На грани победы 1: Завоевание - Грег Киз

Энакин думал, что выбраться из трубы было счастьем. Но залезть на сырой камень, сорвать с себя гнуллит — это было безгранично приятнее. Он сидел на суше, мокрый и задыхающийся, а за его спиной вылезал из воды Вуа Рапуунг.

— Надеюсь, дело того стоит, — проворчал Рапуунг.

— Так и будет.

— Лечи свое оружие, и хорош прятаться в этой дыре.

— Сейчас приступаю, — сказал Энакин. — Но сначала, Вуа Рапуунг, расскажи мне кое о чем. Ты действительно считаешь, что знаки твоего позора — дело рук формовщицы? Что она сделала это, потому что ты отверг ее любовь?

— С кем ты разговаривал?

— Так говорят другие «отверженные». Они видели меня с тобой.

Лицо Рапуунга перекосилось, как будто он проглотил самую противную вещь в мире, но воин утвердительно дернул головой.

— Наша любовь была запрещена. Мы оба знали это. Сначала никого из нас это не волновало. Мы надеялись, что Йун-Тксиин и Йун-К'аа сжалятся над нами, пренебрегут гневом Йун-Йуужаня и дадут нам особое разрешение. Не знаю, какие глупости ты слышал, но раньше такие случаи бывали. — Его губы скривились. — С нами этого не произошло. Мы ошибались.

— И ты порвал с ней.

— Да. Любовь — это безумие. Когда рассудок начал возвращаться ко мне, я понял, что не могу нарушить волю богов. Я сказал ей об этом.

— И ей это не понравилось.

Рапуунг фыркнул.

— Она стала богохульствовать. Сказала, что никаких богов нет, что вера в них — это предрассудки и что мы вольны делать все, что захотим, пока мы сильны. — Воин отвел глаза. — Несмотря на ее ересь, я никому не собирался говорить о ее словах. Она не поверила. Она боялась, что я донесу на нее или что однажды наши запретные встречи привлекут внимание ее начальства. Она честолюбива, Межань Кваад. И злокозненна. Она сделала так, чтобы я выглядел как «отверженный», потому что знала, что тогда никто не поверит моим словам: все, что я скажу, будет принято за бред лунатика.

— Почему она просто не убила тебя? — спросил Энакин. — Почему не подсунула тебе какой-нибудь яд или смертельную заразу?

— Она слишком жестока для этого, — прорычал Рапуунг. — Она ни за что не даст мне освобождение в смерти, если может меня вместо этого унизить.

Его взгляд упал на светляка.

— Что еще говорили «отверженные»? Они назвали меня безумцем, да?

— Собственно говоря, да.

— Я не безумец.

Энакин тщательно продумал свой ответ.

— Мне это безразлично, — сказал он. — И твоя месть меня заботит не больше, чем тебя заботит Тахири. Но я должен знать, как далеко ты способен зайти. Ты говоришь, что примирился с тем, что я буду пользоваться световым мечом.

— Я сказал это.

— Я собираюсь починить его, как я тебе говорил. Чего я не упомянул — я собираюсь починить его, используя вот это.

Он продемонстрировал светляка.

Глаза йуужань-вонга вылезли из орбит:

— Ты хочешь привить живого слугу к своей машине?

— Световой меч — это не совсем машина.

— Он неживой.

— В определенном смысле — живой, — сказал Энакин.

— В определенном смысле экскременты — то же самое, что еда. На молекулярном уровне — может быть. Говори внятно.

— Чтоб было внятно, я должен рассказать тебе о Силе, а ты должен выслушать.

— Сила — это то, чем вы, джиидаи, убиваете, — сказал Рапуунг.

— Сила — это нечто гораздо болшее.

— Почему ты хочешь мне это объяснить?

— Потому что, когда я буду действовать световым мечом, я не хочу никаких сюрпризов, как тогда, когда я зажег огонь. Я хочу покончить с этим здесь и сейчас.

— Очень хорошо. Объясни мне вашу ересь.

— Ты видел, как я использую Силу. Ты должен признать, что она реальна.

— Я видел. Это могли быть трюки. Говори дальше.

— Сила порождается жизнью. Она связывает все на свете. Она во всем — в воде, в камне, в деревьях. Я — рыцарь-джедай. Мы рождаемся с предрасположенностью к Силе, со способностью чувствовать ее, направлять ее — охранять ее равновесие.

— Равновесие?

Энакин заколебался. Как объяснить слепому, что такое зрение?

— Сила — это свет и жизнь, но это также и тьма. И то, и другое необходимо, но их нужно держать в равновесии. В гармонии.

— Оставим в стороне глупость самой идеи, — сказал Рапуунг. — Ты говоришь, что вы, рыцари-джиидаи, поддерживаете это “равновесие”. Каким образом? Спасая своих товарищей? Убивая йуужань-вонгов? Что, борьба с моим народом приносит баланс в эту «Силу»? Как это может быть, если ты сам признаешь, что мы в ней не существуем? Ты можешь двигать камни, но не можешь двигать меня.

— В чем-то ты прав, — согласился Энакин.

— Очень хорошо. Если ваше суеверие заставляет вас добиваться равновесия этой таинственной энергии, при чем здесь тогда йуужань-вонги? Каное вам до нас дело?

— Вы вторглись в нашу галактику, убиваете нас, отнимаете наши миры. И ты не ждешь от нас отпора?

— Я жду, что воины будут сражаться, принимать боль и смерть, петь окровавленными ртами песнь всеобщего убийства. Так поступают йуужань-вонги, и мы поступаем так, чтобы принести не равновесие, но истину. То, что ты рассказал — это вздор. Скажи мне: йуужань-вонги — часть этой “темной стороны”, о которой ты говоришь?

Энакин посмотрел ему в глаза.

— Думаю, да.

— Это тебе говорит твоя магическая Сила?

— Нет. Потому что…

— Потому что мы в ней не существуем. Ни она не является частью нас, ни мы — частью ее. Опять же: почему ты считаешь нас частью этой вашей вашей “темной стороны”?

— Я сужу по вашим поступкам, — сказал Энакин.

— Поступкам? Мы убиваем в бою — вы убиваете в бою. Мы убиваем скрытно — вы убиваете скрытно. Ты сражаешься за свой народ — я сражаюсь за свой.

— Это наша галактика!

— Боги отдали ее нам. Они приказали нам принести вам истину. Эта твоя Сила — она для низших существ, не знающих богов.

— Я не могу с этим согласиться, — сказал Энакин.

— Но при этом хочешь, чтобы я поверил в то, чего я не могу ни видеть, ни обонять? Просто потому, что ты говоришь, будто оно существует? Ты веруешь в богов?

Энакин помедлил и начал заново.

— Ты видел, как я использовал Силу.

— Я видел поразительные вещи. Я не видел, чтобы ты сделал что-то такое, чего мы, йуужань-вонги, не могли бы повторить. Наши довины-тягуны могут перемещать планеты. Наши йаммоски и даже этот жалкий светляк, что у тебя в руке, могут общаться, передавая мысли. Я признаю то, что вижу — что ты обладаешь способностями, которых у меня нет. Мне нет нужды верить в ваши предрассудки относительно происхождения этих способностей.

— Ну и не надо, — раздраженно сказал Энакин.

— А какое отношение все это имеет к сооружению твоего мерзкого оружия?

— Световой меч — это не просто оружие. Каждый джедай конструирует свой собственный меч. Части его связываются воедино Силой и волей джедая, и образуется нечто большее, чем сумма своих составляющих. Он оживает в Силе.

— Он состоит из неживых частей. Он не может быть живым.

— Все живые существа состоят из неживых частей, если посмотреть при достаточном приближении, — заметил Энакин. — Нет ничего совершенно неживого. Как я сказал, Сила везде. В моем мече будет что-то от меня, и что-то от этого светляка — во мне.

Вуа Рапуунг задумчиво кивнул головой:

— Теперь я начинаю видеть корни вашей поганой ереси. Вы пользуетесь мерзостями, потому что каким-то образом считаете их живыми?

Энакин резко поднялся на ноги.

— Я объяснил, что я собираюсь делать. Ты будешь мне препятствовать? Нападешь на меня, когда я подниму световой меч против твоих сородичей?

Вуа Рапуунг уставился на него в тусклом свете светляка. Было слышно, как он скрежещет зубами.

— Боги привели меня к тебе, — промолвил наконец воин. — Не Йун-Шуно, многоглазая матерь плакс, но сам Йун-Йуужань. Он сказал мне в видении, что неверный джиидай с клинком из света приведет меня к мести и оправданию. Вот почему я последовал за тобой сюда, хотя мои инстинкты кричали против этого. Вот почему я не убил тебя, когда ты применил первую мерзость. Все, что ты говоришь — для меня ложь. Доказательства, которыми ты убеждаешь меня примириться с твоим оружием, — это вздор. Но Йун-Йуужань говорил со мной.

— Значит, ты согласен с тем, что я рассказал тебе о Силе?

— Конечно, нет. Как я сказал, я признаю то, что мне сообщают мои органы чувств, и мне не нужна вера в ваши бессмысленные обоснования. Твое оружие может быть угодно богам; твоя ересь — нет. Делай свой меч.

Сказав это, Рапуунг шагнул в темноту.

— И ты говоришь, что мои слова — вздор, — вздохнул Энакин.

Энакина охватила досада, но он переборол ее.

Он чувствовал светляка — не в Силе, не так, как остальные детали меча. Все было на месте, все было подогнано и готово работать. Но то, что он сказал Рапуунгу, было правдой; миг, когда световой меч действительно становился оружием джедая, наступал тогда, когда через него протекали первые амперы тока, когда каждый кусочек его становился частью другого и частью джедая, создавшего оружие.