Древолаз - Евгения Юрьевна Логуновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ася снова почувствовала то самое возбуждение, которое заставляло ее каждое утро посыпаться без привычного ощущения своей никчемности и бездарности. Похоже, Бухарин принял ее в команду. А если и не в команду, то ее место точно было неподалеку.
«Я в веревочном городке. С Ломовым. Пытаюсь вытянуть из него инфу». Ася отправила сообщение и увидела, что Ломов нервно трет подбородок.
– Слушай. У меня чувство, что меня подставить хотели, – сказал фотограф, бросая на Асю испуганный взгляд.
LV
Войдя в квартиру отца погибшего Игоря Сорокина, Бухарин сразу же пошел в ванную умыться. Больше суток без душа давали о себе знать. Он понимал, что так себя вести нельзя, но скинул всю одежду и ополоснулся по пояс. Полотенце брать не решился и просто ждал, когда вода сама высохнет. В это время Денис ходил по двухкомнатной квартире и рассматривал интерьер. На книжной полке стояли две фотографии с черными лентами – Игоря и его матери. Бухарин нахмурился. В последний раз, когда он видел эту женщину, она дала ему записку с адресом Динары – девушки Игоря. И сделала это так, чтобы не видел ее муж. По крайней мере, так показалось бывшему следователю. В семье явно что-то скрывали. И теперь вряд ли удастся что-то выбить из овдовевшего мужчины, хотя чем черт не шутит.
Бухарин высох и решил прилечь. Отец погибшего не появился и через два часа. Близился обед, и в животе у бывшего следователя начался настоящий концерт. Бухарин попытался вздремнуть, но сон отказывался приходить, несмотря на все мольбы. Тогда Денис решил, что чувство самосохранения гораздо важнее приличия и пошел изучать содержимое холодильника хозяина квартиры. В этот момент ключ в замочной скважине щелкнул, и Бухарин едва успел натянуть майку.
– Извините. Очереди бесконечные, бумажки… Ну, вы сами знаете.
Сорокин прошел мимо Бухарина и поставил на стол полиэтиленовый пакет.
– Сейчас полянку накрою. Помянем Томочку.
Бухарин удивленно посмотрел на Сорокина.
– Вам нельзя? – спросил тот, спохватившись.
– Да нет… Я не при исполнении, так сказать.
– Ну и хорошо. А то поминок не было. Не по-человечески это как-то. Садитесь.
Бухарин послушно присел на табуретку. Сорокин достал из пакета вареную колбасу, кусок сыра и черный хлеб. Он был очень шустрый и проворный. Возможно, такая активность была вызвана бессознательным желанием подавить сильный стресс.
– А вот и самая вкусняшка. Томочка сама делала.
Сорокин поставил на стол трехлитровую банку с маринованными огурцами. Бухарин встал.
– Минутку.
Денис втащил из рюкзака бутылку дорогущего вискаря и поставил на стол.
– Не надо. У меня своя.
Сорокин как будто оскорбился таким поведением незнакомца и вытащил из холодильника бутылку водки. Когда-то именно после такой «красавицы», выпущенной в каком-то отдаленном селе в Свердловской области, Бухарин промучился адским похмельем, поклявшись больше никогда не употреблять ничего крепче кефира.
– Послушайте, с вас закуска, с меня алкоголь. Это по-честному. Да я уже и пригубил немного. Видите?
Бухарин потряс бутылкой перед носом Сорокина. Тот с недоверием посмотрел на бывшего следователя и кивнул.
– Она была всем, – нарушил молчание вдовец после двадцати пяти минут молчания. – И для сына, и для меня. Редкий тип.
Бухарин как раз думал наоборот. Тип, о котором говорил Сорокин, нередкий, а распространенный в этих широтах. Мать, жена, сестра и тетка. Да-да, которая коня на скаку и в горящую избу. Это не редкий тип, это типичная русская женщина, терпящая унижения и воспринимающая это как естественный путь ее недолгой, но обязательно трудной жизни. Эти же черты были и у матери Бухарина, хотя она всячески отрицала их, пряча свою истинную сущность под маской строгого доцента. Но Денис знал: его мать – та самая русская женщина, каких не будет никогда в Германии, Англии или Америке. Видимо, такая же была и у погибшего Игоря Сорокина. Бухарин выпил залпом остаток вискаря и зажмурился. Сорокин продолжал говорить кратко и медленно, как будто забыв о присутствии чужого человека в доме.
– Многие, наверное, думали: «Зачем она ему? Что он, получше не найдет?» Но нет. Я выбрал именно ее.
Бухарин пристально посмотрел на Сорокина. Интересно, в какую степь завернула нетрезвая мысль вдовца? Закинув в рот толстый кусок «Докторской», Бухарин внимательно слушал несчастного мужчину.
– Она на восьмом месяце была, когда мы в загс заявились. Это в Серпухове было. У меня там сестра двоюродная работала. Она нас без очереди. Расписала. Вот.
Сорокин выпил до дна полную до краев рюмку. На его лице не дрогнул ни единый мускул, как будто он пил не алкоголь, а воду. К закуске он не притронулся, а просто продолжал свой рассказ:
– Я ее знал до всего этого. Мы встречаться начали. Все шло хорошо. Любовь-морковь, или как там это называется. Целовались. Танцы-шманцы. Но вот чтоб это… Ни-ни. А потом она устроилась в столовую. Я ее отговаривал. Не надо, мол. Как чувствовал.
Сорокин вдруг положил голову на руки и как будто уснул. Бухарин чувствовал, что рассказ мужчины ведет к чему-то важному.
– А почему вы были против ее работы в столовой?
– У них база была. Тогда еще. В те времена. За Пушкино. Недалеко отсюда. Вот Томочка туда устроилась поваром. Знаешь, какие она готовила котлеты по-киевски? Э-э-э-эх!
– А чья это была база?
Сорокин будто не слышал вопроса и был погружен в свой мир, где его жена жива и работает поваром в столовой.
– Она там для них выготавливала. И все хорошо было. Но потом…
Сорокин шмыгнул носом, и Бухарин увидел катящуюся по морщинистой небритой щеке слезу.
– Она говорила, что у них только раз было! Один! – Сорокин выставил вперед кривой указательный палец, которой мелко дрожал. – Но я думаю, что нет. Я все чувствовал. Все чувствовал.
– Ваша жена вам изменила?
Сорокин грустно хмыкнул и уставился в стену пустым взглядом.
– С отцом Игоря.
После этих слов он отставил небрежно виски Бухарина и открыл водку. Налил доверху рюмку и залпом выпил, снова не закусывая. Бухарин откусил кусочек соленого огурца и положил остаток на салфетку. В этот момент телефон пискнул, и Бухарин увидел на экране конвертик, оповещающий о новом письме. Астрид Наумова прислала информацию
