Европолис - Жан Барт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В один прекрасный день совершенно случайно мне попалась в руки книга с посвящением: «Самой близкой подруге, а дружба — преддверие любви». Я узнал почерк. Болезненная спазма перехватила дыхание. Я готов был провалиться сквозь землю от стыда. Я всегда боялся оказаться смешным. Сдерживая себя, я мрачно спросил:
— Что ты находишь в этом субъекте? Ведь-три месяца назад ты иронизировала над ним, считала его полным ничтожеством.
— Он меня забавляет. Он интересный человек, когда узнаешь его поближе, — ответила она, задетая за живое. И вдруг она напряглась, откинула голову и прошипела: — Ты видишь все в черном свете, воспринимаешь жизнь трагически, ты так и останешься мещанином-фаталистом. А я сумею подняться… Я проживу жизнь… Я сброшу оковы… Каждый сам для себя…
— Так, так! — говорю. — Я понял. Это те же самые общие слова, которые современная женщина повторяет, как попугай, желая освободиться от ярма семейных обязанностей. Не воображай, пожалуйста, что я буду держаться за твои юбки. Ты свободна. Мы расходимся.
В конце концов, — что тут еще говорить, — мы расстались. Я ее ненавидел, но и продолжал любить. Одно мне подсказывал ум, другое — сердце. Я метался между благородством и унижением. Во всем я обвинял себя, но ждал от нее хоть слова, хоть жеста. Ничего. Мы оказались оба несчастными, потеряв то, чего уже никогда не сможем найти.
Тогда же я смог убедиться, что память горя куда сильнее, чем память удовольствия. Как трудно бороться с самим собой, чтобы изгнать из памяти преследовавший меня, образ! Кажется, что у тебя отрывают часть души, ты томишься где-то между жизнью и смертью, хочешь разом покончить со всем, избавиться от страданий и горечи, которые непрестанно гнетут тебя.
Выздоровление было долгим. Я ужасно страдал, прежде чем вновь обрел себя. Но я был уже другим. Рана, как мне кажется сейчас, зажила, но рубец настолько чувствительный, что, случается, ноет и до сих пор.
Должен сказать, доктор, что некоторые сожаления больнее переносить, чем угрызения совести, — закончил Минку глухим голосом, который, дрогнув, оборвался, потому что горький ком подкатил к его горлу. Растерянно он посмотрел вокруг, ища какой-либо помощи, и подпер голову рукой. Доктор, скрывая волнение, опустил глаза, искоса поглядывая на капитана.
После нескольких минут молчания Минку очнулся. Он провел рукой по волосам и вновь заговорил совсем другим голосом, спокойно и отчетливо:
— По сути дела вся эта история мало интересна. Банальный случай, один из многих тысяч разводов, которые, теперь происходят с такой легкостью. Зачем требовать от жизни больше, чем она может дать? Мечтать о любви и вечном счастье — это абсурд, но все же я с сожалением оглядываюсь назад. Хладнокровный и усталый наблюдатель, я теперь сужу о себе, как о постороннем человеке. Я тщетно ищу неведомые факторы, из которых слагается жизнь вдвоем. Я спрашиваю себя, почему любимая мной женщина сама, собственными руками разрушила семейное гнездо с совершенно непонятной для меня грубостью и жестокостью. По каким неисповедимым путям ведет нас жизнь?
Самые возвышенные восторги и самые жестокие страдания дарует тебе одно и то же существо.
Как трагическую насмешку над семейной жизнью часто наблюдаешь двух людей, равных по достоинствам, которых природа, кажется, специально создала друг для друга и которые, однако, не могут достичь взаимопонимания, не могут жить вместе и расходятся. Она, достойная женщина, прекрасно уживается с каким-нибудь идиотом, а он, мужчина высокого ума, отлично находит общий язык с кокоткой или живет с собственной кухаркой.
— Что касается меня, — заговорил доктор, — то я всегда мучаюсь этой метафизикой любви, этой тайной природы, которая отделяет мужскую душу от женской. Не знаю, замечал ли ты у женщин отсутствие памяти на чувства? В структуре мышления логика обусловлена памятью обо всем пережитом, памятью, которая находится в тесной связи с волей. Память мужчины не знает провалов, полученное впечатление воспринимается и фиксируется. У женщины нет непрерывной памяти, она останавливается лишь на некоторых моментах, а остальное вовсе не удерживает в себе. Женщина — это струна, которая звучит, когда ее касаешься. А мужчина — патефонная пластинка, которая может воспроизвести знаменитую оперу. У женщины нет своего «я». Она с легкостью лжет и не испытывает угрызений совести, потому что не обладает ни логикой, ни памятью. Не помня прошлого, она не может заглянуть и в будущее.
Кажется, Демосфен сказал, что женщина может в одно мгновенье разрушить то, что мужчина своим умом создавал годами.
Женщина не может быть гением. Человечество до сих пор не дало гения в женском обличий.
— Возможно, даст его в будущем, поскольку женщины начинают теперь заниматься такой же интеллектуальной деятельностью, как и мужчины.
— Вся социальная и культурная деятельность современной женщины всего лишь подражание мужской деятельности. Наука рассматривает женщину только под углом зрения воспроизводства рода. Это грубая научная правда. Природа наделила женщину телом и душой, предназначенными именно для этой цели. Искусство, литература, религия, культура служат для женщины, по сути дела, всего лишь деталями туалета.
Женщина — или машина для производства детей, или орудие наслаждения. Она или жена, или любовница. Мужчины в своем эгоизме желают иметь и ту и другую в единственном существе. Случается, и это вполне естественно, что идеальная любовница становится отвратительной женой. Женщина, которую ты любил, желала быть для тебя только любовницей, а не супругой. Согласно научному определению женщина — это «чистая сексуальность».
— Как? — возмутился Минку. — Разве не существует женского идеала…
— Ха-ха-ха! — прервал его саркастический смех доктора. — Этот идеал создан любовным чувством мужчины. Половой инстинкт довольствуется любой женщиной, доказательство тому продажная любовь. Только эротизм заставил мужчину избрать объектом религиозного поклонения женщину, наделив ее всеми красотами идеала. Видишь, как мы переходим от биологии к эстетике. Недаром однажды было сказано: прекрасное — это признание в любви, сделанное природой.
Само собой понятно, что любовь может иметь только начало. Эта проекция прекрасного на другое существо иллюзорна. Поэтому все время повторяют, хотя никто этому не верит, что любовь всего лишь иллюзия.
— Но из всех иллюзий на земле она единственно подлинная. Жажда жизни, созидательная сила, как говорил поэт, единственная иллюзия, которая возвышает душу человечества от сотворения мира до наших дней. Разве не жестоко было бы ее уничтожить?
— Химера всегда была прекрасней действительности. Но я занимаюсь наукой, а не литературой.
— Всем известно, доктор, что ты никогда не любил. Теории и
