Трансмиграция Тимоти Арчера - Филип Дик

— И что же ты сделал? — спросил Билл.

— Я сел на бордюр и стал смотреть за этими двумя детьми. Весь остаток дня. Пока не пришел их отец. Он немного говорил по-английски. Я смог ему кое-как объяснить. Он поблагодарил меня.

— Вы поступили правильно.

— Так я и не изложил на бумаге свою модель вселенной. У меня осталось лишь смутное воспоминание о ней. Подобное растворяется. Это было сатори, которое случается только раз в жизни. Мокша, как оно называется в Индии. Внезапная вспышка абсолютного понимания, из ниоткуда. То, что Джеймс Джойс подразумевает под «эпифаниями», возникающими из банального и без всякой причины, просто происходящими. Полное понимание мира. — Затем он умолк.

— To есть вы говорите, что жизнь мексиканского ребенка… — начала я.

— А что бы ты выбрала? — обратился ко мне Бэрфут. — Пошла бы домой и записала свою философскую идею, свою мокшу? Или же осталась с детьми?

— Я бы вызвала полицию.

— Для этого тебе пришлось бы пойти к телефону. А для этого тебе пришлось бы оставить детей.

— Хорошая история. Но я знала и другого, кто рассказывал хорошие истории. Теперь он мертв.

— Быть может, — отозвался Бэрфут, — он нашел то, за чем поехал в Израиль. Нашел перед смертью.

— Я очень в этом сомневаюсь, — ответила я.

— Я тоже сомневаюсь. С другой стороны, может, он нашел нечто лучше. Нечто, что он и должен был искать, но не искал. Я все пытаюсь донести до тебя, что мы все — не ведающие того бодхисаттвы, даже невольные, нечаянные. В непредвиденных обстоятельствах мы как будто вынуждены так поступать. Все, что я хотел сделать в тот день, — помчаться домой и записать свое великое озарение, прежде чем забуду его. Это действительно было великое озарение, я не сомневаюсь в этом. Я вовсе не хотел быть бодхисаттвой. Я не просил этого. Я не ожидал этого. В то время я и термина такого не слыхивал. То, что я сделал, сделал бы любой.

— Не любой, — не согласилась я, — но большинство, думаю, сделали бы.

— Так как бы ты поступила? — снова спросил Бэрфут. — Окажись перед таким выбором?

— Наверное, я сделала бы то же, что и вы, в надежде, что запомню озарение.

— Но я его не запомнил. В этом-то все и дело.

Затем ко мне обратился Билл:

— Ты не подбросишь меня до Ист-Бей? Мою тачку отбуксировали. У нее накрылась тяга, и мне…

— Да, конечно, — согласилась я. Я одеревенело поднялась, мои кости ныли. — Мистер Бэрфут, я слушала вас по КПФА множество раз. Поначалу я думала, что вы скучны, но теперь мне так не кажется.

— Прежде чем ты уйдешь, — сказал он, — я хочу, чтобы ты рассказала, как ты предала своих друзей.

— Она не предавала, — вмешался Билл. — Она все выдумала.

Бэрфут наклонился ко мне, обнял за плечи и усадил меня назад на стул.

— Что ж, — сдалась я, — я позволила им умереть. Особенно Тиму.

— Тим не мог избежать смерти, — произнес Бэрфут. — Он поехал в Израиль, чтобы уметь. Он этого хотел. Смерть-то он и искал. Поэтому я и сказал, что, быть может он нашел то, что искал, или даже еще лучше.

Потрясенная, я ответила:

— Тим не искал смерти. Тим так отважно противостоял судьбе, как никто другой, кого я знала.

— Смерть и судьба не одно и то же. Он умер, чтобы избежать судьбы, потому что та судьба, что шла за ним, была хуже смерти в пустыне Мертвого моря. Вот почему он искал ее, и ее-то он и нашел. Но я думаю, что он нашел нечто получше. — Бэрфут обратился к Биллу: — А ты как думаешь, Билл?

— Я предпочел бы не говорить.

— Но ты ведь знаешь, — настаивал Бэрфут.

— О какой судьбе вы говорили? — спросила я его.

— О той же, что и у тебя. О судьбе, что постигла тебя. О которой ты знаешь.

— И что это за судьба?

— Потеряться в бессмысленных словах. Знаток слов. Без всякой связи с жизнью. Тим глубоко завяз в этом. Я прочитал «Здесь, деспот Смерть» несколько раз. В ней ничего нет, совершенно ничего. Лишь слова. Flatus vocis,[98] пустой звук.

Через какое-то время я ответила:

— Вы правы. Я тоже ее читала. — Как это было верно. Как ужасно, прискорбно верно.

— И Тим понимал это. Он говорил мне. Он приезжал ко мне за несколько месяцев до поездки в Израиль и говорил об этом. Он хотел, чтобы я рассказал ему о суфиях. Он хотел поменять смысл — весь смысл, что он обрел за всю свою жизнь, — на нечто другое. На красоту. Он рассказал мне о пластинке, что купил у тебя, но так и не смог послушать. «Фиделио» Бетховена. Он всегда был слишком занят.

— Тогда вы знали, кто я. Еще до того, как я сказала вам.

— Поэтому я и попросил тебя подойти ко мне. Я узнал тебя. Тим показывал мне снимок — тебя и Джеффа. Но сначала я не был уверен. Ты похудела.

— А, у меня ответственная работа, — ответила я.

Вместе с Биллом Лундборгом мы возвращались через мост Ричардсона в Ист-Бей. Мы слушали радио, бесконечную череду песен «Битлз».

— Я знал, что ты пытаешься найти меня, — сказал Билл, — но дела мои шли не очень-то хорошо. В конце концов мне поставили диагноз — то, что они называют гебефренией.

Я сменила тему:

— Надеюсь, музыка тебе не наскучила, я могу в выключить.

— Мне нравится «Битлз».

— Тебе известно о смерти Джона Леннона?

— Конечно. Об этом все знают. Taк ты теперь заведуешь «Мьюзик».

— Ну да. Мне подчиняются пятеро продавцов, и у меня неограниченная покупательная способность. Я получила приглашение от «Капитол Рекордз» переехать в район Лос-Анджелеса, в Бербанк, я полагаю, и поработать с ними. В розничной торговле пластинками я достигла вершины, заведование магазином — это все, чего здесь можно добиться. Ну если только еще купить сам магазин. А у меня нет денег.

— Ты знаешь, что означает «гебефреник»?

— Да, — ответила я и подумала, что знаю даже происхождение слова. — Геба — греческая богиня юности.

— Я так и не вырос. Гебефрения отличается слабоумием.

— Наверное.

— Если ты гебефреник, то происходящее смешит тебя. Смерть Кирстен показалась мне смешной.

Тогда ты действительно гебефреник, сказала я про себя, ведя машину. Потому что в ней не было ничего смешного. Вслух я спросила:

— А смерть Тима?

— Ну, кое в чем и она была смешной. Эта маленькая коробка на колесах, «датсун». И две бутылки коки. Наверное, у Тима и обувь была вроде моей. — Он поднял ногу, чтобы продемонстрировать свои «Хаш паппиз».

— Как минимум.

— Но в общем, — продолжил Билл, — она не была смешной. То, что искал Тим, не было смешным. Бэрфут ошибается относительно того, что искал Тим. Он не искал смерть.

— Не сознательно. Но, может, подсознательно искал.

— Чушь. Вся эта подсознательная мотивация. Рассуждая таким образом, можно утверждать все что угодно. Можно объяснить любую мотивацию, какую хочешь, потому что проверить-то нельзя. Тим искал этот гриб. Конечно, он выбрал смешное место для поисков гриба — пустыню. Грибы растут там, где влажно, прохладно и где есть тень.

— В пещерах. Там есть пещеры.

— Ах да. Но в действительности это ведь был не гриб. Это тоже предположение. Необоснованное предположение. Тим позаимствовал эту идею у ученого по имени Джон Аллегро. Проблема Тима заключалась в том, что сам он по-настоящему не думал. Он нахватывался идей у других людей и считал, что они появились у него в голове, по сути же он их крал.

— Но у этих идей была ценность. И Тим синтезировал их. Тим объединял различные идеи.

— Но не очень-то хорошие.

Взглянув на Билла, я спросила:

— Кто ты такой, чтобы судить об этом?

— Я знаю, что ты любила его. Тебе не надо его постоянно защищать. Я вовсе не нападаю на него.

— Но звучит именно так.

— Я тоже его любил. Множество людей любило епископа Арчера. Он был великим человеком, таких мы больше не увидим. Но он был безрассудным, и ты знаешь это.

Я ничего не ответила. Просто вела машину, слушая в пол-уха радио. Они как раз проигрывали «Вчера».

— И все же Эдгар был прав относительно тебя. Тебе следовало бросить университет и не заканчивать его. Ты проучилась слишком много.

С горечью я повторила:

— «Проучилась слишком много». Боже. Vox populi.[99] Недоверие к образованию. Мне уже опротивело постоянно слышать это дерьмо. Я довольна тем, что знаю.

— Тебя это разрушает.

— A тебя это шибко волнует?

Билл спокойно ответил:

— Тебе очень больно, и ты очень несчастна. Ты хороший человек, ты любила Кирстен, Тима и Джеффа, и ты не можешь оправиться от того, что с ними произошло. И твое образование не помогло тебе справиться с этим.

— Здесь не с чем справляться! — вскричала я в бешенстве. — Они все были хорошими людьми, и они все умерли!

— «Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли».[100]

— Это еще что?

— Это говорит Иисус. Кажется, эти слова произносятся на мессе. Я посещал несколько раз мессу с Кирстен, в соборе Божественной Благодати. Однажды, когда Тим проходил с потиром — Кирстен стояла на коленях у ограды, — он тайно надел ей на палец кольцо. Этого никто не видел, она рассказала мне. Это было символическое обручальное кольцо. Тим тогда был одет в мантию и все остальное.