Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 2 - Паркинсон Кийз

Он снял куртку и положил ее возле отверстия туннеля, из которого только что выбрался. По крайней мере он не войдет сюда еще раз по ошибке. Если разведка следующего туннеля окажется бесполезной, он положит еще что-нибудь из своих вещей перед его входом. С другой стороны, если туннель приведет его к первой пещерке, он легко сможет вернуться, увидев куртку, поскольку тогда это будет уже знакомый маршрут. Сказав себе, что все будет в полном порядке, Ларри вошел в следующий коридор.

Несколько минут он осторожно пробирался вперед, вытянув перед собой руки, чтобы ощупывать стены туннеля, проверяя его ширину. У него еще оставалось очень много спичек. Тем не менее Ларри решил, что лучше их экономить. И так он шел вперед, по-прежнему ощущая впереди довольно широкое пространство, но тут впервые его руки нащупали влажность, а земля под ногами стала вязкой. Внутренний голос говорил ему, что по этому туннелю он не выйдет к первой пещерке, так как заметил бы эти признаки прежде. И он развернулся, решив уйти из этой влажной дыры как можно быстрее. Но, поворачиваясь, он поскользнулся — нога подвернулась, и он упал в грязь. Поднявшись, он инстинктивно полез за спичками. В кармане их не оказалось.

Ему не понадобилось слишком много времени, чтобы отыскать их. Они лежали в небольшой расщелинке, где собралось немного воды. Ларри стал неистово чиркать спичкой, пытаясь зажечь одну, потом другую, потом еще, в отчаянной надежде, что хоть несколько штук не пострадало. Однако тщетно — все спички были испорчены водой.

Он ощупью начал пробираться, выискивая путь ко второй пещерке, и снова его охватила безжалостная и пугающая тьма. Добравшись до конца туннеля, он нащупал на земле свою куртку и понял, что здесь он уже был. Но ведь оставалось еще три или четыре туннеля, которых он еще не исследовал, если не считать того, по которому он попал сюда. И нельзя было сказать, сколько времени пройдет, пока он отыщет выход… если вообще отыщет его. Да, он может очень дорого заплатить за свою беспечность — он может заплатить за нее жизнью. Возможно, такое уже случалось здесь и прежде: еще какой-нибудь самоуверенный болван устремлялся в пещеру так же, как и он, и больше несчастного беднягу уже никто и не видел.

Разумеется, он не собирался лечь, как собака, и завыть от ужаса. Ему надо собраться и начать все сначала. Возможно, он найдет нужный коридор и с первой попытки. Рано или поздно он все равно найдет выход, в этом Ларри не сомневался. Но это могло быть и поздно… Поэтому нельзя терять времени. Ему надо немедленно начать поиски! Нет, все-таки не сразу. Прежде надо сделать еще кое-что. И, встав на колени, он начал молиться…

Молитва стала привычной для него с тех пор, как он выучил «Отче наш» и «Богородицу», которым его научила Тьюди еще в раннем детстве. А познакомившись поближе с отцом Леграном, он узнал еще много других молитв. Он относился к религии с должным почтением и воспринимал ее скорее как часть естественного порядка вещей, нежели испытывая непоколебимую веру или религиозную лихорадку. Но сейчас впервые в жизни он молился истово, вкладывая в молитву всю душу — и не потому, что боялся смерти, а потому, что не мог вынести мысли о смерти до тех пор, пока не докажет себе, что он храбрый мужчина, а не глупый, самонадеянный мальчишка, и до тех пор, пока не разделит с Луизой полный любовный и жизненный опыт.

Он все еще стоял на коленях, когда вдруг услышал, как кто-то зовет его.

Голос раздавался откуда-то издалека и поэтому был очень слабый. Однако Ларри ни на секунду не сомневался, что он слышит голос Луизы, которая пришла за ним. И как можно громче он крикнул в ответ:

— Луиза! Луиза!

Ее ответ послышался незамедлительно и на этот раз прозвучал намного громче. Он подумал, что она, наверное, достигла первого грота, от которого вело только два коридора, а это значит, что добраться до него — вопрос каких-то нескольких минут, если она пойдет той же дорогой, что и он. И он закричал:

— Налево! Налево!

Однако он так и не понял, услышала ли она его, поскольку ее слов уже не мог разобрать. Тогда он попытался крикнуть еще раз, на этот раз по-французски:

— À gauche! À gauche![38]

Но результат оказался не лучше предыдущего. Он вновь услышал какое-то неразборчивое приглушенное бормотание, а потом наступила тишина. Он понял, что Луиза, скорее всего, пошла не по тому туннелю.

Затем наступила долгая тишина, но это не волновало его. Так или иначе, Луиза обнаружила бы свою ошибку, вернулась в первую пещеру и попробовала бы пройти во второй туннель. Он был так уверен в этом, что даже не волновался за нее. Он был расстроен лишь тем, что их радостная встреча, должно быть, задерживается надолго. И он с решительностью, но одновременно и с относительным спокойствием стал ждать и, когда вновь услышал голос Луизы, понял, что она вернулась в первую пещерку и теперь безошибочно направляется к нему. Вскоре он услышал ее шаги, а потом ее голос и чирканье зажигающейся спички. Вспыхнуло яркое пламя. И в следующий миг они заключили друг друга в объятия.

31

Клайду становилось все труднее и труднее писать письма. Отчасти потому, что для этого требовались огромные физические усилия — старику было очень трудно сидеть прямо. Однако теперь значительно труднее было даже сосредоточиться, сфокусировать мысли на главной теме и потом переложить их на бумагу. Все больше и больше ему нравилось сидеть в удобном кресле, чтобы рядом с ним лежал верный Наффи. В холодные дни кресло ставили возле камина в кабинете, когда же было жарко, его выносили из дома и устанавливали возле огромного дуба, которых в саду было так много. Клайд больше не был одинок. Страдания, которые ему пришлось претерпеть с утратой Люси и Кэри, а также боль от разлуки с Ларри теперь были печалями прошлого; один спокойный день сменялся другим без всяких, даже самых ничтожных перемен. Его больше не сердило, когда к нему приходил Дюмайн или Трегр посоветоваться насчет плантаций; по его мнению, они не вели серьезных разговоров и никогда не засиживались подолгу. Каждую субботу, перед тем как начать исповедовать, к Клайду заходил отец Легран. Старик всегда ожидал его прихода с радостью. Менее регулярно к нему заглядывали доктор Дюссан и Валуа Дюпре. Клайд получал удовольствие и от их визитов. Однако отец Легран был единственным человеком, которого Клайду и вправду не хватало.

Он перестал ездить верхом. Раз или два ему приходило в голову, что, наверное, следовало бы дать знать Ларри, что он перестал ездить верхом и что только до части плантации, за исключением домов и садов, которые он сейчас видел, он мог добраться в кабриолете. В кабриолет было проще садиться и выходить из него, нежели влезать и вылезать из «форда», а кроме того, наверное, старику больше нравилось чувствовать себя, как в те старые времена, когда еще не было автомобилей и люди ездили в экипажах. Дороги через плантации, равно как и подъезды, ведущие к ним, теперь были отличными, и Клайд научился узнавать все необходимое, не покидая своего излюбленного кресла. Но, конечно же, это было не так, как тогда, когда он объезжал поля верхом. Да, наверное, все же надо дать знать об этом Ларри…

Но он еще ни разу этого не сделал. Мальчик и так долго и бессмысленно болтался то в одном военном лагере, то в другом. Если же вдруг его отошлют домой, он сам воочию увидит, как идут дела, и очень скоро поймет, что именно нуждается в немедленном исправлении и внимании. С другой стороны, если он задержится за границей на неопределенный срок, то вообще нет никакого смысла беспокоить его сведениями о том, чего он не может исправить. Кроме того, Клайду было действительно трудно писать письма, тем более длинные и подробные. Будучи, по существу, человеком честным, Клайд признался сам себе, что это и была одна из причин, по которой он не написал Ларри, что прекратил ездить верхом. Однако более серьезной причиной было то, что Клайд не хотел волновать мальчика по поводу пошатнувшегося здоровья, которое на самом деле ухудшалось с каждым днем, равно как и об ухудшении состояния плантаций и оборудования, о чем вообще-то можно было легко догадаться. Но это тем не менее не так уж сильно беспокоило старика. Единственным из всего происходящего на Синди Лу, о чем он намеренно избегал упоминать, было письмо, присланное председателем совета директоров дамбы. Письмо было весьма взволнованным, а Клайд так и не ответил на него. С тех пор по соседству постоянно шныряла целая армия инженеров, наблюдавших за всем вокруг. Если бы дамба действительно начала оседать и от этого земли Синди Лу значительно изменились, то это стало бы настоящим ударом для Ларри — вернуться домой и увидеть такое, причем не будучи подготовленным к подобному зрелищу. Но, возможно, дамба никогда не сдвинется назад… или по крайней мере, если что-нибудь подобное и случится, это ни в коем случае не повлияет на Синди Лу. И спустя некоторое время Клайд уже не слышал о председателе совета директоров, а инженеры перестали появляться. И вновь он решил не писать ничего, кроме коротких сообщений, которые он неровным, старческим почерком выводил карандашом, сидя в своем излюбленном кресле…