Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер - Кен Уилбер

А тем временем я мучился, «болезнь Икс» шла своим чередом, и мое беспокойство по поводу ситуации в целом — болезни Трейи и собственной грустной судьбы — медленно нарастало, а на все это накладывалась определенная доля настоящего истощения сил. Я полтора года был не в состоянии серьезно заняться своими книгами. До этого писательство было моей жизнью. Это был мой даймон, моя судьба, мое предназначение. В течение десяти лет я писал по книге в год. Как большинство мужчин, я отождествлял себя со своей работой, поэтому когда она неожиданно прекратилась, то завис в воздухе без страховочной сетки. Приземление было болезненным.

Но самым неприятным было то, что я прекратил медитировать. Мое мощное чувство Свидетеля стало медленно испаряться. Передо мной закрылся путь в «центр циклона», и теперь для меня остался только сам циклон. Из-за этого, больше чем из-за чего-то другого, мне было так трудно пережить непростые времена. Потеряв доступ к чистому открытому сознанию — своему Свидетелю, своей душе, — я остался наедине с замкнутым «я», с Нарциссом, безнадежно влюбленным в собственное отражение. Казалось, что, потеряв свою душу, я остался только со своим «эго», — при любых обстоятельствах эта мысль пугает.

Но, как мне кажется, самая опасная ошибка состояла в том, что во всех своих напастях я стал обвинять Трейю. Я по собственной воле решил отложить в сторону свои интересы, чтобы помогать ей, а когда отказался от этих интересов — отказался от писательства, от редакторских работ, от медитации, — то попросту решил, что виновата Трейя. Виновата в том, что у нее рак, виновата в том, что моя жизнь пошла под откос, виновата в том, что я потерял своего даймона. Экзистенциалисты называют это «дурной верой» — дурной, потому что ты не берешь на себя ответственность за свой выбор.

Естественно, что, по мере того как усиливалась моя депрессия, Трейе становилось все тяжелее — особенно после всего того, что ей пришлось пережить. Полтора года я был рядом с ней день и ночь, а теперь неожиданно ушел в сторону, погрузился в себя и свои проблемы — и мне было утомительно вникать в то, какие проблемы у нее. Я чувствовал, что поддержка нужна мне самому и — одновременно — что Трейя не готова или неспособна ее оказать. Стоило мне только начать скрыто обвинять Трейю в своей депрессии, как, разумеется, от нее тут же пошла обратная реакция — иногда в виде чувства вины, иногда в виде раздражения. Одновременно с этим у Трейи стали выходить наружу собственные невротические симптомы, обостренные преждевременным климаксом и вызванными химиотерапией перепадами настроения, а я, в свою очередь, начал на них реагировать. В результате возникла туго закрученная система взаимных обвинений и чувства вины, которая привела Трейю к отчаянию, а меня — в магазин спорттоваров Энди.

Воскресенье. Два дня назад я попробовала все это записать и написала уже три абзаца, когда во всем доме погас свет. Я писала о том, как я несчастна, — может быть, этого и не стоило записывать. Сейчас мне намного лучше — мы с Кеном прекрасно провели вместе вечер. Когда я засыпала, у меня было сильное чувство, что Бог обо мне заботится и что все со мной будет хорошо. Иногда я во время аффирмации говорю вместо «Я чувствую, как исцеляющая сила Божественной любви заботится о каждой клетке и каждом атоме моего тела» — «Я чувствую, как исцеляющая сила любви Бога заботится о каждой клетке и каждом атоме моего тела». Разница крохотная, но значимая. Я уже говорила раньше: я знаю, что любовь Бога сильней всего обращена ко мне через любовь Кена, поэтому когда мы с Кеном действительно соединяемся, я чувствую, что соединяюсь с Богом. Если настоящего контакта нет, я чувствую себя отрезанной от всего.

Этому подлинному соединению предшествовал ужасный день. Один из тех, которые надо упомянуть как пример бездны. Сначала утром Кен огрызнулся на меня из-за какой-то работы, которую надо было сделать в кабинете, потом я огрызнулась на него из-за каких-то проблем с новым компьютером, потом он ушел почти на весь день, а я в мрачном настроении уселась на крыльцо, стала смотреть на озеро и пыталась выбросить из себя то, что я считаю шлаками, сидящими у меня внутри. Утром у нас был долгий разговор, но никаких заметных подвижек не произошло. Он сказал, что это повторение одного и того же.

В последнее время мне кажется, что я пытаюсь подавить дурное настроение, какое бывает во время ПМС. Месячные не возобновились; значит, у меня менопауза. Может быть, мое дурное настроение вызвано нехваткой эстрогена? Наверное, в большой степени да. Я начала принимать таблетки [эстрогена] неделю назад, и приступы жара немного отпустили. Кроме того, у меня непрекращающиеся боли в боках, по обеим сторонам чуть ниже талии. Но, в общем, самое главное мы преодолели. Кен выпил немного и очень подобрел — в результате получился прекрасный вечер.

Сегодня я наводила порядок в шкафчике в ванной и наткнулась на лишние тампаксы. Интересно, пригодятся ли они мне хоть когда-нибудь?

Среда. Все по-прежнему через пень-колоду. Сегодня мы вернулись из Сан-Франциско. В доме было очень мило, но кухню скверно побелили. Всегда происходит что-то подобное. Потом мы совершили прекрасную прогулку вдоль проезда Фэйрвью — вид был изумительный, но все-таки мне было не по себе, потому что Кен захандрил. Он вообще не удовлетворен жизнью — это чувствуется в его интонациях, когда он обращается ко мне, и я не могу не принимать это на свой счет. Когда он ведет себя так, мне кажется, что он, конечно, любит меня, просто я его раздражаю. Он просит прощения — очень ласковым голосом — и говорит, что ничего такого не имел в виду. Но я не могу отделаться от ощущения, что именно это он и имел в виду. Я попыталась поговорить с ним об этом, но мы недалеко продвинулись. Сейчас он считает, что нам не удастся наладить взаимоотношения без помощи третьей стороны — к примеру, Фрэнсис [Воон] или Сеймура [Бурштайна][65]. «Милая моя, мы уже десяток раз это все проходили. Я не знаю, почему у меня депрессия, но стоит нам начать говорить об этом, как в тебе просыпается чувство вины, ты начинаешь нервничать, потом я начинаю нервничать — так ничего не выйдет. Я хочу, чтобы был кто-то в роли судьи. Давай подождем, пока мы найдем кого-то, кто нам поможет». А мне так трудно, я привыкла все улаживать немедленно. Мне нравится, чтобы воздух был чистым, чтобы ничто не мешало глубокой любви, которую мы чувствуем друг к другу. А он говорит: мы слишком сильно во всем этом увязли.

Меня поражает вот что: мы, без сомнения, любим друг друга, мы связаны друг с другом очень крепко и глубоко, но все-таки переживаем такие трудности. Сомневаюсь, что они появились бы, если бы в нашей жизни не возникли едва ли не все возможные стрессовые ситуации одновременно. Однажды вечером мы рассматривали «таблицы стрессов», где указано, какую степень стресса причиняют разные жизненные ситуации. Самой худшей из возможных ситуаций — смерти жены или мужа — присвоено значение сто единиц. У нас произошло три из верхней пятерки стрессовых событий — брак, переезд, тяжелая болезнь. У Кена еще и четвертое — потеря работы (пускай и по собственной воле). Даже такой штуке как отпуск присвоено пятнадцать очков. Кен шутит: ого, мы набрали уже столько стрессовых очков, что, если поедем в отпуск, это нас просто прикончит.

Но каждый раз, когда мы заводим серьезный разговор, меня не покидает чувство, что Кен хочет донести до меня одно: он страшно зол на меня, но просто не произносит этого вслух. Он чувствует себя придавленным к земле, загнанным. В какой-то степени он зол на меня из-за того, что он не может работать. И он действительно от многого отказался, чтобы заботиться обо мне, и теперь его силы истощились. Я чувствую себя ужасно — не понимаю, что мне делать. Кажется, ничего не помогает.

В такие периоды становятся особенно заметны различия в нашем стиле жизни. Обычно разница стилей дополняет друг друга, а теперь они приводят к трениям. Я человек аккуратный, методичный, консервативный, а когда чувствую угрозу, то ухожу в себя. Кен — экспансивный, человек с широкой натурой; он не привык вдаваться в частности повседневной жизни, они его раздражают.

Опять — в Сан-Франциско; следующие выходные мы проводим с Фрэнсис и Роджером. Сегодня вечером пришли Вит [Витсон] и Джуди [Скатч, издательница «Курса чудес»], чтобы отметить выход «Курса…» в мягкой обложке в Англии и Америке. Кроме того, мы отпраздновали грядущую свадьбу Фрэнсис и Роджера (хотя они все еще держат это в тайне). Накануне мы с Роджером очень славно поговорили о том, что он чувствует в связи с предстоящим событием. Он сказал, что это как бросить ветку — ты уже выпустил ее из рук (он знает, что хочет до конца своих дней прожить с Фрэнсис), и теперь остается ждать, когда она упадет на землю. На следующее утро он сделал Фрэнсис предложение! Похоже, очень своевременно… и очень правильно. Свадьба состоится в доме Вита и Джуди, а медовый месяц они проведут в нашем доме на Тахо. Кен будет шафером Роджера, я — подружкой Фрэнсис. Скорее всего, церемонию проведет Хьюстон Смит[66].