Важен каждый - Анар Ертулевна Мешимбаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Объявляют отбой. Идем в отряд. Тетя Вера плачет в своей кровати, я — в своей.
Утром прихожу в Центр творчества. Лора из комнаты вязания смотрит на меня несколько минут, потом обнимает. Потом говорит твердым голосом:
— Анара. Здесь нельзя ничего и никого принимать близко к сердцу.
— Но мы постоянно его обсуждали. Я как будто его знала.
— Я понимаю. Все равно нельзя. Твое сердце не выдержит.
Сколько раз я это видела — беспомощных дочерей, мам. После смерти близких людей они менялись. Они жили по режиму, делали все то же самое, что и обычно, но жили они после этого как будто по инерции, жили только потому, что живы.
Отправить человека в лагерь — значит наказать не только этого конкретного человека. Это удар по всей его семье, и не все этот удар выдерживают, поэтому судьям и прокурорам нужно про это помнить.
Творчество
Когда люди находятся в состоянии стресса, нервные клетки сжимаются, и человек уходит в себя.
Но человек — живое существо, и, как трава пробивает себе дорогу к свету через камни, душа человека пробивается через любую тьму.
Это я поняла еще в московской тюрьме. Над дверью в нашу большую камеру висело местное радио. Кроме объявлений подъема и отбоя, по радио передавали разнообразную музыку. Почему-то в нашей камере звук радио был очень тихий. Но даже этого тихого звучания радио хватало, чтобы кто-то, услышав любимую песню, вставал и танцевал под радио.
Иногда девушки пели вместе. Для души не важна профессиональность пения или танца, главное — выход эмоций. Но, видимо, нестройное пение долго раздражало тетю Алену — мою соседку по двухъярусной кровати, потому что однажды она не выдержала:
— Как вы поете! Разве так надо петь!
И она запела. Это была цыганская песня. Она пела ее сильным голосом с переливами. Мы все замерли от изумления. Это исполнение было лучше, чем на любом профессиональном концерте.
Еще у нас в камере была маленькая цыганка Соня. Она плохо слышала из-за того, что когда-то ее сильно побил муж, но у нее было чудесное чувство ритма. Ей не нужна была музыка из радио. Когда у нее было хорошее настроение, она напевала сама себе и танцевала что-то цыганское. Это могло происходить и в комнате, и в прогулочной камере. Соня была неграмотной. Видимо из-за того, что я много читала, она решила, что я могу научить ее читать. Мы взяли простую книжку с православными историями и читали ее по слогам. Учиться никогда не поздно.
Таланты были и в лагере Жаугашты. Первые полгода я не посещала клубные концерты, но у меня были ночные дежурства в отряде локальной зоны. Я садилась в 9.30 вечера возле тумбочки в начале длинного коридора, ведущего в спальню девятого отряда.
В это время возвращались из детского городка женщины, имевшие детей до трех лет. Они проводили там весь день, но ночью должны были спать в отряде. Среди других была маленького роста, смуглая, мальчишеского типа девушка с большими черными глазами. Я бы никогда не узнала про ее талант, если бы как-то вечером, возвращаясь из детского городка, она не присела на табуретку возле меня. Я стала спрашивать ее про ребенка. Она рассказала про своего сына и про сочиненную только что для него колыбельную. Я попросила ее спеть. На удивление, она запела без уговоров. Песня была мелодичная, на казахском языке, со смыслом, довольно длинная, и пела она очень красиво. После этого она спела песню о маме. Оказалось, она сама сочиняет песни и записывает их в тетрадь. С тех пор в мое дежурство она садилась возле меня и пела. Мне так нравились ее песни, что я сказала ей:
— Запиши после освобождения свои песни на профессиональной студии. Очень тебя прошу.
На второй год моего преподавания английского языка мы перешли к песням Beatles (Битлз) и Sting (Стинга).
Одна из девушек удивлялась самой себе:
— Раньше я слушала только шансон, а теперь люблю Стинга.
Ее подруга, умевшая играть на гитаре, изображала Стинга с гитарой.
На урок английского они шли через кочегарку. Поскольку их пение сопровождалось танцами, то после урока пол в классе был посыпан углем, и мне приходилось успевать его мыть до закрытия Центра творчества, но я не делала им замечаний и не просила носить с собой сменную обувь. Я знала, что у них тяжелая работа, и мне не хотелось сбивать их радостный настрой, когда после работы они приходили на уроки английского языка, в том числе для того, чтобы в конце урока с энтузиазмом во весь голос попеть.
Девушки разделились во вкусах. Одни любили петь Yesterday, другие — Mad about you. Каждый урок заканчивался спором — какую песню петь первой. Чаще всего заканчивалось тем, что пели две песни Битлз и две песни Стинга. После этого девушки выходили из класса и продолжали петь до выхода из здания Дома творчества, могли петь и на улице.
Танцы для меня наполнены особенным чувством с детства. Если я слышу хорошую музыку, созвучную моему настроению, я могу танцевать под любой мотив. До тюрьмы я не помню, чтобы часто слушала радио. Но в тюрьме и лагере это основной источник информации. Новости утром, в обед и вечером. Вечером после новостей обязательно идет хорошая музыка. Я танцевала в тюрьме довольно часто, даже накануне судебных заседаний. Открыв окно, в которое видно ночное звёздное небо, не замечая решетки, я чувствовала во время танца Свободу. Есть выражение «душа поет», а в такие минуты моя душа — летит.
В лагере восемь отрядов располагались в кирпичных двух-трехэтажных зданиях, но два отряда оставались в старых одноэтажных постройках. В эти отряды старались распределять пожилых женщин и бабушек, которым трудно ходить по лестницам. Не понятно, зачем вообще отправлять бабушек на зоны. Им трудно ходить, они не могут работать, на них используется большая часть медицинских препаратов лагерей. Вместо того чтобы нянчиться с внуками, они сидят.
Но в то же время эти два отряда — отдельная история. Все зоны живут в постоянном ожидании амнистии. И если появляется
