смеюсь и шучу, но я на самом деле здесь только потому, что совсем одна.

Я беру еще одно крылышко.

– Через десять лет – если, конечно, я их проживу, – я, по словам врачей, не смогу двигать рукой. Из-за облучений.

– О, ну что ж, к счастью, у тебя нет этих десяти лет, – говорю я.

– Уверена, что не хочешь бокал вина?

– Нет, спасибо.

– Знаешь, у меня в последнее время ужасно болит голова. Бывает, что боль не проходит всю ночь.

– Тебя это напрягает?

Она пожимает плечами.

– Не знаю. На этой неделе со мной вообще происходят странные вещи.

– Например?

– Прошлым вечером ко мне зашла моя подруга Эллен, и, когда я пошла открывать ей дверь, я забыла, как поворачивать ключ. То же самое было в туалете. Там я забыла, как смывать воду.

– Это может попахивать…

Шанталь не смеется, я тоже.

– Ты еще не была у врача?

– Она пока в отпуске.

– Ну и что, разве у нее нет коллег?

– Есть, конечно. Но я с ней встречаюсь в четверг, мы уже договорились.

– Шан, это же через неделю. Почему ты не хочешь сходить к врачу пораньше?

– Хочу посмотреть, как пойдет дальше.

Суббота, 13 мая

Вечер, и мой телефон звонит. Шанталь.

– Привет, дорогая, как твои головные боли? – спрашиваю я.

– Не очень. Прошлой ночью мне было ужасно плохо, так что я весь день провела в больнице. Я позвонила Эллен, попросила ее забрать меня оттуда. Ожидание, ожидание – ну, ты же знаешь, как все это бывает.

– И что?

– Да ничего. По субботам они сканирований не делают, так что я должна ждать до понедельника. – Они сделают тебе МРТ?

– Думаю, нет.

– Хочешь, я приеду?

– Нет, спасибо, я ужасно устала. Я собираюсь сделать себе укол морфина и лечь спать.

– Ладно, дорогая. Я позвоню тебе завтра. Сладких снов.

Воскресенье, 14 мая

Вечером я звоню Шанталь. Никакого ответа.

Я снова набираю номер. Молчание. Часом позже я снова звоню, и трубку берет Эллен. Что-то не так.

– Привет, Эллен, это Софи. Как Шан?

Молчание, пауза.

– Софи, Шанталь нездоровится, она перезвонит тебе позже на этой неделе. Ладно?

Плохой знак.

– Черт. Я могу приехать?

– Ну, мы сейчас уезжаем.

– В больницу?

– Да.

– Могу я с вами там встретиться?

– В этом нет никакого смысла. Ее постоянно тошнит. Ей действительно очень плохо.

– Черт.

– Может, запишешь мой номер? Звони мне в любое время.

Пока я записываю цифры, чувствую, как первые слезы по Шан капают на бумагу. По Шан, которая умирает. Прямо сейчас? Через пару недель? Месяцев? Лет? Бессилие. Еще никогда я так остро его не ощущала. Я решаю прямо сейчас ехать в больницу.