Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

— Гор не дурак, этого ты мне не говори, — с вызовом продолжал мистер Талливер, словно бедная Гритти пыталась оспаривать таланты этого юриста, — да только рядом с Уэйкемом он слабоват. А вода — вещь особая, ее вилами не подцепишь. Недаром эти дела так по вкусу нечистому и законникам. Оно, конечно, ясно с водой, что правильно, что неправильно, надо только без обмана; ведь река есть рока, и коли у тебя мельница, тебе нужна пода, чтобы вертеть колесо, и нечего мне доказывать, что это орошение и всякие там глупости не остановят моих жерновов, я не хуже их воду знаю. Толкуют мне тут про инженеров! Всякий дурак поймет, что мне от Пивартовых запруд один вред. Но уж коли они инженеров мне тычут, я и сам могу Тома к этому делу определить — уж он там побольше смысла найдет, чем они.

Услышав, какие у отца планы, Том с беспокойством оглянулся и неосмотрительно выдернул погремушку у самой младшей из семейства Моссов, которую он забавлял; поскольку эта особа прекрасно знала, чего она хочет, она немедленно выразила свои чувства пронзительным воплем, и умиротворить ее не могло даже возвращение погремушки, так как юная девица, по-видимому, считала, что это не снимает нанесенной ей обиды. Миссис Мосс поспешила с ней в другую комнату и поделилась с сопровождающей ее миссис Талливер своим глубоким убеждением, что милая крошка имела основательную причину для крика, и те, кто полагает, будто вопли ее вызваны утратой игрушки, глубоко заблуждаются. Когда совершенно законное возмущение младенца утихло, миссис Мосс заметила, взглянув на невестку:

— Мне очень жаль, что брат так близко принимает к сердцу всю эту историю с водой.

— Такой уж у него прав, у вашего брата, миссис Мосс; у нас в семье ничего похожего не было, — ответила миссис Талливер со скрытым укором. В разговоре с миссис Мосс она всегда называла мужа «ваш брат», если его поступки не заслуживали безусловного ее одобрения. Добросердечная миссис Талливер, которая никогда ни на кого не сердилась, все же обладала некоторым характером, без чего она вряд ли могла бы считаться женщиной, а тем более одной из Додсон. Вынужденная в сношениях с сестрами всегда занимать оборонительную позицию, она, естественно, стремилась подчеркнуть свое превосходство урожденной Додсон, пусть даже самой слабой из всех, над золовкой — крупной, покладистой, неряшливой, многодетной женщиной, которая не только была бедна и склонна сидеть на шее брата, но отличалась еще добродушием, уступчивостью и запасом любви, которого хватало и на мужа, и на многочисленных детишек, и даже на всех свойственников.

— Я только молю бога, чтоб он не стал опять судиться, — сказала миссис Мосс, — никогда не знаешь наперед, чем это кончится. И не всегда тот берет верх, кто прав. Этот мистер Пиварт, видать, человек с деньгами, а богачи уж поставят на своем.

— Что до денег, — отвечала миссис Талливер, разглаживая складки на платье, — то мне приходилось видеть немалые деньги г. пашей семье; у моих сестер мужья могут позволить себе все, что им вздумается. Да меня порой страх берет, что я ума решусь от всех этих разговоров про суды да орошения; а сестры валят всю вину на меня, они-то не Знают, что это такое — выйти за человека вроде вашего брата… где им знать? Сестрица Пуллет делает все, что ее душеньке угодно.

— Ну, — сказала миссис Мосс, — не думаю, что я любила бы своего мужа, ежели бы у него своей головы не было и мне пришлось бы водить его на поводу. Куда легче угождать мужу, чем самой додумываться, что делать.

— Ну, уж коли речь зашла об угождении мужу, — промолвила миссис Талливер, не слишком успешно копируя миссис Глегг, — вашему брату долгонько пришлось бы искать жену, которая так не перечила бы ему ни в чем, как я, — уж можете мне поверить. Я только и слышу, что про суды да орошение, с раннего утра до поздней ночи, и никогда ни словечка ему поперек; я одно лишь твержу: «Ладно, мл-стер Талливер, поступай как знаешь, только не судись».

Миссис Талливер, мы это уже видели, имела некоторое влияние на своего мужа, как и всякая женщина. Ведь любая из них может заставить мужа сделать то, что ей угодно, или… как раз обратное, и бесконечные мольбы миссис Талливср, несомненно, среди многих других причин послужили толчком, ускорившим обращение мистера Талливера к услугам закона; их можно бы даже сравнить с вошедшей в пословицу каплей, которая получила славную — или бесславную — известность, переполнив чашу терпения; впрочем, если взглянуть на дело беспристрастно, винить следует скорее предыдущие капли, наполнившие чашу до краев, вследствие чего эта последняя, во всех отношениях невинная капля и должна была привести к столь печальным результатам. Конечно, робкие просьбы миссис Талливер как таковой не могли сыграть решающей роли, но стоило ей отважиться хоть в чем-нибудь прекословить мужу, как он уже видел в ней представительницу Додсонов, а мистер Талливер из принципа не пропускал ин одного случая показать, что им Додсоны командовать не будут, — точнее, что Талливеру, мужчине, ничего не стоит справиться с четырьмя бабами, пусть даже одна из них зовется миссис Глегг.

Но и прямые возражения этой представительницы семейства Додсонов против его тяжбы с Пивартом не смогли бы до такой степени разжечь его желание затеять ее, как мысль об Уэйкеме, постоянно подогреваемая встречами в рыночные дни с этим уж больно дошлым адвокатом. Уэйкем, но глубокому убеждению мистера Талливера, «срывался (выражаясь метафорически) на дне всех этих Пивартовых оросительных каналов; Уэйкем побуждал Дикса подать на мистера Талливера в суд после арбитража; Уэйкем повинен в том, что он проиграл тяжбу об исключительном праве на дорогу и мост и вынужден был открыть проход по своей земле всякому негодяю, которому вздумается нарушить границы частного владения, вместо того чтобы идти, как порядочному человеку, по большой дороге. Стряпчие — все более или менее прохвосты, но вина мистера Уэйкема усугублялась еще тем, что его грязные проделки были направлены против законных интересов мистера Талливера. И последний горький укол получил оскорбленный мельник, когда ему пришлось, занимая пятьсот фунтов, самому обратиться в контору мистера Уэйкема. Эдакий крючконосый краснобай, ничем его не проймешь — всегда-то он уверен в своей игре! Жаль, что Гор, лысый круглолицый мужчина с пухлыми руками и обходительными манерами, так мало на него похож: нужно трижды подумать, прежде чем поставить на этого петушка против Уэйкема. Гор тоже недурной плут, слабость его отнюдь не в излишней щепетильности, но как бы часто и многозначительно он ни подмигивал, это не заменит дара видеть людей насквозь; и хотя мистер Талливер был тверд в своем убеждении, что вода есть вода и что, следовательно, в этом деле Пиварту не на что опереться, иногда у него возникало опасение, что Уэйкем может вытащить больше за ко-/ нов против этого бесспорного (с точки зрения всех разумных людей) положения, чем Гор — за него. Но, с другой стороны, ежели дело дойдет до суда, он сможет пригласить советника Уайлда защищать свои интересы, вместо того чтобы иметь этого прославленного спорщика против себя, и перспектива увидеть, как свидетель Уэйкема потеет и мнется — так это однажды было с его, Талливера, свидетелем, — очень соблазняла его, ибо сулила возмездие за причиненное ему зло.

Не один день раздумывал мистер Талливер над этими сложными вопросами, разъезжая по округе на своей серой кобыле… не один раз склонял голову то к одному, то к другому плечу, в зависимости от того, какая чаша весов перевешивала, но итог его размышлений еще покрыт был мраком, и, чтобы прийти к нему, мистеру Талливеру надобно было не один раз горячо обсудить этот вопрос в кругу друзей и родных. Эта начальная стадия, когда мистер Талливер перечислял все нанесенные ему обиды и выкладывал свою точку зрения на занимающий его предмет всем родственникам и свойственникам, естественно, потребовала немалого времени, и к февралю, когда Тому предстояло вернуться в школу, в деле Пиварта не появилось почти ничего нового — ни новых пунктов обвинения, ни более определенных указаний на меры, какие мистер Талливер собирается принять против этого опрометчивого нарушителя аксиомы, что вода есть вода. Многократное повторение, подобно трению, чаще приводит к накалу, чем к сдвигу с мертвой точки, и накал мистера Талливера становился все ощутимее. Если мистер Талливер и не мог найти новых улик против Пиварта, то один факт был налицо: они с Уэйкемом стали друзьями — не разлить водой.

— Отец, — как-то вечером, незадолго до отъезда, сказал Том, — дядюшка Глегг говорит, что Уэйкем все-таки посылает своего сына к мистеру Стеллингу. Это неправда — все то, что там болтали, будто отец пошлет его во Францию. Ты ведь не захочешь, чтобы я учился с сыном Уэйкема, правда?

— Ну, это пустое, сынок, — ответил мистер Талливер, — ты только не учись у него дурному, вот и все. Парнишка — несчастный уродец, а лицом в мать, он, поди, и вообще-то мало на отца похож. Значит, Уэйкем высоко ставит мистера Стеллинга, коли посылает к нему своего сына, а Уэйкем не спутает — где мука, где отруби.