Искушение астрологией, или предсказание как искусство - Дэвид Берлински

В самом ли деле здесь есть какое-то значительное изменение? Душа — это неизвестный agens[43], существование которого допускается для объяснения поведения живых тел. Сила — это неизвестный agens, существование которого допускается для объяснения поведения неживых тел. Единственное, что в обоих случаях установлено достоверно, — это поведение. Даже если дать название неизвестной причине поведения, более глубокого понимания все равно не добиться. С другой стороны, изменение на самом деле значительно. Если продолжить эту линию и приписать движение планет силе, а не душе, это будет означать, что мы желаем рассматривать их как неживые тела [162].

Весьма проницательно, ибо возвращает нам различие в мышлении, которое уничтожила, как считалось, революция Ньютона. Если влияние становится допустимым понятием только когда небесные тела считаются неживыми, то под угрозой оказывается не только астрология, но вообще всякое исследование жизни. Унификация опыта, обретенная с приходом математической физики, не удалась, теперь возникает другое разделение вещей. Есть мир сущности и мир жизни. В одном действует сила, в другом — влияние. И через триста лет после выхода Ньютоновых «Начал» это разделение сохранилось, и никакая теория не смогла его убрать.

Перед реставрацией 1652 года группа из примерно сорока астрологов, назвавшаяся «Обществом астрологов Лондона», собиралась несколько раз в год, чтобы насладиться общением, поделиться профессиональными тонкостями, посплетничать о клиентах и, разумеется, набить брюхо яствами и питьем. Читалась проповедь. Нарядные, в дорогих одеждах или нищие и потрепанные жизнью — не важно, они все были там. Среди гостей попадались такие мошенники, которые одним кивком головы да обходительными манерами умудрялись убедить и богатых аристократов, и преуспевающих торговцев в том, что располагают системой предсказания подходящего момента и могут посоветовать, когда лучше всего делать предложение руки и сердца, заводить интрижку, скрывать растрату или жульничать в карты. Были там люди вроде Уильяма Лилли и Элиаса Ашмола, создавшие себе репутацию сверхъестественными способностями управлять временем. Встречались на этих собраниях и такие, чьи предсказания частенько не сбывались, по причине чего эти незадачливые пророки нередко страдали от нехватки клиентов [163].

Один из пиров проходил в Пейнтерс-Стейнерс-Холле на Литтл-Тринити-лейн. Меню утеряно, но в общих чертах его можно восстановить, опираясь на описание ужина, данного Элиасом Ашмолом лет двадцать спустя. Первое блюдо: оленье бедро и цветная капуста, пирог «баталиа»[44], рагу из телятины, выпечка с олениной, баранье и телячье филе на одном блюде. Это только первое. Во второе входили: цыпленок, утка, индейка, жареная семга и палтус, фасоль, привозная ветчина, говяжий язык и голова осетра. Третье — и, слава богу, последнее — блюдо состояло из фруктов.

Чтобы выдержать такой ужин, требовалась определенная стойкость духа. После пира 14 августа 1651 года Ашмол почувствовал себя дурно, что, по его скромному предположению, стало следствием того, что он выпил много воды после того, как съел много мяса. Ашмол признается, что чувствовал «великую тяжесть в желудке». Еще бы! Помощь личного лекаря результатов не принесла. На следующий день «мистер Сандерс, астролог, прислал мне кусочек корня переступня, чтобы я зажал его в руке», сообщает он. Сразу после этого его желудок освободился от изрядной тяжести.

Через несколько лет поток гостей, собиравшихся на астрологические ужины, иссяк, предсказатели умерли один за другим, и установленная ими милая традиция почти исчезла. Теперь центром научной мысли стало Королевское научное общество, занявшее место Общества астрологов. В тысячах таблиц, составленных учеными астрологами, в документах, описывавших все возможные случаи человеческого бытия, ничто не предвещало забвение (в астрологической терминологии — затмение) их образа жизни.

Оленьи бедра унесли со стола. Свечи понемногу гаснут. Пивные кружки чокаются в последний раз. И кто-то говорит: «Ваше здоровье, джентльмены, береги вас Господь».

А дальше — ничего, глаза Клио закрываются.

Глава 11

Водолей

Был бы человек

«Был бы человек, — заметил как-то Лаврентий Берия Иосифу Сталину, — а уж статья найдется». Тонкое, хотя и холодящее кровь изречение. А поскольку все мы в чем-нибудь да виноваты, оно всегда истинно.

В октябре 1975 года 186 ученых завладели страницами журнала Humanist («Гуманист»), дабы выразить свое возмущение астрологией и астрологами:

Астрология проникает в жизнь современного общества, что способствует росту абсурдности и мракобесия. Настало время прямо и убедительно бросить вызов претенциозным заявлениям шарлатанов от науки. Лица, продолжающие верить в астрологию, не желают видеть, что их убеждения не имеют никакой научной основы, и более того — существует мощное научное доказательство их ложности [164].

Вскоре после опубликования этой декларации философ Пол Фейерабенд спросил: если в ней сформулировано неоспоримое доказательство ложности астрологии, почему потребовалось 186 подписей? А если такового доказательства нет, хватило ли 186 фамилий, чтобы замаскировать его отсутствие? Вопрос вполне разумный. Но задан не по существу. Научная анафема — документ, не имеющий отношения к рациональному восприятию. Каким бы ни был источник их недовольства, ученые, подписавшие этот обвинительный акт, просто еще раз сформулировали точку зрения, давно бытовавшую в научном сообществе.

Для гордой древней отрасли знаний начались трудные времена.

Жерар Энкосс родился в Испании в 1865 году, но образование получил во Франции и во всех отношениях стал настоящим французом. Круглолицый, с маленькими, невыразительными глазками, он носил пышную бороду. Испытывая острый интерес ко всякого рода мистическим текстам, Энкосс изучал каббалу, обращался к картам таро, вступил во Французское богословское общество и на полном серьезе слушал мадам Блаватскую, проводившую в Париже сеансы, во время коих она общалась с усопшими. Вместе с друзьями он основал Каббалистический орден Красного Креста. Энкосс дважды дрался на дуэли, поводом оба раза были какие-то неясности в трактовках мистических трудов. Обе эти дуэли вошли во французский фольклор XIX века и стали в некотором роде мифом. Рассказывают, что обычно послушные лошади вдруг понеслись как бешеные к месту дуэли. Пистолеты почему-то дали осечку. Были еще странные туманы. Но в итоге обошлось без жертв. И, решив спорные вопросы, Энкосс впоследствии даже подружился со своими противниками. Его жизнь безупречна, однако его связывают с сомнительными личностями вроде Ж. К. Гюисмана, автора романа «Без дна», писателя, замахнувшегося на исследование самых темных глубин человеческой души и немало преуспевшего в этом. В 1891 году Энкосс основал мистическое общество, Орден Высших Тайн, ритуалы которого напоминали масонские обряды. Рыцари ордена носили розы на лацканах и приветствовали друг друга тайными знаками и рукопожатиями.

Энкосс много писал. Его «Астрология для новопосвященных», опубликованная под псевдонимом Папюс, — это честный и четкий пересказ классических астрологических принципов. Книга переиздается и в наши дни и вполне достойна внимания. Разумеется, она скорее для начинающих, а не для новопосвященных. И хотя Энкосс признает то, что Земля не находится в центре Солнечной системы, текст и диаграммы книги совершенно птолемеевские.

Энкосс занимался астрологией по ночам, днем же он, известный в Париже доктор, уважаемый коллегами и любимый пациентами, принимал в своем кабинете на улице Родена. В молодости Энкосс даже написал диссертацию по анатомии.

Доктор Жерар Энкосс погиб во время Первой мировой войны, умерев, подобно Уильяму Лилли, дважды. Энкосс унес с собой последние отголоски мистической мелодии астрологической мысли. «Для антинаучных астрологов, — писал его современник Поль Шуанар в трактате по астрологии „Влияние звезд“, — астрология состоит только в применении — с той или иной степенью мастерства — невнятных афоризмов, найденных в древних текстах» [165]. Но древние тексты нынче отдыхают на книжных лотках вдоль Сены, где я и нашел «Астрологию для новопосвященных». А тайные общества давно уж как распущены.

И что же дальше?

Возьмем, к примеру, Эриха Яна Гануссена, тщательно подобравшего себе псевдоним, звучащий как фамилия каких-нибудь датских аристократов и великолепно скрывающий его настоящее имя — Гершман Штейншнейдер. Но ни как Гануссен, ни как Штейншнейдер он в англоговорящем мире не известен. И человек, не связанный хотя бы косвенно с веймарской Германией — меня с ней связывает отец, — не может оценить, какую страшную роль сыграл этот человек в гибели ее культуры [166].