Ученик убийцы - Робин Хобб

— Кровь-то сказывается, — почти с благоговейным страхом произнес кто-то у двери. Я обернулся и увидел Верити, глядящего на меня со смесью боли и удивления на лице.

— Он просто копия Чивэла в этом возрасте, разве нет, мой лорд? — голос Чарима звучал крайне самодовольно.

— Да. — Верити помолчал, чтобы прочистить горло. — Ни один человек не усомнится в том, кто твой отец, Фитц. Хотел бы я знать, о чем думал мой отец, когда велел мне показать тебя в выгодном свете? Шрюд Проницательный его зовут, проницательный он и есть. Хотел бы я знать, чего он хочет добиться? А, ладно, — он вздохнул, — таков его способ править, и предоставим это ему. А мой способ — это просто спросить фатоватого старика, почему он не может должным образом содержать свои сторожевые башни. Пойдем, мальчик. Нам пора идти.

Он повернулся и пошел вперед, не ожидая меня. Когда я поспешил вслед за ним, Чарим поймал меня за <…>

— Три шага позади него и слева. Запомни.

Так я и сделал. По мере того как он шел по коридору, остальные из нашего окружения выходили из комнат и следовали за своим принцем. Все были одеты в лучшие, тщательно продуманные костюмы, чтобы максимально увеличить шанс быть замеченными и вызвать зависть за пределами Баккипа. Длина моих рукавов вполне соответствовала общей картине. По крайней мере, мои туфли не были увешаны крошечными колокольчиками и тихо брякающими янтарными бусами.

Верити остановился наверху лестницы, и сразу наступила тишина. Я смотрел на лица людей, повернутые к своему принцу, и у меня было достаточно времени, чтобы прочитать на них все известные человечеству эмоции. Некоторые женщины жеманно улыбались, некоторые усмехались. Некоторые молодые люди принимали картинные позы, чтобы их наряды выглядели лучше, другие, одетые попроще, вытягивались, словно по стойке «смирно». Я читал на лицах зависть, любовь, пренебрежение, страх и даже ненависть. Но Верити удостоил их только быстрым скользящим взглядом и начал спускаться. Толпа расступилась перед нами, открыв самого лорда Келвара, который ждал нас, чтобы провести в обеденный зал.

Келвар был не таким, как я ожидал. Верити назвал его фатоватым, но я увидел быстро стареющего человека, тощего и суетливого, одетого в экстравагантную одежду, как будто эти доспехи могли защитить от неумолимого времени. Его седеющие волосы были затянуты сзади в тонкий хвостик, как будто он все еще воин, он шел характерной походкой человека, прекрасно владеющего мечом.

Я видел его так, как Чейд учил меня видеть людей, и думал, что достаточно хорошо понял его даже прежде, чем мы расселись. Но только после того, как мы заняли наши места за столом (а мое, к моему удивлению, было довольно близко к главе стола), я смог глубже проникнуть в душу этого человека. Не благодаря какому-нибудь его действию, а судя по поведению его леди, когда она появилась, чтобы присоединиться к нам.

Я сомневаюсь, что леди Грейс была больше чем на пять лет старше меня, и она была разодета, как сорочье гнездо. Я никогда прежде не видел экипировки, которая так громко кричала об очень большой цене и очень небольшом вкусе. Она села в вихре цветов и жестов, которые напомнили мне атакующую птицу. Ее запах докатился до меня, как волна, и он тоже пах больше деньгами, чем цветами. Она принесла с собой маленькую собачку — комок шелковистой шерсти с большими глазами. Леди ворковала над песиком, устраивая его у себя на коленях, и маленький зверек лег, положив подбородок на край стола. И все это время она не спускала глаз с принца Верити, пытаясь понять, заметил ли он ее и произвела ли она на него впечатление. Что касается меня, то я смотрел за Келваром, который наблюдал за ее представлением и флиртом с принцем, и думал, что в этом-то и заключается большая часть проблем лорда со сторожевыми башнями.

Обед стал для меня пыткой. Я был голоден, но правила приличия не разрешали показывать этого. Я ел как меня учили, поднимая ложку, когда это делал Верити, и откладывая ее, как только принц переставал ею интересоваться. Мне хотелось большую тарелку горячего мяса с хлебом, но нам предлагали маленькие кусочки мяса со странными специями, экзотические фруктовые компоты, белые хлебцы и тушеные овощи, соответствующим образом приправленные. Это был типичный пример хорошей еды, загубленной во имя моды. Я видел, что у Верити такой же слабый аппетит, и раздумывал, все ли видят, что на принца эта еда не произвела впечатления.

Чейд учил меня лучше, чем я думал. Я мог вежливо кивать моей соседке по столу, веснушчатой молодой женщине, говорившей о том, как трудно нынче достать в Риппоне хорошую льняную ткань, и в то же время улавливать ключевые части застольных бесед. Никто не говорил о том деле, которое привело нас сюда. Верити и лорд Келвар уединятся завтра для обсуждения этого. Но многое из того, что мне удалось услышать, касалось оснащения сторожевой башни и установки на ней добавочных огней.

Я слышал, как люди ворчали, что за дорогами теперь следят не так хорошо, как раньше. Какая-то дама заметила, как она была рада увидеть, что закончено восстановление укреплений Бейгарда. Другой человек сокрушался, что внутренние грабежи стали обычным делом и он едва может рассчитывать на две трети своих купцов, приходящих из Фарроу. Это, очевидно, и стало истинной причиной жалоб моей соседки на нехватку хорошей ткани. Я смотрел на лорда Келвара и на то, как он отмечает каждый жест своей молодой жены. Казалось, что Чейд шепчет мне на ухо и я слышу его слова: «Вот герцог, чьи мысли далеки от управления его герцогством». Я подозревал, что леди Грейс носит в качестве платьев хорошие дороги и защиту караванов от разбойников. Возможно, драгоценности, которые висели в ее ушах, должны были пойти на плату людям, которым следовало нести вахту на башнях Сторожевого острова.

Обед наконец закончился. Мой желудок был полон, но аппетит не уменьшился, потому что еда была несерьезной. После этого нас развлекали два менестреля и поэт, но я прислушивался к случайным фразам, оброненным за столом, а не к красивым строфам поэта и пению менестреля. Келвар сидел по правую руку принца, а его леди по левую, ее собачка примостилась на коленях у хозяйки. Грейс явно наслаждалась обществом принца. Она касалась пальчиками то серьги, то браслета — леди, видимо, не привыкла носить так много украшений. Я подозревал, что она вышла из простого народа и испытывала страх и благоговение перед собственным положением. Один менестрель спел «Прекрасную розу среди клевера», не спуская глаз с ее лица, и был вознагражден румянцем, вспыхнувшим на щеках леди. Но по мере того, как вечер продолжался и я начинал уставать, стало заметно, что леди Грейс тоже увядает. Один раз она зевнула и слишком поздно подняла руку, чтобы прикрыть рот. Собачка уснула у нее на коленях и поскуливала от своих простеньких снов. Чем более сонной становилась Грейс, тем больше она напоминала мне ребенка. Она нянчила свою собаку, как будто это была кукла, и откидывала голову назад. Дважды она начинала клевать носом. Я видел, как она тайком пощипывала кожу у себя на запястье, чтобы не заснуть. Грейс явно испытала большое облегчение, когда Келвар подозвал поэта и менестрелей, чтобы поблагодарить их за работу. Она приняла руку своего лорда, чтобы проследовать в спальню, не забыв и собачку, уютно устроившуюся на руках у хозяйки.