Кай из рода красных драконов 3 (СИ) - Бэд Кристиан

Айнуру нужно было сейчас хотя бы выговориться, но и здесь я ничем не мог ему помочь. Здесь я — заяц, безродный мальчишка. Не советник ни ему, ни Чиену.

Им обоим было сейчас тяжело. И оба были слишком гордыми, чтобы страдание могло их объединить.

Чиен рыл могилу у кромки леса. Один. Он прогнал воинов из рода волка, которые пытались ему помочь. Фехтовальщик сам убил сына, и сам собирался его хоронить. В этом же гордом одиночестве.

Сначала он рыл в полной темноте. Но потом луна сжалилась над ним и показала нарождающийся серп. И стало немного светлее.

Костёр тоже наконец разгорелся. Мы с Шасти обнялись и молча пытались согреться.

Кима забылся в лихорадочном сне. Ярен сидел по другую сторону огня и дрожал, похоже, он тоже промёрз до костей.

И лишь шаманы кружились и кружились в своей пляске.

Их было четверо вместе с Ичином, но трое кружились вместе, а Ичин — всё как-то особняком. Наверное, он не очень хорошо знал трудную дорогу в нижний мир, где булькает это проклятое чёрное озеро.

Почему, потеряв сознание, я сначала падал в здешнюю преисподнюю, а потом вдруг оказался в палате реанимации?

Может быть, у каждой души есть свой, обустроенный её внешним миром, ад? Ад, созданный соплеменниками? Наполненный их страхами, мифами, предрассудками?

Или это те, кто послал меня сюда, хотели напомнить: умирать рано?

Ведь поставленной мне задачи я так и не выполнил. И мне показали: там, в палате, лежу теперь вовсе не я.

Там лежит мальчишка драконьей крови. Юный витязь с двумя мечами — Камай. Он бредит и видит страшные сны. Что будет, если он очнётся в нашем мире?

А что будет, если месть не свершится, и он не очнётся?

Тени, пославшие меня в мир Камая, подсказали — я заигрался в чужую жизнь.

Я ведь и в самом деле прижился здесь. Мне нравилось скрывать лицо и дурачить Айнура с Чиеном. Нравилась наша мальчишеская банда, крылатые волки. Нравилось сражаться так, как я никогда не умел.

И, нужно признаться уже хотя бы себе, — я не хочу никому мстить.

Мало ли кто конкретно убил правителя? Виновата война, виновата человечья жадность и глупость.

Я хочу вышвырнуть вайгальцев из долины. Хочу, чтобы караваны снова отправились в таинственный город за огненным перевалом, а волки и барсы — охраняли его от бандитов.

Хочу, чтобы мои зайцы учились не только драться, но и читать, и писать. Чтобы они выросли в достойных людей.

Разве многого я хочу?

— Давай поможем Чиену? — перебила мои мысли Шасти.

Я поднял голову, сощурился.

Фехтовальщик докопал свою яму. Пожалуй, сейчас он уже не прогонит тех, кто захочет постоять рядом с ним.

Я встал. Тронул за плечо Айнура. Кивнул ему на Чиена, что пытался сейчас уложить сына как следует в свежевырытой яме.

Мы тихонечко подошли и встали рядом. Чиен положил тело и пристроил рядом голову так, словно ничего и не было. Ночь скрывала кровь. Казалось, что Эльдэ просто спит.

Шасти сняла с шеи один из амулетов и опустила на грудь мертвеца. Айнур стянул с покалеченной руки богато отделанный наруч и тоже бросил в могилу. Я достал один из деревянных амулетов, что резал мне Истэчи и отдал его мертвецу.

Никакого обряда для похорон предателей не предполагалось, но душа ушла, а чем виновато тело? И потому мы пытались сделать эти болотные похороны хоть немного похожими на настоящие.

Неслышно подошли воины волчьего рода. Майман велел им охранять нас, и они то пропадали среди редких деревьев, то возникали, словно из ниоткуда.

Все вместе мы засыпали тело Эльдэ землёй. Завалили огромными камнями, чтобы не добрались звери.

Чиен выглядел совершенно потерянным. И Шасти, чтобы утешить его, сказала:

— Вайгальские колдуны умеют накладывать на человека личину, которая не исчезает и после смерти, если некому её снять.

Чиен обернулся так резко, что я шагнул вперёд и загородил девушку собой.

— Это правда, — подтвердил я.

Шасти рассказывала, что мой фальшивый облик можно снять только двумя способами — зачарованным ножом и её умелыми руками. Смерть тут пролетает как фанера над Парижем.

— Ты хочешь сказать?.. — огрызнулся Чиен и замолчал.

— Мы не знаем путей неба, — ответила Шасти. — Может, ты давно уже потерял сына. Не сейчас — давно. А может — тебя обманули.

— Так что же мне делать⁈ — выкрикнул Чиен, глядя в чёрное ночное небо. — Где мне искать правду?

— А ты не ищи правды, — сказал я. — Ищи справедливости. Мы вышвырнем вайгальцев из долины Эрлу. И если твой сын мёртв — отомстим за него. А если жив — может, и сам отыщется. Не заметить нас будет трудно.

— Тенгри всё видит, — согласился Айнур. — Он наказал нас за то, что бездействуем. Видно, мы не до конца вкусили ещё горечь поражения. Видно, не готовы были сражаться насмерть.

Чиен кивнул ни на кого не глядя. И пошёл к лесу.

Айнур посмотрел ему в след, развернулся и потопал к костру.

— Пусть побудет один, — сказал я, удерживая Шасти. Она хотела бежать за Чиеном. — Не мальчик уже. Да и люди Маймана присмотрят за ним на крайняк.

Шасти неохотно угукнула. Вжалась в меня — она была вся холодная, не простыла бы. Я повёл её греться к костру. Сел возле спящего Кимы, подозвал Ярена — вместе теплее.

Через час или два — вернулся к костру и Чиен. Тяжело опустился рядом. Уставился в огонь. Айнур подошёл к нему и стал что-то говорить тихо-тихо.

И я задремал.

А потом наступило радостное солнечное утро. Оно раскрасило болото в зелёные цвета. Обсушило огромную чёрную голову ютпы, которую отрезал Чиен. И погрузило нас в обычную человеческую суету.

Шаманы наплясались и дружно уснули сидя. Затворить дверь в преисподнюю им не удалось. К счастью, из болота больше никто не вылез, но это было уже чистое везение.

Нужно было решать, что делать с болотом. Но это — когда проспятся шаманы. А вот Кима уже проснулся, и лихорадка его усилилась.

— Эх, зелёные хоргоны совсем кончились, — вздохнула Шасти, осмотрев рану парнишки, и достала из сумки трофейный серый хоргон. — Попробуем затворить. Помнишь, как я проделала это с Буркой? Жалко тратить хоргон, но другого выхода нет. Нехорошая у него лихорадка. Заболел он.

— Я не заболел! — пискнул Кима.

— Накупавшись в ледяной воде и в грязи — и здоровый бы заболел, — успокоила его самолюбие Шасти и погрела хоргон в ладонях.

— Не надо на меня ничего тратить, — слабо запротестовал Кима.

— Заткнись, мелочь, — ласково сказал ему Ярен. Он помогал Шасти ворочать своего неожиданного спасенца, когда она осматривала рану. — Я тебе потом ещё всыплю! Ты зачем с Эльдэ на болото пошёл? Ты — ученик, тебе нельзя было уходить из лагеря. Забыл, что ли, мелочь?

Кима промолчал. Оправдываться было бессмысленно. Да, Эльдэ был «свой», но существует же внутренняя дисциплина. Однако вспомнил мой заяц об этом только сейчас.

Это Ярен пообтёрся уже с воинами и понимал, что Кима должен был спросить кого-то, чтобы отпустили. А в вольных дикарских нравах мальчишек такое и не ночевало.

Йорд даже не пытался их дрессировать. Знал, собака, что сами потихоньку поймут. Вот так, через раны и трупы своих. Или погибнут все — по глупости и безалаберности.

Хороший он был воспитатель, ничего не скажешь. Хитрый.

Это он был «виноват», что из вражьих детей постепенно формировалась плотная и агрессивная банда подростков. Со своими командирами и своими законами.

И меня осенило вдруг — Йорд вовсе и не хотел, чтобы его подопечные, как безумные марионетки, кинулись по приказу колдунов штурмовать перевал. Он знал про печати, и давал чужим вражьим щенкам столько понимания текущего, сколько они могли сами в себя вобрать.

Ведь хуже всего печатям подчиняются те, у которых уже есть своя правда, свои идеалы, свой путь.

Похоже, Йорд и без меня был тем ещё смутьяном и коллаборационистом. И если бы не хитрость его командира, Найяда, ушёл бы, наверное, со службы, сославшись на рану.