По делам их - Попова Александровна

— Ничего он не говорил, — ответил Рицлер, на миг вскинув к нему взгляд и снова опустив, — я спросил, к чему все это, он ничего не сказал, просто ответил, что это меня не касается… Поверьте, это правда.

— Даже старый и ничем не интересующийся библиотекарь заметил, что вы часто общаетесь, что ваши разговоры отнюдь не ограничиваются одним-двумя словами, и это все, что ты можешь мне сказать? Вы говорили подолгу, так значит, было что-то еще. Что?

— Я пытался отказаться и дальше вмешиваться в его дела… Я каждый раз говорил ему, что мне это не нужно, я обещал ему ничего никому не говорить, лишь бы он оставил меня в покое со своими тайнами, а он — он предлагал все больше денег, и в конце концов он стал запугивать…

— Чем?

— Он сказал — я сам должен понимать, что я во всем этом с ним увяз по шею, и теперь… Сказал, что потянет и меня за собой… сказал…

— Да? — нарушил Курт вновь возникшее молчание, и тот произнес нехотя, едва шевеля губами:

— Сказал «я один гореть не стану»…

— Вот даже как, — снова едва сдержав порыв переглянуться с Ланцем, произнес он; стало быть, все настолько серьезно?.. — Ответь мне теперь вот на что, Отто: он спрашивал у тебя, как найти именно эти книги, или же они к нему попадали как-то иначе?

— По-всякому, — вяло пожал плечами тот. — В первый раз… я запомнил, потому что уж слишком это было необычно для него… В первый раз он попросил найти «Аd ritus sacros spectans», и тогда мне показалось — он вообще сомневается, что ищет что-то существующее, будто просто услышал где-то, что есть такая книга, но сам не уверен.

— Id est[79] — он искал то, что кто-то посоветовал ему найти?

— Не знаю, — возразил Рицлер, — этого я вам не говорил, это просто мои подозрения, ничем не обоснованные, мне могло лишь показаться.

— Ничего, Отто, — успокаивающе произнес Курт. — Ведь я и просил тебя говорить мне не только о том, что знаешь точно, но и о своих подозрениях тоже. Все правильно. Рассказывай дальше.

— Дальше… — повторил он с прерывистым вздохом. — Однажды он уплатил мне просто за то, что я дозволил ему самому порыться в книгах. Я тогда заподозрил, что он просто хочет… понимаете, что-то вынести… я частенько ловил таких…

— Это мне не интересно, — подбодрил его Курт, когда, побелев, переписчик запнулся. — Это дело университета; продолжай.

— Да… Но он сказал, что я, если хочу, могу стоять подле него и наблюдать…

— И какие книги он тогда нашел?

— Не знаю. Это правда, я не знаю! Он просто раскрывал их, пролистывал, кое-какие читал — страницу-две, с кое-какими мешкал дольше, но все становил обратно, ничего не заказывая…

Итак, то, что он полагал самым маловероятным, похоже, оказалось единственным подлинным истолкованием событий; однако же, тайн лишь прибавилось, ибо неясными оставались не только причина смерти Филиппа Шлага и его таинственные увлечения, но явилась и новая загадка, как то — человек, возможно обративший его на путь постижения теологических трудов. И в этом случае возникал вопрос — не он ли виновен в гибели ректорского секретаря? Или все же переписчик хоть в одном, но сумел солгать убедительно, и смерть Шлага на его совести?..

— И, — продолжал Курт, стараясь, чтобы его нетерпение не просочилось в голос, по-прежнему тихий и спокойный, — как давно это началось? Не всегда ведь он был таким, как я понимаю?

— Да, он стал интересоваться такими вещами всего несколько месяцев как… с полгода, быть может.

Полгода. Опять эти злосчастные полгода…

Полгода назад ничего значимого в жизни Шлага не случалось — он не заводил новых знакомств, не покидал Кельна, в самом городе не появлялись подозрительные или хоть в чем-то примечательные новые люди — кроме самого господина дознавателя Гессе; однако вряд ли можно предположить, что явление нового инквизитора столь противоестественно воздействовало на душу студента, и он ударился в изучение подозрительных и попросту запретных книг. Отчего же вдруг такая перемена?..

И, кроме того, выходит так, что никакой женщины не было, и все свои деньги покойный спустил на то, чтобы получить доступ к книгам.

— Сколько ты с него получил? — спросил Курт, не успев уследить на этот раз за голосом, и вопрос прозвучал резко, отдавшись эхом от каменного свода; переписчик вздрогнул, подтянув к себе колени и вжав в плечи голову, и он повторил уже тише и спокойнее: — Меня интересует общая сумма; не то, что он дал в последний раз, а все.

— Я не помню, честно!

— Понимаю, — уже мягче произнес он, кивнув, — точно ты не вспомнишь, прошло много времени; но примерную сумму ты ведь можешь назвать?

— Примерно… — не то переспросил, не то просто повторил тот, неловко переменив позу, и предположил нерешительно: — за сотню талеров… почти две.

Курт подождал продолжения, глядя на него выжидающе, и, не услышав более ни слова, уточнил:

— Всего? Две сотни — всего? За все полгода?

— Может, чуть меньше… Я ведь говорил, что не скажу вам точно; может, сто восемьдесят или сто девяносто… Господи, я не помню…

— Погоди, — оборвал он, и тот умолк, впервые за последние минуты подняв взгляд к его глазам. — Я верно тебя понял — за эти полгода твой доход от Филиппа Шлага составил не более двух сотен?

— Да, все так, — кивнул переписчик настороженно; Курт нахмурился.

— И больше ни за что ты с него денег не брал?

— Нет… я не понимаю…

— А хранить у себя переписанное для него он не просил? — продолжил он; Рицлер испуганно замотал головой, вонзившись ногтями в уже едва не до крови исцарапанные пальцы:

— Нет! И я бы не стал, ни за какие деньги не стал! Но он не просил, честное слово, Господь свидетель, не просил!

Курт поверил не упомянутому свидетелю, коего в данном случае вызвать для допроса было бы проблематично; попросту, после всего рассказанного, лгать в такой мелочи переписчику было незачем. Итак, пусть не женщина, но третье лицо в этой истории все же наметилось; кто-то, направивший Шлага по стезе теологии, кто-то, на кого ушли оставшиеся средства из того немалого капитала, что был собран погибшим с соучеников в виде взяток и долгов. Возможно, ради этого кого-то и было все это — риск засветиться, траты, поиски? Или просто сообщник по увлечению темными делами, у которого на сохранении находятся все те списки, каковых, судя по уже услышанному, было немало, но коих не обнаружили при обыске комнаты покойного…

— Пока это все, — вздохнул он, поднимаясь; переписчик подался вперед, глядя почти умоляюще, боясь смотреть в глаза и заставляя себя не отводить взгляда, и все так же шепотом спросил, едва держа себя в руках:

— Скажите мне сейчас, что со мной теперь будет?

— Я не знаю, — не задумавшись, ответил Курт и, увидев, как побледнело и без того почти бесцветное лицо парня, пояснил: — Если все то, что ты мне рассказал, правда, если ты ничего не скрыл от меня… «если», Отто… Если это — все, в чем ты провинился, то твоя судьба не в моих руках, в этом случае решать, как с тобою быть, будет ректор, и все, о чем тебе стоит беспокоиться, это возможное исключение или лишение должности помощника библиотекаря. Я от души надеюсь, что больше тебе бояться нечего… Нечего, Отто? — уточнил он, встретившись с переписчиком взглядом и глядя в его порозовевшие глаза безотрывно. — Или ты еще что-то хочешь мне сказать?

Тот на мгновение замер, то ли не решаясь, то ли не сумев отвести взор, и, прерывисто выдохнув, опустил голову.

— Нет… больше нечего.

— Врет, — убежденно сказал Курт уже на лестнице наверх. — Он не все сказал. Не могу понять, что, но что-то скрывает. Не назвал какую-то особо крамольную книжонку? Или утаил, что не один Шлаг развлекался подобными чтениями?

— Уверен? — уточнил Дитрих; он обернулся на ходу, продолжая прыгать через ступеньку, почти бегом:

— Неужто ты веришь ему?

— Пока не знаю. Послушай, aufer nugas[80], абориген: зайди к Керну, не то он сделает набивной фарш и из тебя, и из меня впридачу.

— Позже, Дитрих, — отмахнулся он, остановившись у выхода на первый этаж, прикрыл глаза, потирая ладонью лоб. — Сейчас мне необходимо сделать еще кое-что… Не возражай! Primo. Надо обыскать его комнату, пока никто не задумал побывать там раньше нас…

— Я, по-твоему, первый год на службе? — хмуро осведомился тот. — У двери охрана; поставили, как только Густав поведал о твоих геройствах.

— Отлично. Значит, мне нужен этот список; secundo — мне нужны сведения из библиотечной учетной книги. Что, кроме того, что было переписано, он брал для прочтения, по именованиям.

— Вот и скажешь об этом Керну, — просительно подсказал Ланц, взяв его за локоть. — Абориген, давай на доклад, наш старый живодер и без того рвет и мечет. В конце концов, сколько может обер-инквизитор Кельна дожидаться какого-то сопляка!

— Плевал я на всех обер-инквизиторов Германии, вместе взятых, — зло откликнулся он, разворачиваясь к Бруно. — Стало быть, вот что: все в университете знают, кто ты такой, посему никаких сложностей возникнуть не должно…