Ричард Львиное Сердце - Морис Юлет

— Ладно, ладно! У всякого из нас, полагаю, найдется что сказать. Он издевался, всегда издевался надо мной. Он отказался присягнуть мне, он опозорил сестру мою, а теперь берется руководить мною.

Маркиз продолжал бормотать, нагнувшись к столу:

— Отчаянный мерзавец! Безнадежный мерзавец! Эрцгерцог оглядывался кругом, ища себе если не сочувствия, то хоть внимания. Наконец, он хватил кулаком по столу и хрипло поклялся:

— Гром меня разрази! Я убью его1

Сен-Поль подбежал к нему и поцеловал его в коленку к великому удивлению Луитпольда. Филипп дрожал в своей шубе.

— Я должен ехать домой, домой! — капризно повторял он. — Я смертельно болен. Я должен умереть во Франции.

— А где король английский? — спросил маркиз, зная отлично, где он.

— Тьма кромешная побери его! — воскликнул Сен-Поль. — Он у моей сестры. Они оба стараются подарить мне племянника.

— Ого! — проговорил Монферрат. — Вот оно что. Ну, мы так и будем знать, где его больное место. Нам следовало бы привлечь и короля наваррского в нашу компанию.

— Судя по всему, он и без того уж наш, — заметил окончательно проснувшийся герцог Бургундский.

Эрцгерцог не успел вернуться в свое новое помещение в доме епископа, как послал за своими астрологами и спросил их, может ли он убить короля Англии.

— Нет, не можете, государь наш! — ответили они.

— Как так? — спросил он.

— Наука наша нам открыла, что он проживет сто лет.

— Это замечательно! — воскликнул эрцгерцог. — Но какие же это будут годы?

— Господин наш! — ответили астрологи. — Будут они разные, но многие из них носят багровую окраску.

— Я постараюсь, чтобы это так и было. Можете идти.

Маркиз не посылал за астрологами, а пошел прямо на Верблюжью улицу к дому Жанны и с большим усердием наблюдал у дверей, как выйдет оттуда король Ричард — со свитой или один? Но не за одним только этим домом он следил: его занимало гораздо большее. Тесные улицы Акры были битком набиты отбросами человечества. Тут кишели мужчины и женщины, загаженные от природы или от гнусной жизни, безволосые, малорослые распутники с лицами в болячках, со словно ошпаренными головами, всякие прелестницы, а также бесстыжие, как собаки, беззвучно ступающие арабы, греки, сводники и отвратительные сводницы. Здесь проворно и тихонько совершались убийства. С самого своего прихода Монферрат заметил, как это тут выходило.

Из какого-то гнусного притона показался в сумерки нормандский рыцарь Гамон де Ротру и пошел себе в Верблюжью улицу в своем небрежно накинутом плаще. Как он ни был изящен, рыцарь безумно любил презренную тварь, от которой вышел; он нагнулся и поцеловал избитый порог ее жилища. Он еще стоял на коленях при свете небольшой лампочки, когда из темноты, позади него, вышел, крадучись, как кошка, высокий тощий человек, весь в белом.

— Привет тебе, господин! — проговорил он и глубоко всадил свой кинжал в бок Гамону.

Гот, не издав ни звука, откинул голову назад, пошатнулся, только раз вздохнул, как человек усталый, и упал прямо на руки убийцы, который, как любимую девушку, нежно поддержал его. Затем, дотащив жертву за плечи до сточной канавы, убийца спустил ее туда в глубокой темноте, а сам исчез. Монферрат проворчал про себя:

— Чисто обделано дельце! Надо допытаться, кто такой этот мастер своего дела?

Он пошел прочь, весь углубившись в эту мысль, и даже позабыл думать о своем кровном враге.

В то время сидел в остроге некий шейх Моффадин, один из заложников султана по делу возвращения Честного Креста. Маркиз пошел повидаться с ним.

— Скажи мне, шейх, кто из вашего племени очень высок ростом и очень легок на ходу? Одет он в белое с головы до ног, и пристойно убивает он людей, как будто любит мертвых. А, убивая, восклицает: «Привет тебе, господин!»

— На нашем языке мы зовем его ассассином, — отвечал шейх. — Но он вовсе не из наших. Это — слуга Старца, который обитает в горах Ливана.

— Какого это старика, Моффадин?

— Ничего больше не скажу вам про него, — отвечал шейх. — Прибавлю только, что он — господин многих таких же слуг, которые служат ему верно и безмолвно. Он ненавидит султана, а султан — его.

А чем же они ему служат? Тем, что убивают? Да. Они убивают каждого, кого он укажет, и за это удостаиваются (или думают, что удостаиваются) райского блаженства.

— Имя этого старика, конечно, — Смерть, клянусь Спасителем! — воскликнул маркиз.

— Нет, его имя — Синан. Но назвать его Смертью было бы вернее.

А где бы мне ухитриться поговорить с кем-нибудь из его слуг? — спросил маркиз и прибавил: — Видишь ли, моей жизни угрожает опасность: у меня есть враги, которые мне надоедают.

— Ты найдешь их у Мушиной Башни, но только поздней ночью. Там всегда кто-нибудь из них прогуливается. Отыщи того человека, которого ты видел, и не бойся. Подойди к нему и приветствуй его по его собственному обычаю — лобзаньем и словами: «О, Али! О, Абдаллах, слуга Али!»

Очень тебе благодарен, Моффадин! — проговорил маркиз.

Ту самую ночь Жанна провела в муках. Ни король Ричард, ни врачи не решались отойти от нее. А на заре она разрешилась сыном, здоровым ребенком, и заснула крепким сном. Ричард посадил подле нее двух чернокожих женщин отгонять мух и запретил им отходить от нее под страхом смертной казни. Затем, распорядившись насчет всего, что было нужно для ребенка и тому подобное, он вернулся к себе один по белевшим улицам, славословя Господа.

Глава IV

О МУШИНОЙ БАШНЕ, О СЕН-ПОЛЕ И О МАРКИЗЕ МОНФЕРРАТЕ

В церкви святого Лазаря у Рыцарей в первый Спас сын Жанны и Ричарда был окрещен аббатом из Пуатье. Его восприемниками были граф Шампанский, ярл Лейчестер и, заочно, королева-мать. Ему дали имя Фульк.

В ту самую минуту, когда его мазали миром, ударил церковный колокол. И в ту же минуту Жиль де Герден плюнул на мостовой у самой церкви. Но Сен-Поль сказал ему:

— Надо бы нам, Жиль, сделать что-нибудь получше, чем простой плевок! А Жиль воскликнул:

— Пусть на него так точно плюнет Господь Бог!

— Ну уж, Он-то! — с горьким смехом возразил Сен-Поль. — Он помогает только тем, кто сам себе помощник.

Я не могу сам себе помочь, Евстахий! — сказал Герден. — Я уж пытался. Он был у меня в руках в Мессине безоружный Но он только посмотрел мне прямо в лицо — и я… Я не мог ничего ему сделать.

— Так бей его в спину!

— Надеюсь, до этого дело не дойдет, — заметил Жиль. — Но может дойти, если нельзя будет иначе!

— Пойдем со мной сегодня ночью к Мушиной Башне, — сказал Сен-Поль. Вот уж возвращается из церкви моя бесстыжая сестрица. Я не могу тут оставаться.

— А я останусь, — возразил Герден.

Из церкви вышли король Ричард и Жанна. За ними на щите несли ребенка. Жанна, которой было еще очень трудно двигаться не шатаясь, не заметила Жиля, но Жиль видел ее прекрасно, и его красное лицо почернело. В то время, как он стоял, поглядывая на нее, разинув рот, и его сухой язык прилип у него к гортани, им овладело страшное озлобление. А когда она прошла мимо, пошатываясь от слабости, едва в состоянии прямо держать свою прелестную головку, он поднял глаза к побелевшему небу и пристально посмотрел на солнце, дивясь, откуда ж это могла свалиться на него такая жестокость? Да, она сидит в нем, в этом позлащенном короле, таком же безжалостном, как жгучее солнце, и таком же быстром и блестящем, как оно! О, трус, трус! В эту минуту Жиль мог бы наброситься на Ричарда и, как собака, изодрать его могучие плечи. Погрызть — вот его единственное утешение! Он вытянул свою руку и запустил в нее зубы.

А король Ричард, высоко закину голову, сел на коня на церковном дворе и среди толпы поехал впереди носилок Жанны, направляясь к Верблюжьей улице. Его сквайры бросали серебряные монеты в кучи народа, стоявшего на пути. Войдя в дом, он уложил Жанну на постель, а сам стал перед ней, подняв высоко ее ребенка. Сам он был в таком приподнятом настроении, которое не знало препон. Жанна, ослабевшая и такая худенькая, что казалась почти прозрачным, бестелесным видением, тихо улыбалась, как улыбаются слабосильные, когда их только что уложат в постель.

— Эй, Фульк Анжуйский! — запел Ричард. — Фульк, сын Ричарда, сына Генриха, сына Джеффри, сына Фулька! Фульк, сын мой Фульк! Я сейчас посвящу тебя в рыцари!

Одной рукой держа ребенка, другой он вынул из ножен свой длинный меч и плашмя приложил его к покачивающейся головке малютки.

— Встань, сэр Фульк Анжуйский, верный рыцарь своего дома! Ты будешь господином де Кюньи, когда я вернусь домой с тобой. Клянусь Ликом Господним! — воскликнул он, как будто что-то вдруг припомнив. — Надо ему достать примету — ветку терновника!

— Дорогой, возлюбленный мой господин! — лепетала Жанна, чуть живая от потери сил. Но он продолжал бесноваться.

— Когда я, Фульк, как ты теперь, лежал голенький под боком у матери, отец послал за веткой терновника и заткнул ее за мою подушку, будто я сам ее держу. Как же ты-то будешь без нее, мой мальчик? Разве ты не из терноносцев?