Шаги в глубину - Сергей Цикавый

— Это убивает, Алекса. Понимаешь? Я просто хочу, чтобы кто-то меня принял. Чтобы кто-то был… Как друг. Наверное, по-другому я не удержусь. Я брожу среди вас, как в этом «Хищнике». Вроде есть. А вроде и нет.

Красные глаза смотрели на меня исподлобья, снизу вверх. Если бы я могла, я бы дрожала, потому что так не должно быть — и других мыслей я подобрать не могла ну никак.

Так, мать вашу, не должно быть.

— Я сейчас тебя отпущу. Можешь стрелять сразу. Наверное, я даже умру.

Слезливо. Жалко. Неестественно. Но он говорил правду, ведь никакая изнанка не исковеркает лицо: раз ты способен передать страдание, то оно будет либо правдивым, либо лживым. А Дюпон страдал, и мне почему-то вспомнился обормот. Вернее, вспомнилось, как я со своими подкожными драконами пришла к нему в поисках чего-то, что и сама не понимала.

Не фрегат, а цирк уродов.

Впрочем, оставались вопросы, и я вовремя почувствовала, что могу шевелиться.

— Наверное, глупо приказывать тебе лечь на пол?

Дюпон дернул уголком рта. Да и так ясно, что захочет — скрутит: вопрос я задала, чтобы проверить, что могу говорить. Что же до Олега, то надоело ему скручивать, управлять и наводить морок. И главное — своего он добился словами, а не заставив меня что-то забыть.

Мне расхотелось стрелять.

— Наверное, у тебя даже есть варианты. Так?

— Нет.

Я зачастила со словом «наверное». А он и впрямь на грани: Олег почти сдался своим непонятным способностям, почти сорвался.

Все, короче говоря, клево: человек держится, я тут главная по спасению. И если бы я еще знала, какое решение принять… Хотя еще месяц назад никакой дилеммы бы не было. Месяц назад я бы без колебаний пристрелила баронианского дельца, представься мне такая возможность. Месяц назад я бы изрешетила человека, продающего непонятно кому генную бомбу. Месяц назад я бы аннигилировала каравеллу, прошедшую сквозь червоточину туда и обратно.

Подумать только, месяц назад я была жутко скучной рыжей козой.

— У меня есть вопросы для начала.

Олег кивнул, и я убрала пистолет в поясной захват. Запястье ныло.

— Во-первых, почему тебя не раскусила Лиминаль?

Дюпон, кажется, удивился:

— Потому что она человек, как и вы.

Я прикусила язык, вспомнив недавний разговор. Когда же мне надоест ее переоценивать?

— Хорошо. Во-вторых, что с тобой делать, если завтра ты начнешь разваливать корабль ненароком?

Олег молчал, внимательно изучая потолок. В принципе, не слишком глупо полагать, что он впрямь читает там ответ.

— Не хочу врать. Давай договоримся, Алекса: ты узнаешь об этом первая. И я пообещаю сам уйти.

Ну, это даже где-то ожидаемо. Ты большой романтик, Дюпон, а вот я, вопреки всем новоприобретенным закидонам, — еще не совсем.

— Уйти — это убиться?

Олег кивнул.

— А ты сможешь?

Тишина — и так хочется потянуться за манящей рукоятью ударного пистолета, чтобы решить чертову дилемму здесь и сейчас. Черт, Олег, ты сволочь.

Итак, быстренько итоги. В первую кучку фактов (кодовое название «дерьмо»): он сам умеренно контролирует собственные возможности, и подкинуть нам гадость мог и может. И это идет во вторую кучку (пока без названия): мог, но не стал. В первую кучу: он потенциальная бомба с часиками. Во вторую: он готов воевать сам с собой, если его поддержать.

Кучки хороши обе, и все решает — или должен решить — один вопрос:

«А нужен ли нам всем такой себе Дюпон Олег?»

Я нахмурилась: вопрос был хорош и несоизмерим с риском. Но Дональд оставил меня на борту, не побоялся того, что я чикну его по горлу ночью. Даже руками Лиминали не захотел убивать. Из возможных решений он выбрал рискованное — и доброе. «С ума сойти. В этом космосе, где сжигают планету под взлетающим кораблем. Человек, возящий генные бомбы, — и доброе решение». И я, видимо, обречена заменять Дональда по полной, сверяться с его глупостями и надеяться, что частичка обормотской везучести рано или поздно ошибется и прилипнет ко мне.

Я застегнула фиксатор на поясном захвате.

— Надо бы сказать что-то обреченно-крутое, но глупо. Просто завтра все расскажешь остальным.

Дюпон кивнул:

— Поверила?

— Нет.

— Тогда почему?

— Ты не поймешь.

Я ушла, потому что он и в самом деле не поймет. На этом корабле надо вести себя по-идиотски, и тогда преуспеешь. Ведешь себя правильно и умно? Получи плюху. Так что я лучше уйду отсюда, чтобы не вдаваться в объяснения. Потому что непременно захочу продолжить расспросы — найдутся новые детальки, новые подозрительности, и я уйду на третий круг, снова засомневаюсь.

Интересно, как бы отреагировала совесть, прими я другое решение?

* * *

Я проснулась от боли. Болел вспотевший лоб, ныли груди, словно от застоявшегося возбуждения, ломило суставы рук, а мышцы разрывало судорогой. Для разнообразия мой сон решил не запоминаться, но это был, чтоб его, очень крутой кошмар.

Сигнальные маячки неуверенно подрагивали, пытаясь отличить настоящие проблемы от придуманных. Я повернула голову: скафандр валялся на полу, там, куда его и швырнула, вернувшись к себе. «Сесть. Сейчас же».

На полке сигналил планшет, сообщая, что до выхода из крейсерского режима осталось меньше часа. Меня трясло крупной дрожью, я вспоминала, что там — по ту сторону крейсерского режима, — и очень хотелось под бок к обормоту.

«Вот еще. Сама справишься, рыжая».

Я смогла наконец расслабиться и поняла, что нужны две вещи: первая называлась «кофесинт», вторая — «душ». Вообще-то была и третья, под названием «психиатрический осмотр», но в ту сторону мне смотреть чего-то не хотелось. Под горячим душем третью вещь удалось потеснить совсем далеко, зато нахлынули совсем уж неуместные фривольные мыслишки о Дональде.

«Эк меня носит», — восхитилась я, понимая, что горячо далеко не только от воды.

Я хмыкнула и опустила температуру душа куда-то поближе к точке замерзания.

После купания возникла здоровая мысль сходить в рубку и выяснить, как там дела. Вот так вот — вся из себя довольная и даже бодрая, вооруженная горячей чашкой, — я выбралась в тесный коридор фрегата.

«Опять не поддалась желаниям, Алекса. Что-то умно поступаешь, минус один тебе».

В коридоре было темно, по полу тянулись кабели для подпитки дронов, и приходилось смотреть под ноги. Кто-то вытащил ящик с ракетными патронами под стену медотсека, и здесь пришлось сделать остановку. Ну что за бардак, право слово: и без того не протиснуться. Чашку я поставила на полу у стенки, ящик сдвинула. Интересно, кому там места мало, в медотсеке-то? Кто это у нас помирать собрался?

Дверь блока неслышно скользнула в стену, и первое, что я увидела, была спина Дональда.

Парень держал в руке пистолет, нацелив оружие на кого-то в глубине медицинского отсека.

— …она же сама, — дрогнул голос Марии.

— Верни Рею. Быстро.

Страшноватый голос. Таким голосом приказывают вынуть самому себе сердце. Марию я видела частично — лишь взъерошенный хохолок ее волос. А еще в помещении было жарко, и что-то мощно светилось слева.

Я шагнула вперед и вывернула руку капитану.

«Дерьмо у тебя реакция, Донни», — подумала я, отнимая у него пистолет. Чертов фрегат как-то извращенно исполнил мои желания: в гробу я видала такие обнимашки с обормотом — чтобы правую руку фиксировать на отлете, а два пальца своей левой ему под челюсть.

— П-пусти!..

Ага, уже сейчас. Сначала разберемся.

— Какого…

И тут я увидела. На медицинском ложементе все кольца с киберами сдвинули в сторону, и от лежака шел свет, а его источником была едва видимая в этом сиянии беловолосая девушка.

«Не сходится. Лиминаль, свет и… Жар?»

Еще я уловила электромагнитные колебания, как если бы сердце Реи билось в радиочастотном диапазоне. Еще я рассмотрела сжавшуюся у ложемента Марию, которая, не моргая, повторяла:

— Она сама… Сама…

Дональд дернулся, пытаясь высвободиться, и мне пришлось его усадить.

— Что происходит?

— Карпцова проводит опыты над Реей, — зло сказал Дональд, безбожно сипя и пропуская часть звуков: видимо, я перестаралась с горлом.

— Неправда! — Мария аж вскочила. — Рея сама попросила, чтобы…

— Чтобы ты ее убила?! — рявкнул Дональд.

— Нет!

Я смотрела на этот цирк, и, видимо, только мне казалось, что спор на пустом месте.

— А почему бы не спросить саму Лиминаль?

— Нет, — быстро сказала Мария. — Нельзя!

— Верни ее!

— ОБА ЗАТКНУЛИСЬ!!

Дональд втянул голову в плечи, Марию, кажется, отбросило назад, но мне было глубоко наплевать: это наконец вырвалось наружу мое настроение. Попутно оно надорвало мне голосовые связки.

— Ты, — произнесла я, морщась от боли в сорванном горле, и указала на Марию. — Быстро объясняешь, что происходит. Ты, соответственно, не рыпаешься.