Неизвестные приключения Шерлока Холмса - Адриан Конан Дойл

— Верно. Но только если это действительно правда. Я просто обязан взглянуть на оригиналы этих документов.

— В таком случае выбора у нас нет, — сказал я.

— Я тоже не вижу никакой альтернативы, — согласился он, запуская пальцы в персидскую туфлю и доставая из нее пригоршню крепчайшего черного табака, которым стал рассеянно набивать свою трубку. — Что ж, Уотсон, длительное пребывание в тюрьме даст мне, по крайней мере, возможность продвинуться дальше в изучении воздействия восточных ядов растительного происхождения на кровеносную систему, а вам — как следует ознакомиться с новейшими теориями прививок от болезней, разработанными Луи Пастером.

На том мы и остановились, потому что сумерки за окном уже сгущались в ночной мрак, и в гостиную пришла миссис Хадсон, чтобы развести огонь в камине и включить газовые светильники.

По предложению Холмса, мы решили на этот раз поужинать вне дома.

— Столик в углу во «Фраттиз» и бутылочка «Монраше» урожая 1867 года, что вы на это скажете? — усмехнулся он. — Если этому вечеру суждено стать для нас последним среди достойных людей, давайте уж проведем его с шиком.

Мои часы показывали начало двенадцатого, когда мы вышли из кеба на углу Чарльз-стрит. Ночь была сырая и промозглая, сгущался туман, тусклым желтоватым ореолом окутывая уличные огни, свет которых отражался в плаще полицейского, который медленно прошел мимо нас, направляя иногда луч своего фонаря «бычий глаз» во внутренние дворики перед темными, погруженными в тишину домами.

Попав на площадь Сент-Джеймс, мы стали обходить ее по периметру с западной стороны, когда Холмс прикоснулся к моему рукаву и указал на освещенное окно на фасаде большого особняка, возвышавшегося прямо перед нами.

— Свет горит в гостиной, — пробормотал он. — Нам нельзя терять ни секунды.

Бросив быстрый взгляд вдоль пустынного тротуара, он подпрыгнул на стену, окружавшую дом, подтянулся на руках и пропал из виду. Я мгновенно последовал за ним. Насколько можно было разобрать среди окружавшей нас тьмы, мы стояли теперь на травяном газоне среди покрытых слоем сажи, с трудом выживавших кустов лавра, которые составляли основу садиков перед типичным «городским домом», но, что было гораздо важнее, мы также стояли уже по ту сторону закона. Не забывая постоянно напоминать себе, что мы совершаем преступление во имя дела чести, я стал двигаться позади фигуры Холмса, который свернул за угол дома, а потом остановился под рядом из трех одинаковых высоких окон. Затем в ответ на его произнесенную шепотом просьбу я подставил ему спину. Он проворно вскарабкался на подоконник — его бледное лицо отчетливо вырисовывалось на фоне темного стекла — и принялся возиться с задвижкой. Мгновение — и окно бесшумно открылось. Я ухватился за протянутую вниз руку, Холмс потянул, и вот я уже стоял внутри дома рядом с ним.

— Это библиотека, — едва слышно выдохнул он мне в ухо. — Не выходите из-за портьеры.

Хотя нас окутывала непроницаемая темнота с легкими запахами телячьей кожи и старых книжных переплетов, я ощутил, что помещение было просторным. Тишина стояла полнейшая, только старинные часы тикали где-то в дальнем углу. Томительно медленно прошло, должно быть, около пяти минут, когда из глубины дома донеслись первые смутные звуки, а потом раздались шаги и чуть слышные неразборчивые голоса. В щели под дверью на мгновение блеснул свет, потом пропал, но вскоре вернулся. На этот раз приближавшиеся шаги показались мне гораздо более быстрыми, а полоска света стала намного ярче. Потом дверь резко распахнулась, и в комнату вошла женщина с лампой в руке.

Известно, что время имеет склонность стирать в памяти порой самые яркие из событий прошлого, но я помню свою первую встречу с Эдит фон Ламмерайн так, словно это было только вчера.

Под лучами света лампы я увидел лицо с кожей оттенка слоновой кости, темными грустными глазами и красивого рисунка алыми губами, хотя линия рта выглядела жестковато. Ее высоко взбитые волосы были черны, как вороново крыло, и украшены плюмажем с рубинами. Не скрывавшее шею и плечи роскошное вечернее платье сверкало и переливалось блестками на фоне окружавшей ее темноты.

Какое-то время она стояла на пороге, вслушиваясь, а потом закрыла за собой дверь и пересекла обширную комнату — ее длинная стройная тень следовала за нею, а лампа лишь едва высвечивала сплошь покрытые книжными полками стены.

Скорее всего, ее насторожил шорох портьеры, но, как только Холмс показался из-за нее, она мгновенно повернулась и, подняв лампу над головой, направила ее лучи в нашу сторону. Она стояла совершенно неподвижно и смотрела на нас. На ее бледном лице не было ни тени страха, только взгляд наполнился яростью и злобой, когда она увидела нас в противоположном конце просторной комнаты.

— Кто вы такие? — прошипела она. — Что вам здесь нужно?

— Пять минут вашего времени мадам фон Ламмерайн, — негромко ответил Холмс.

— Ах, так вам даже известно мое имя! Значит, вы не просто случайные грабители. Что же в таком случае вы ищете? Мне любопытно будет это узнать, прежде чем я подниму на ноги весь дом.

Холмс указал на ее левую руку.

— Я здесь для того, чтобы изучить эти документы, — сказал он, — и должен предупредить, что я твердо намерен это сделать. Уверяю вас, будет лучше не поднимать из-за этого лишнего шума.

Она мгновенно спрятала руку за спину, бросив на нас еще один горящий гневом взгляд.

— Негодяй! — воскликнула она. — Теперь мне все ясно! Святейшая госпожа герцогиня опустилась до того, чтобы нанять взломщика.

Потом она вдруг резко подалась вперед, выставив лампу перед собой, и стала еще пристальнее вглядываться в моего друга. Я заметил, как выражение злобы на ее лице сменилось на недоумение. А затем в ее глазах уже можно было прочитать не совсем обычное сочетание радостного самодовольства и угрозы.

— Сам мистер Шерлок Холмс! — выдохнула она.

В манерах Холмса была заметна некоторая подавленность, когда он отвернулся, чтобы зажечь свечи на позолоченной поверхности журнального столика.

— Я предвидел вероятность, что буду вами узнан, мадам, — сказал он.

— Отсидите лет пять! — воскликнула она, сверкнув белозубой улыбкой.

— Вполне возможно. Но дайте мне хотя бы этот срок заслужить. Покажите документы!

— Неужели вы думаете, что добьетесь чего-то, похитив их? Я сделала с них копии, и к тому же десятки свидетелей подтвердят их содержание, — рассмеялась она от души. — А я-то считала вас умным человеком! И кого вижу перед собой? Дурака, растяпу и заурядного вора.

— Это скоро станет ясно. — Холмс протянул руку, и она с кривой усмешкой и легким пожатием плеч отдала ему бумаги.

— Прошу вас, Уотсон, — сказал мой друг чуть слышно, подходя к журнальному столику, — проследите, чтобы у мадам фон Ламмерайн не было пока доступа к шнурку звонка для вызова прислуги.

При свете свечей он сначала прочитал документы, потом стал внимательно изучать их на просвет, и его четкий худощавый профиль черным силуэтом выделялся на фоне подсвеченных пожелтевших страниц. Потом он посмотрел на меня, и мое сердце заныло, когда я увидел досаду на его лице.

— Водяные знаки на бумаге английские, Уотсон, — спокойно сообщил он. — Но бумага такого типа и качества пятьдесят лет назад поставлялась во Францию в огромных количествах, и потому это нам ничего не дает. Увы, я начинаю опасаться худшего.

И я знал, что беспокоит его не собственная дальнейшая судьба. Он думал лишь о безутешной и отважной женщине, ради которой с готовностью рискнул своей свободой.

У мадам фон Ламмерайн это вызвало лишь новый прилив веселья.

— Легкие успехи ударили вам в голову, мистер Холмс, — сказала она насмешливо. — Но на этот раз вы совершили промах, который дорого вам обойдется.

Однако мой друг вновь положил бумаги рядом со свечами, низко склонившись над ними, и вдруг я заметил, что выражение его лица внезапно изменилось. Уныние и досада ушли, уступив место предельной концентрации внимания. Казалось, своим длинным носом он буквально обнюхивает каждый уголок документов. Когда же он выпрямился, я уловил в его глубоко посаженных глазах блеск возбуждения.

— А вы что думаете об этом, Уотсон? — спросил он, и я поспешил присоединиться к нему. Он указывал на строки, составлявшие каждый из документов.

— Почерк четкий и разборчивый, — выдал свое суждение я.

— Чернила, друг мой! Обратите внимание на чернила! — воскликнул он нетерпеливо.

— Написано черными чернилами, — заметил я, глядя ему через плечо. — Но, как мне кажется, это тоже нам ни о чем не говорит. Я храню десяток старых писем от отца, которые были им написаны с помощью точно таких же.

Холмс чуть слышно рассмеялся и потер рукой об руку.

— Великолепно, Уотсон, великолепно! — снова воскликнул он. — А теперь, будьте любезны, изучите имя и подпись Генри Корвина Гладсдейла на свидетельстве о браке. Так. И посмотрите на то же самое на странице приходской книги из Баланса.