По следу тигра - Николай Мороз

— Кто здесь? — вместо ответа чиркнула о коробок спичка, и зажегся маленький, слабый огонек. Максим посмотрел сначала на свечной огарок в пустой консервной банке, потом вокруг себя. Их было восемнадцать человек — мужчины разных возрастов, но все же похожие внешне друг на друга. Все грязные, заросшие, в оборванной одежде, у одного обморожены пальцы на руках, второй кашляет, как чахоточный, третий трет грязными пальцами воспаленные красные глаза. И никто из них не решается сделать первый шаг, наоборот, они жмутся к стенам, а тот, со свечкой, уже успел отбежать за спины остальных. И лиц тех, кто оказался к Максиму ближе всех, в темноте уже не различить. Люди пятятся, жмутся к стене, наступают на ноги тем, кто оказался позади них. Помещение тесное и холодное, по стенам в неярком свете свечи Максим увидел двухэтажные конструкции, напоминавшие нары. На них тоже кто-то был, но этот кто-то прятал лицо, отворачивался и закапывался в тряпье.

— Кто вы? Сколько вас? Откуда? — ответа не последовало ни на один вопрос. Все молчали, и Максиму вдруг показалось, что люди просто разучились говорить. Или боятся, потому, что запуганы — жизнью и смертью одновременно. Но нашелся один смельчак, спросил хриплым, срывающимся голосом из-за спин остальных:

— А где… они?

«На том свете», — Максим шагнул вперед, в сторону говорившего, и люди отшатнулись. Нога подвернулась на чем-то неустойчивом и скользком, Максим чуть взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, глянул на пол. Это оказалась металлическая миска, до половины наполненная какой-то полужидкой бурдой. То ли каша, то ли суп, то ли все и сразу, как шампунь два в одном. И вот этим людям платят по две тысячи долларов в месяц, плюс премии и отпускные. А также предоставляют дармовое жилье. Ну, здесь, допустим так оно и есть, кто скажет, что эти четыре стены и почти целая крыша не могут послужить домом для двух десятков бомжей? Или не бомжей. Максим вглядывался в лица людей, и одно показалось ему знакомым. Он уже видел раньше эти обтянутые кожей скулы, короткую щетину волос на голове и скошенные к правой щеке мутные глаза. Но где именно — вспомнить не мог.

— Они скоро вернутся… — предостерегающе произнес тот, со свечкой, но Максим оборвал его:

— Не вернутся. Говорите быстро, что здесь происходит. Если жить хотите, конечно. Ты, — Максим схватил показавшегося ему смутно знакомым человека за ворот драного пуховика, рванул на себя и впечатал спиной в стену. Сейчас не время для церемоний, нужны натиск, сила, грубость — все, что поможет заставить их, наконец, заговорить. Да, люди запуганы, даже забиты, это отлично видно по выражениям их лиц, по жестам, по реакции. Но из них нужно вытрясти все, все до последней детали, до капли, до самого крохотного обрывка информации, чтобы знать, как помочь им. И с чего лучше начать, конечно.

Тощий мужичок в драном пуховике затравленно косился вправо, зажмуривал глаза и пытался произнести что-то трясущимися губами. А вот истерики не нужно, это потом, как-нибудь в другой раз. Максим отвесил мужику две хороших звонких пощечины, тот сжался, проскулил коротко, но дрожать перестал. Потом посмотрел Максиму в глаза и заговорил — сначала робко, путаясь в словах, потом все увереннее и громче. А минут через семь все, кто был в бараке, говорили хором, орали даже те, кто прятался на нарах.

— По очереди! — рявкнул Максим, перекрыв общий ор, и подбодрил прижатого к стене рассказчика:

— Продолжай.

Всего в бараке на данную историческую минуту находилось двадцать три человека. А давно, в конце осени, их было почти сорок, и все они оказались здесь почти одновременно. Как? Узнали из газет и на «работных» сайтах в интернете, что динамично развивающееся сельскохозяйственное предприятие приглашает на работу квалифицированных специалистов.

Условия обещали сказочные: самую высокую в отрасли заработную плату, бесплатное жилье, премии, надбавки за сверхурочные и переработки, повышающие коэффициенты за сложность и напряженность работы, и так далее и тому подобное. Пока все, что слышал от людей Максим, почти дословно повторяло текст гулявшей в городе легенды об «Ассортименте». Но и требования к персоналу предъявлялись зверские: наличие высочайшей квалификации, огромного опыта работы и… отсутствие «обременения» в виде семьи. Наличие жены, детей и даже родителей считалось отягчающим обстоятельством. По крайней мере, по телефону людям отвечали именно так. Но работа многим была нужна позарез, тем более что контракт предлагалось подписать сначала всего на год. Неудивительно, что многие из тех, кто смотрел сейчас на Максима в дрожащем свете догорающей парафиновой свечки, поступили одинаково и предсказуемо: ввели работодателя в заблуждение относительно своего истинного семейного положения. Некоторые даже срочно «потеряли» паспорт и приехали в город с новыми, чистыми документами. Но старались зря — паспорта отобрал еще на вокзале встречавший, сказал, что для регистрации. Больше люди своих документов не видели. Да и вообще кроме этого барака, баланды два раза в день и рабской тяжелой и грязной работы по пятнадцать часов в сутки они не видели больше ничего. Тех, кто пытался протестовать, приглашали на беседу, и человек либо возвращался к остальным, еле живой от побоев, либо пропадал навсегда.

— Я видел пять могил, — после этих слов Максима «информаторы» замолчали, как по команде. Пришлось снова крепко взять за грудки мужичка у стенки, но встряска не понадобилась.

— Это те, кто недавно, неделю назад… Остальных не мы… они сами…

Что означало «они сами», Максим выяснять не стал, лишь принял к сведению, запомнил сказанное. Значит, где-то поблизости находятся еще двенадцать могил. Хотя смотря что считать близким расстоянием — мусорный полигон тоже не так далеко, как может показаться на первый взгляд.

— Неделю? — переспросил Максим. — Почему именно неделю?

И тут людей словно прорвало, все заговорили одновременно, перебивая и поправляя друг друга. Выделить из этого хора единственного оратора Максиму не удалось. А громче всех кричал отлипший от стены мужик, он оказался солистом, остальные лишь слаженно подпевали ему. Выяснилось, что первая корова сдохла почти месяц назад, она умирала долго и страшно. В хозяйстве имелся свой ветеринар, из тех, кто польстился на большие деньги. Он осмотрел больное животное, но на этом все и закончилось — больше местного Айболита никто не видел. Максим так и не понял, сообразил ли сгинувший человек, что именно происходит, и как доложил об этом своим хозяевам. Судя по незавидной участи ветврача, сообразил и доложил, и немедленно поплатился за то, что много знал. Коровью тушу под покровом темноты запихнули в мешок и погрузили в кузов грузовика. На следующий день схожие симптомы обнаружились еще у нескольких животных, их прирезали и тоже, запаковав в черный пластик, вывезли с территории «Ассортимента». С того дня основной работой для людей стал сбор, упаковка и вынос туш павших животных из коровников. Всего за время обследования территории Максим успел насчитать одиннадцать длинных серых сооружений, и все они, по словам людей, сейчас были пусты. Вернее, живых в них уже никого не было, а то, что осталось, предстояло вывезти на свалку в кратчайшие сроки. Работа кипела целыми днями, при этом охранники в забитые трупами сдохших животных помещения не заходили, а лишь караулили входы-выходы из них. Все шло почти гладко до тех пор, пока прямо на «рабочем месте» не умер первый человек.

— Он на боль в груди жаловался, потом температура поднялась, весь мокрый лежал. И хрипел сильно от кашля. Потом, когда он упал и кровью плеваться начал, нас выйти заставили. А потом, кажется, его застрелили, — это произнес тот человек, чье лицо было Максиму почему-то знакомо. Крутилась в голове неясная мысль-догадка, но Максим гнал ее, причем со злостью. Не до нее сейчас, есть задача поважнее, остальное потом, когда они все будут далеко отсюда. В ближайшей инфекционной больнице, естественно.

— Дальше что?

Вопрос оказался лишним, люди снова говорили почти хором. И за фоном из эмоционально произнесенных слов и ругательств Максим ясно слышал чей-то кашель, но человека не видел. Тот, кажется, лежал на нарах и сначала тоже пытался кричать вместе со всеми, но как-то быстро сдался. Максим почти физически чувствовал, как уходит драгоценное время, знал, видел, что уходить надо немедленно, с максимально возможной для них скоростью. Уезжать, улетать — как угодно, лишь бы убраться подальше отсюда, и побыстрее. Хочется верить, что у того человека на нарах бронхит или воспаление легких. У сибирской язвы, помимо кожной формы, есть еще и септическая, или по-другому — легочная. Она встречается редко, но первая жертва умерла именно от нее. Септическая форма сжирает человека мгновенно, в первые дни заболевания, начинается с озноба и подъема температуры, а заканчивается отеком мозга и перитонитом. Убираться отсюда надо немедленно, чтобы не только успеть довезти человека до ближайшей больницы, но и объяснить врачам, от чего именно его нужно лечить. Но остался еще один вопрос, и ответ на него должен быть получен немедленно.