Кузнец Песен - Ким Кириллович Васин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну ничего, скоро зададим им жару! — говорит Васлий. — Мы хоть и бедняки, да не дураки. Алексей говорит: вместе нам надо держаться.
Тут в разговор вмешался отец. До этого он молча сидел под иконой и, макая блины в чашку с маслом, не спеша клал их в рот. Теперь он отер ладонью усы и сказал:
— Он-то вас учит, да как бы его самого власти за это не проучили как следует! Начальство не любит таких своевольных людей, сам знаешь. Прижмут, не обрадуется!
— Нет такой силы, которая могла бы прижать нашего Алексея! — гордо ответил Васлий. — Он — отчаянный, он не потерпит никакой несправедливости. Он, брат, такой…
Бывая в соседней деревне, я не раз видел Алексея, о котором сейчас шла речь за столом. Он был старшим сыном Мигитана Ведыра, из-за недостатка земли переселившегося в Абленкино из близлежащей деревни Тосурта. Но и на новом месте семья получила вовсе мало земли, и Ведыру не раз приходилось идти на поклон к богатым мужикам, выпрашивать хлеба до нового урожая. Алексей и года не проучился в школе: отцу нужен был помощник в хозяйстве. Вместе с отцом он строил избу, ездил в лес за бревнами, батрачил на богатых соседей: летом — сеял и жал, зимой — работал на гумне с цепом или лопатой в руках, помогал в овине. Вырос, забрали в солдаты, послали воевать куда-то в Маньчжурию. Там он отличился в боях с японцами, нахватал полную грудь крестов и медалей. В чине подпрапорщика год тому назад вернулся на родину. К тому времени Ведыр скончался, и Алексей взвалил на себя заботу обо всей большой семье. Он крестьянствовал и помаленьку сапожничал, выучившись в солдатах этому ремеслу. В армии он пристрастился к чтению, и я сам не раз видел, как он с книгой на коленях сидит на крыльце своей избы.
— Алексей задумал одно очень интересное дело, — говорит Васлий. — Хочет собрать всех крестьян окрестных деревень и общими усилиями построить паровую мельницу, тогда мы не будем зависеть от Устина. Потом, говорит, можно будет тем же манером построить в деревне общую баню, пекарню, купить сообща сельскохозяйственные машины. Он так и говорит: мол, в объединении — наша сила!
— Правильно говорит! — с воодушевлением поддержал Иван. — Бедняки заживут — забудут горе и нужду. То-то мироедам будет досада! Тогда конец их власти над бедным человеком.
Отец покачал головой и сказал, нахмурившись:
— Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. У мироедов — сила. И земский начальник, и волостной старшина — все их руку держат. А против них ничего не сделаешь — начальство!
— И на начальство найдется управа! — резко сказал Васлий и зло выругался.
— Дай только срок, — согласно кивает Иван. — Многие головы только об этом и думают.
— Думать легко, — не сдавался отец, — да делать трудно. Как говорится, плетью обуха не перешибешь.
— Ничего, одолеем злыдней, — твердо сказал Иван.
В это время мать подозвала меня и послала в амбар за крупой, чтобы сварить к обеду овсяную кашу. Я схватил большую деревянную миску и выбежал из избы.
Когда я вернулся, матери в избе не было, должно быть, ушла к соседям. Отец, натужно кашляя, лежал на полатях. Иван, встав на лавку, прятал за икону какой-то сверток.
Увидев меня, Иван отдернул руку от иконы и ворчливо сказал:
— Что ты врываешься, как бешеный? Не мог спокойно войти?
— Уф, напугал даже! — сказал Васлий. — Я подумал, уж не чужой ли кто пришел.
Иван хмуро отозвался:
— Он у нас вечно такой, егозливый. Да и неслух.
Как будто сам он был послушным! Я-то знаю, по рассказам отца и матери, что Иван в детстве был куда как горазд на всякое озорство.
Выслушал я попреки Ивана молча, сделав вид, что ничего не заметил. Но как только остался в избе один, полез за божницу и нащупал два бумажных свертка. Достал, гляжу: в одном свертке несколько тоненьких книжек. На обложке написано: «Пауки и мухи», «Царь-голод», «Отчего крестьянин беден». Развернул другой сверток — какие-то листки с крупно напечатанными буквами. В то время я уже немного поднаторел в русском языке, читал бегло и осмысленно. Меня разбирало любопытство: что это за бумаги такие? Почему брат так старательно их спрятал? Я поднес один листок поближе к свету и стал читать:
«Крестьяне! Русское самодержавное правительство — ваш главный враг. Кто довел вас до разорения непосильными податями? Кто описывает и продает за бесценок ваше жалкое имущество, когда вам нечем заплатить недоимки? Кто насадил в деревнях жадную свору стражников, урядников, становых, земских начальников, которые помыкают вами, издеваются над вами и все ваши дела решают за вас по-своему, как будто вы — малые дети и сами ничего не смыслите? Кто издает законы, запрещающие вам то, что дозволено другим сословиям — дворянству и купечеству. По чьему приказу расстреливают или ссылают в Сибирь ваших братьев-крестьян, если они выражают недовольство существующим порядком? Кто же творит весь этот произвол? Его творит наше правительство и сам царь. Вот кто ваши враги и угнетатели…» С большим волнением прочел я листок до конца. Внизу жирным шрифтом была напечатана подпись: «Вятский комитет Российской Социал-Демократической Рабочей партии».
Я был ошеломлен. Сколько помню себя, я слышал, как на деревенских сходках седобородые старики с почтительным страхом произносили слово «царь». В школе учитель заставлял нас петь:
Славься, славься, наш русский царь,
Господом данный нам царь-государь…
А в листке написано черным по белому, что царь — плохой, злой человек, враг мужику. Найди я такой листок где-нибудь в другом месте, я бы, наверное, ни слову в нем не поверил и просто выбросил бы его. Но листок бережно хранил мой брат, которого я любил, которому верил и во всем старался подражать. Мне не нужно было доказывать, что наша семья бьется в нужде, к тому же разговор Васлия
