Море зовет - Алексей Новиков-Прибой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Среди нас, господа, присутствует самый боевой командир, достойный подражания. Со свойственной ему скромностью он старается быть незамеченным. Вы, конечно, догадываетесь, кого я имею в виду…
— Виктора Самсоновича Ракитникова! — раздаются голоса.
— Выпьем за командира «Росомахи»!
Ракитников встал, поднял на людей темные, мутные от выпитой водки глаза, загадочные, как перископы:
— Господа! За восьмилетнюю свою службу подводного плавания я стал фаталистом. Вы все хорошо знаете моего бывшего командира. В каких только переделках не был он еще раньше, до моей встречи с ним! Знаете вы и то, как он спасся с погибшей лодки вместе со мною через минный аппарат. И все это только для того, чтобы потом поехать домой и там, на суше, при самых благоприятных условиях жизни, простудиться и умереть. Следовательно, все зависит от судьбы. Я вот, например, почему-то уверен, что ни со мною, ни с «Росомахой» ничего не случится. Поэтому лично я никакой храбрости за собою не признаю. Я предлагаю лучше выпить за самого старейшего и первого нашего подводника — за пророка Иону…
— Браво, Ракитников! Ура!..
Провозглашаются тосты и за других офицеров.
Позднее ушли только два человека: начальник дивизиона и его помощник.
Но в лодке сразу стало просторнее, свободнее.
Что будет с нами завтра? Наплевать! Не стоит об этом думать. Старший офицер дал нам еще водки и несколько бутылок коньяку. Сказывается наша нервная жизнь — мы быстро возбуждаемся. Начинается дьявольская карусель. Надрывается музыка. От носа до кормы носится прыгающий смех. Шумно. Слышны обрывки выкриков, осколки слов.
— Навернем, братва, сегодня на берег, а?
— Готовь лоты, глубину измерять…
— Хо-хо! Будет дело!
Залейкин обращается к товарищам:
— Кто, братцы, выручит зелененькой? А то у меня в кармане, как в турецком барабане, — только воздух один.
Невзначай толкнул боцмана, вышиб из рук пирог с начинкой. Сердится тот, изрекает:
— Крутишься ты, точно в чужое государство попал.
Залейкин гладит боцмана по кудрявой голове.
— Не сердись, дружок, у тебя и без того волосы судорогой свело. А не могу иначе, раз душа вольтовой дугой вспыхнула…
Один матрос спрашивает:
— В чем заключается дисциплина подводника?
Другой отвечает:
— В полбутылке водки, в паре огурцов и в хорошем товарище.
— Правильно, дуй тебя черт косматый бугшпритом в ноздрю!
В кают-компании свое. Один из офицеров предлагает:
— Выпьем, господа, за отсутствующий прекрасный пол…
Ракитников отрицательно крутит головою:
— К черту женщин! Что такое женщина? Сладостный яд, отравляющий душу…
— Ошибаешься, Виктор! Без женщин жизнь была бы скучная и пресная…
— Ерунда! Наркоз!
Долго еще куролесили. Танцевали, орали песни, качали офицеров. Двое матросов подрались. Обоих отправили в «участь горькую», как у нас называют карцер.
К вечеру все разбрелись. Из офицеров на лодке остались только старший офицер и лейтенант Ракитников. Последний уже сильно пьян, но просит еще водки:
— Дай что-нибудь покрепче, знаешь ли, подинамичнее, чтобы залить рану моей души.
— Хорошо, хорошо. Только на базу не ходи. Там адмирал сидит, и можно нарваться на неприятность. Ложись лучше в моей каюте.
— Ничего я не боюсь: ни черта, ни адмирала! Да и что такое этот адмирал? Поглупевший капитан первого ранга.
Ракитников сам идти не может. Я помогаю старшему офицеру уложить его в каюте. Он жалуется с тоской в голосе:
— Война надоела. Каждый день одно и то же. Всюду измена, ложь, подлость. Жизнь испохаблена. Знаешь, друг, что мне хочется?
— Ну?
— Минимум — на тот свет.
— А максимум что?
Ракитников мутно смотрит мимо нас, кривит губы в улыбке.
— Максимум — жениться бы, но я уже женат…
Я и этот пьяный лейтенант, высказывающийся откровенно, — мы разные люди, из разных общественных слоев. Он воспитывался в кадетском корпусе, а я с малых лет, как никому не нужный щенок, был брошен в круговорот портовых трущоб. Но сейчас мне искренне жаль его.
Война больно ударила по всем: даже офицеры начинают стонать.
Я сделал важное открытие.
Как-то вечером гуляю с Полиной по морскому берегу. С запада над горизонтом плывут разноцветные облака, похожие на случайные мазки широкой кисти, точно какой-то художник пробовал свои краски на сине-розовом полотне. Непутевый ветер давно умчался в сторону заката, чтобы догнать солнце. А море все еще вздыхает, и зыбучие волны поют песни неизвестно для кого. Железными глотками горланят корабли. Их осатанелый крик распарывает вечерний простор, как портной материю.
Нам встречается мой бывший сослуживец с «Триглы» — моторный унтер-офицер Мухобоев.
— А, Семен Николаевич! Мое почтение. Сколько уж время не видел тебя…
— Столько же, сколько и я тебя.
Он дружески жмет мою руку, а потом расшаркивается перед Полиной:
— Наше вам нижайшее, красавица.
Полина слегка бледнеет, а маленькие уши ее — в пунцовой краске.
Я чувствую ее волнение и начинаю подозревать, что она уже знакома с ним, знакома раньше, до этой встречи. Быть может, он же и наплел ей, что я женат.
— Везет тебе, Власов, в жизни.
— В каком смысле?
— Гулять под ручку с такой королевой — да тут сердце от счастья может лопнуть, как цистерна от воды. За один поцелуй я бы пошел на что угодно — любому черту могу рога сломать.
Полина смеется.
И когда мы остались вдвоем, я спрашиваю ее:
— Ну, как ты находишь Мухобоева?
— Никак не нахожу!
Синие глаза прячутся за опущенные ресницы.
Продолжаю испытывать:
— Да, умом не богат — приходится, видно, у дяди занимать. А наружность еще больше подгуляла. Правда, корпусом он хоть куда — даже в адмиралы годен, а рылом — форменный вышибала из публичного дома. Рот широкий, точно у сома. Нос для семерых рос, а достался одному — похож на бугшприт старинных кораблей…
Полина с раздражением перебивает:
— Не интересно об этом слушать! У каждого человека есть какой-нибудь недостаток.
Я впервые при ней стиснул зубы.
В следующие дни опять встречи с Мухобоевым и все как бы случайные. Он болтает с Полиной всякий вздор и хвалит ее на все лады, как барышник лошадь. Ко мне навязывается в друзья. Но я чувствую, что глазами он льстит, а сердцем мстит: ему Полина нужна. И она все больше начинает заглядываться на него.
Однажды говорю ей:
— Полина! Не шути с динамитом! Взорвусь — плохо и тебе будет!..
Она прильнула ко мне, как море к берегу:
— Сеня! Милый мой подводник! Разве ты не видишь: с тоски по тебе извелась вся? Днем не сплю, а по ночам не ем…