Сочинения - Марк Эфесский

Что скажуть противъ этого злоязычники, готовые за все упрекать богослововъ? Не будутъ ли порицать последнее разделеніе, яко бы оно противно несложности Божества? Но въ такомъ случае пусть уже они не различаютъ въ Боге, какъ Сущемъ, трехъ ипостасей, когда не хотятъ допустить разности въ действіяхъ Его, какъ Благаго: — тогда по–крайней–мере мудрованіе ихъ будетъ совершено Іудейское и вполне достойно ихъ неразумія. Нетъ; Богъ нераздельно разделяется и неслитно соединяется, — говоря богословскимъ языкомъ. И если въ одномъ отношеніи не выходитъ, отъ разделенія, сложности въ Божестве, то не будетъ ея и въ другомъ; а когда здесь она есть, то должна быть, конечно, и тамъ. Но мы уклоняемся отъ главной мысли. Обратимся же опять къ ней.

Мы сказали, что по первому разделенію представляются намъ въ Боге три достопокланяемыя ипостаси, Отецъ, Сынъ и Духъ Святый, — Отецъ, который предвечно родилъ (Сына) и произвелъ (Духа) изъ своей сущности. Сынъ — рожденный, Святый Духъ — исходящій другимъ некоторымъ способомъ, неизреченнымъ и недоведомымъ: они различаются между собою одними лишь свойствами, или лучше сказать, взаимными отношеніями. По другому же разделенію усматриваемъ мы въ Боге разные роды благодеяній и могущества, — то, почему Онъ называется Творцемъ, Промыслителемъ, Судіею, Праведнымъ, Крепкимъ, Премудрымъ, Царемъ, Господомъ и другими именами, известными въ Богословіи положительномъ. Какъ Сый, Богъ предвечно произвелъ изъ Своей сущности Сына или Слово и Святаго Духа, чтобы явилась совершенная Троица, не препятствуя быть единице по естеству или существу: а какъ Благій, Онъ сотворилъ міръ сей, составивъ его изъ существъ видимыхъ и невидимыхъ, — сотворилъ тогда, когда Ему было угодно, потому–что таковыя действія определяются и приводятся въ исполненіе хотеніемъ, а не необходимо следуютъ изъ сищности Божіей. Поелику же оть единицы (т. е. Отца) двоица (т. е. Сынъ и Духъ Святый) произошла по сущности и вечно, а множественность другихъ существъ — по хотенію и во времени; то въ первомъ случае сохранилось совершенное равенство и тождество, а въ последнемъ тотчасъ явилась разнородность и многообразіе. И въ семъ–то смысле можетъ быть справедливо изреченіе Еллиновъ: все состоитъ изъ тождества и разнообразія (εϰ ταυτου ϰαι ετερου το παν συνιστασϑαι). Въ Троице, такимъ образомъ, всегда пребываетъ равночестіе, единомысліе и совершенное согласіе; потому–что Ей несвойственно ни въ какомъ отношеніи ни уменьшатся, ни увеличиваться: а въ твореніяхъ есть и первое, и второе, и третье, и т. д., — по существу, по достоинству и по другимъ отношеніямъ; потому–что безпорядочной множественности и человекъ не захотелъ бы произвести, а не то что Богъ. Да какъ бы и міръ могъ называться космосомъ (порядкомъ, благоустройствомъ), если бы онъ состоялъ не изъ разнородныхъ и противоположныхъ существъ, а только изъ одинаковыхъ? Какъ гармонія есть сочетаніе противоположнаго, согласіе разнаго; такъ и міръ, это всеобъятное (παμμιγες) и всекачественное произведеніе, состоитъ изъ частей совершенно разныхъ и противоположныхъ, которыя однакожъ Творческая премудрость распределила съ такимъ искусствомъ, что изъ нихъ выходитъ одно гармоническое, чудное целое. Посему–то первое место въ немъ занимаютъ существа разумныя, безтелесныя, духовныя и простыя; второе после нихъ — существа также разумныя и духовныя, только вместе съ темъ чувственныя и облеченныя плотію; третье — разныя породы безсловесныхъ животныхъ, одаренныхъ способностію чувствованія и произвольнаго движенія, но уже неимеющихъ разума; за ними следуютъ зоофиты (нечто среднее между животными и растеніями) и растенія; напоследокъ же — все неодушевленныя твари, неспособныя даже двигаться сами собою. Каждый родъ исчисленныхъ существъ, если сравнивать ихъ между собою, отличается отъ другаго разными степенями преимущества и иместъ въ себе что–нибудь особенное.

Теперь, — если все создано и распределено Премудрымъ Художникомъ, если все получило въ уделъ бытіе по одной Его милости (ибо могло ди какое–нибудь существо привнести отъ себя что либо такое, что бы не существовало никогда и никакъ), — вдругъ какая–нибудь тварь, недовольная собственнымъ бытіемъ, объявляетъ притязанія на преимущества другой, и, вместо того, чтобы благодарить Создателя за свои преимущества предъ нисшими существами, жалуется на недостатокъ высшихъ совершенствъ, а не хочетъ оставаться при томъ, съ чемъ создана: не покажется ли такая тварь глупою, и можно ли не упрекнуть ее въ строптивости и неведеніи законовъ мірозданія, по которымъ необходимо должно существовать и первое и второе, разнородное и разнообразное? Такъ, напр., если бы растеніе захотело иметь способность чувствовать, а улитка вознегодовала на то, что она не рыба, рыба, что она не человекъ, и наконецъ самъ человекъ сталъ роптать, что онъ не Ангелъ: какой безпорядокъ, какое разстройство произошло бы тогда въ міре!.. — Итакъ, какая же отсюда вытекаетъ обязанность для каждаго существа? Быть довольнымъ своею природой, выполнять свое особенное назначеніе и безпрекословно подчиняться общему порядку вселенной. Если же которая–нибудь тварь будетъ стремиться къ чему–либо, ей несвойственному, то она и въ міръ внесетъ неустройство, — потому–что міръ потеряетъ въ ней нужную часть, — да и сама себя совершенно погубитъ, какъ–то бываетъ со всякимъ членомъ, отторгшимся отъ своего тела. Ты кто еси противъ отвещаяй Богови? говоритъ Апостолъ (Рим. 9, 20). Кто прежде даде Ему и воздастся Ему (тамъ–же 11, 35)? Еда речетъ зданіе создавшему е: почто мя сотворилъ еси тако? Или не имать власти скудельникъ на бреніи, отъ тогожде смешенія сотворити овъ убо сосудъ въ честь, овъ же не въ честь (тамъ же 9, 20. 21)?

Притомъ, существамъ безсловеснымъ и неодушевленнымъ природа дала только то, что необходимо имъ для самосохраненія; а разумнымъ и словеснымъ, назначеннымъ не для мимолетнаго бытія, но для безсмертія, даровано еще такое премущество, посредствомъ котораго они могутъ не только располагать и управлять сами собою, но и уподобляться Всемогущему, распоряжаться всеми подчиненными существами. Такое преимущество называется свободою. Оно, это достоинство Божественнаго Существа, сделалось достояніемъ разумныхъ существъ съ самаго начала творенія. Потому–то и веруемъ мы и исповедуемъ, что и Ангелы и люди созданы по образу Божію. Сіе преимущество такъ необходимо для существъ, сравнительно совершеннейшихъ, т. е. для техъ, которыя одарены умомъ и словомъ и которымъ вверено разнообразное господство надъ прочими тварями, — это преимущество, говорю, такъ необходимо для такихъ существъ, какъ дыханіе для совершеннейшихъ животныхъ. Итакъ, ужели одни только мы изъ всехъ существъ будемъ неблагодарными предъ Богомъ и станемъ порицать свою природу, потому–что знаемъ и некоторымъ образомъ сами определяемъ свои обязанности? Или, ужели мы будемъ поступать противъ нашихъ обязанностей, потому только, что можемъ постигать противное? Но какого же наказанія и осужденія не заслуживаемъ мы въ такомъ случае! Это было бы похоже на то, какъ если бы кто–нибудь, бывъ поставленъ царемъ надъ всемъ міромъ, снялъ съ себя порфиру и діадиму, и вздумалъ вести жизнь низкую и развратную, а потомъ, когда бы его сверняули за то, сталъ жаловаться не на себя, а на того, кто далъ ему власть. Исторія не имеетъ недостатка въ подобныхъ примерахъ; Сарданапалъ и Неронъ еще и доныне пользуются известностію этого рода, такъ–какъ первый вздумалъ расчесывать шерсть вместе съ женами и предавался другимъ низкимъ наслажденіямъ, а последній подражалъ лицедеямъ и скоморохамъ и пристрастился къ соблазнительнымъ зрелищамъ: но разсуди самъ, какъ это было гнусно, какъ противно планамъ Творца! Отъ того–то и говорится у Пророка: человекъ приложися скотомъ несмысленнымъ, и уподобися имъ (Псал. 48, 13).

Человекъ! Ты рожденъ господствовать. Пользуйся этимъ правомъ; но прежде всего сделайся господиномъ своихъ страстей, а потомъ уже управляй безсловесными животными и всеми вещами въ міре. Тебе данъ случай раскрыть свои силы: не обрати же этого въ предлогъ къ небрежности. Всякое управленіе требуетъ напряженныхъ усилій и бдительности; потому–что неизбежно противоборство отъ подчиненыыхъ. Посему–то надлежитъ тебе быть всегда трезвымъ и внимательнымъ ко всему; не делай ничего необдуманно, ничего по страсти, ничего по внушенію грубейшей половины твоего существа (т. е. плоти). — Скажешь: что же мешаетъ мне делать и противное сему? Отъ чего не быть мне недеятельнымъ и безпечнымъ, не жить въ роскоши, не предаваться удовольствіямъ? Пожалуй, ничто не мешаетъ даже валяться въ грязи: однакожъ ты не решишься на это, потому–что знаешь, какъ это низко и какимъ существамъ свойственно. Нетъ; если къ чему–либо увлекаетъ тебя постыдное чувство, удержись отъ того всеми силами; а на что указываетъ умъ, стремись къ тому ревностно. Чувствомъ внушаются иногда и добрыя дела; въ такомъ случае повинуйся ему: но когда это будетъ преступная страсть, спасайся отъ нея всеми мерами. Если будешь следовать внушенію страстей, то скоро потеряешь господство, упадешь духомъ, сделаешься рабомъ, — словомъ, будешь уже не человекъ, а зверь. — Скажешь: но что же делать, когда страсть производитъ насиліе? Не знаю, что ты разумеешь подъ именемъ насилія. Если это обольстительность или сладость страсти; то я не вижу ничего общаго между сими словами: потому–что обольстительность и насиліе суть понятія несходныя и совершенно различныя, и преодолеть такое насиліе весьма легко. Если же ты говоришь о настоящемъ насиліи, которое происходитх отъ долговременной привычки; то и я скажу, что, действительно, это насиліе есть самое опасное изъ всехъ. Привычкою привязываемся мы не только къ тому, что льститъ нашей чувственности, но и къ тому, что не имеетъ въ себе ничего пріятнаго, — привязываемся такъ крепко, что иногда и хотели бы, да уже не можемъ переломить себя. Въ этомъ положеніи иные даже рвутъ на себе волосы, или предаются какимъ–нибудь другимъ, столь–же неуместнымъ и безполезнымъ порывамъ. Но ты самъ же приготовляешь себе и это насиліе: ибо, тогда–какъ можно было бы навыкомъ утвердиться въ добре, ты допустилъ діаволу увлечь тебя въ противную сторону. Когда же такъ уже случилось, нужно сделать насиліе надъ самимъ собою, чтобы переменить свои наклонности, оставить дурныя привычки и пріобресть навыкъ къ добру. Вотъ почему добродетель и кажется намъ и называется иногда тяжелымъ трудомъ, требующимъ чрезвычайнаго напряженія силъ.