Опергруппа, на выезд! - Александр Дмитриевич Макаров

«В результате успешной деятельности т. Белевцева за 1960—1961 годы все преступления в городе Пошехонье-Володарске раскрыты».

Грудь молодого офицера украсил знак «Отличник милиции».

Шли дни, месяцы. Росло мастерство. Позади институт. Капитан милиции Белевцев назначен старшим следователем следственной группы управления охраны общественного порядка по Борисоглебскому району.

И снова, как там, в Пошехонье, шли трудовые дни. Начинал все с самого начала. Знакомство с районом, с людьми. Теперь только было чуть-чуть легче…

На столе приветливо шумит чайник. Лариса готовит ужин. Александр с дочками в уголке заговорщически совещается: до 8 Марта всего три дня и, конечно, разговор идет о подарке маме.

— Молодежь, все готово! — кричит Лариса. — Остынет!

И семья усаживается ужинать.

Тревожная трель телефонного звонка.

— Да, да. Сейчас иду…

Александр накидывает шинель.

— Чаек-то подогрейте, я тут рядом сбегаю!

…По улице металась растрепанная, с обезумевшим лицом, женщина. Из раны на плече текла кровь.

— Убьет! Дом спалит! Ребенок!.. — кричала она.

Белевцев вбежал в дом, Ему тут все было знакомо: сколько раз приходилось увещевать хозяина, который пил беспробудно. В сенях толпилось несколько человек. Александр оттеснил их, рванулся к комнате, где бушевал пьяный Перепелкин.

— Успокойся! — твердо зазвучал голос капитана. — Открой дверь! Помогу тебе раздеться, выспишься. Ну, а потом поговорим…

За дверью раздавались дикие выкрики: «Убью, уйди!»

Александр надавил плечом на дверь. Она скрипнула и распахнулась. На мгновенье его фигура застыла в проеме: осматривался, искал детскую кроватку. Бросился вперед. Но не успел.

Раскатом грома ухнул выстрел. Пуля пробила сердце…

Такой была его жизнь коммуниста. И погиб он, советский милиционер, спасая жизнь других.

Над притихшими рядами таких же, как и он, солдат в милицейских мундирах твердо звучит голос начальника отдела. Он читает Указ Президиума Верховного Совета СССР.

— Наградить медалью «За отвагу» посмертно…

…Бережные любящие руки кладут полевые цветы на холмик. Таня, Лена и Наташа в который раз вглядываются в родные черты, запечатленные на портрете. Они знают: только так должен был поступить их отец, капитан советской милиции Александр Белевцев. И никак иначе.

Г. Баунов

Дятел терпит крах

— Вот так, гражданин начальник. Нету фактов-то, нету! Извиняюсь, придется вам меня того — на волю, как говорится, тю, тю…

Дятел, нагловато ухмыльнувшись, нетерпеливо заерзал на стуле, бросил настороженно-выжидательный взгляд на сидевшего напротив него сотрудника уголовного розыска.

Леонид Федорович опять промолчал. Кто бы знал, каких усилий стоит сейчас ему вот это внешнее спокойствие! «Выдержка и еще раз выдержка, — внушал он самому себе. — Один неверный шаг, невпопад брошенное слово и кто знает, как пойдет дело, не порвется ли та единственная невидимая, казалось бы, ниточка, которая наикратчайшим путем ведет к раскрытию преступления».

— Нету фактов-то… — принялся было опять за свое Дятел, но неожиданно для самого себя осекся, притих.

Какие глаза у этого из розыска! Светло-голубые. Они смотрят и будто пронизывают насквозь. Они знают все, не спрячешься от них.

По телу Дятла пробежал неприятный холодок. Он опустил голову, вяло, словно нехотя, поежился.

И вообще странный какой-то. Не выходит из себя, не торопится с заключениями. Если бы не эти глаза — Дятлу показалось, что в этот миг они были иронически осуждающими, — не это выводящее из равновесия хладнокровие, то неизвестно, чем бы все кончилось. А сейчас словно обожгло: «Выкручусь ли!»

Дятел почувствовал вдруг, как в нем что-то надломилось, ощутил в теле слабость. «Возьми себя в руки, дурак! Чего испугался», — зло выругал себя.

…«Ошибки быть не должно. Это он, — думал в это время Леонид Федорович. — То напускное безразличие, то ничем не оправданная бравада. Едва различимое подергивание век. Затаенный, упорно скрываемый страх. И приметы, показания. — Леонид Федорович придвинул к себе протоколы снятых ранее допросов. — Улики есть, но… Надо, чтобы все окончательно решилось сегодня. Только не торопиться. Выждать, когда… Ты полагаешь, что он? — мысленно спросил самого себя и тотчас же ответил: — Он «приоткроет» себя. Когда? Скоро, жди…»

За окнами улица жила своей жизнью. Светило солнце, блики его весело играли в окнах соседних домов. Пробегали мимо машины, шурша шинами по асфальту. Куда-то спешили люди: сюда долетали приглушенные обрывки их разговоров, смех. А в небольшом кабинете с полуспущенными шторами стояла напряженная тишина. Шло время, и каждая секунда гулко стучала в висках.

— Ну так как, гражданин начальник? — не выдержал Дятел. — Какие вопросы задавать будешь? Задавай, ну! Чего молчим? — Он жадно облизал пересохшие губы.

— А ты говори… Аркадьев, — спокойно произнес Леонид Федорович. — Вот ты заладил одно — про факты: мол, нет их у нас. Есть, Сергей Петрович. Так ведь вас, кажется? Не в фактах дело. О другом думаю, как ты дошел до жизни такой.

— Какой? — встрепенулся Дятел. — Пью, что ли? А кто не пьет. Если о работе — устроюсь. Слово даю. Жизнь моя пошла нескладно — верно. Сам виноват, сам себе и судья.

По всему видно: Дятел искал снисхождения.

— От человека все зависит, Аркадьев. Не всякий согласится свое доброе имя на кличку сменить, — Леонид Федорович сделал паузу. — Больше скажу, не каждый способен… Понял?

Лицо Дятла напряглось.

И снова молчание. Леонид Федорович в упор посмотрел на Аркадьева.

— Под чужое влияние попал, да?

— Это я-то! — неподдельно возмутился Дятел. — Да я сам кого хошь! — Он осекся, бледность покрыла его щеки…

— С этого и началось, а вернее, этим все и кончилось, — заключил Леонид Федорович, вспоминая этот эпизод из своей практики оперативного работника. — Не знаю, уязвил ли я его самолюбие, или необычайность моего тона подействовала, или почувствовал: карты биты, все одно от расплаты не уйти — во всем сознался, как есть.

— А что было? Что совершил Дятел?

— Ограбление с применением оружия…

Мне показалось, уж слишком буднично были произнесены эти слова. А Леонид Федорович, о чем-то на секунду задумавшись, добавил:

— У каждого из них свой «почерк», своя психология, и не так-то просто… Нелегко подчас.

Нелегко — один раз, второй, третий. А если так всегда, если постоянно, всю жизнь, как у него, с кем мы сейчас ведем разговор. У человека, внешне похожего скорее на ученого или артиста с крупной и белой от преждевременно поседевших волос головой.

Леонид Федорович Ровенков работает там, где в острой бескомпромиссной схватке сталкиваются добро и зло. Там, где идет борьба за честь и достоинство личности. На посту мужества!

— Разрешите! — голос вошедшего выдавал сильное волнение. — Он здесь.

— Кто? — вопросительно посмотрел на дежурного милиции Ровенков. И сразу же осенило: — Пахан!

— Так точно. Только что видели его на берегу Которосли. — О Пахане хорошо знали: