Алхимики - Рудольф Баумбах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, никогда еще не приходилось ему так плохо, как сегодня. Бедный парень сидел, согнувшись, у письменного стола своего строгого учителя и с великим трудом выписывал в тетради большие косые буквы. Время от времени с кончика его носа падала на бумагу соленая капля. Иногда он робко подымал глаза, но тотчас же боязливо опускал их, потому что над его головой угрожающе парила большая линейка, которую вертел в руках господин бакалавр. Под конец бедняга не выдержал. Он отложил гусиное перо в сторону и зарыдал так горько, что возбудил жалость в своем учителе.
— Ну, чего ты хнычешь, Каспар? — спросил он.
Вместо ответа Каспар заревел еще громче и принялся утирать глаза кулаками, которые сплошь были выпачканы чернилами.
— Знаешь что, Каспар, — приветливо сказал Фриц и отечески положил руку на голову несчастного парня, — знаешь что, Каспар? Собери-ка свои книги и отправляйся восвояси!
Каспар вопросительно поднял на него свое увлажненное слезами и чернилами лицо.
— Да, Каспар, говорю тебе совершенно серьезно: иди и более не возвращайся! Нет смысла даром тратить время. Уж я поговорю с твоим отцом.
Эти слова прозвучали в ушах мальчугана, словно звуки эоловой арфы. Он с благодарностью взглянул на своего учителя.
— Иди, мой сын! — еще раз сказал Фриц и открыл собственноручно дверь комнаты.
Каспар ушел со слезами на глазах, но сердце его радовалось неожиданному повороту судьбы.
Причиной возбужденного состояния, в котором находился Фриц Гедерих, послужило недавно полученное им письмо. С тех пор, как под видом очарованного монаха он перелез через стену сада, магистр каждый вечер приносил ему под своим большим воротником весточки из аптеки Золотого Льва. Однако, в последний вечер, кроме письма, о котором магистр не имел, конечно, никакого понятия, он доставил бакалавру еще послание от господина Томазиуса.
Аптекарь писал, что его коллега в Аммерштадте нуждается в помощнике, и что нет никаких препятствий для поступления господина Гедериха на новое место службы.
Это письмо заставило бакалавра призадуматься.
«Очень мило, конечно, со стороны старика, что он мне сообщает об этом, — была его первая мысль. — Но прочь отсюда, прочь от Эльзы? Нет!»
Потом он прислушался на минуту к голосу рассудка, который в последнее время имел, говоря правду, очень малое влияние на его поступки. Этот голос говорил ему:
«Лучше уходи! Не век же тебе жить на хлебах трактирщика. Вперед, Фриц!
Через мученья проглянет ясный
Покоя лик…
Через долины, через вершины! —
Ведь мир велик!»
К тому же город Аммерштадт находится не где-нибудь на луне, а совсем близко, и кто знает? — может быть, там в конце концов ему улыбнется счастье, о котором он мечтает уже в продолжение стольких лет.
Однако, перед отъездом он решил во что бы то ни стало повидать Эльзу.
В тот самый вечер, когда бакалавр задумал отправиться в Аммерштадт, магистр отнес под своим воротником послание девице Эльзе Томазиус; бакалавр сообщал ей о своем решении и в самых трогательных выражениях просил о тайном свидании в саду.
Ответ белокурой Эльзы содержал уверения и клятвы в вечной любви, но от тайной встречи она решительно отказывалась.
Тогда бедняга Фриц исписал целый огромный лист канцелярской бумаги; в его новом послании было столько любви, отчаяния, горести, надежды, просьб и клятв, что Эльза, ознакомившись с этим беспорядочным излиянием чувств, не смогла больше сопротивляться.
На другой день Фриц нашел в плаще своего соперника записку. Эльза писала ему дрожащей рукой: «Я приду. Да простит мне Господь мой грех! Будь осторожен, Фриц, будь осторожен!»
* * *
Что это была за ночь!
Почтенные бюргеры, понимающие толк в погоде и перед отходом ко сну высунувшие свои носы в окно, утверждали:
«Быть заморозкам!» И они были правы. На следующее утро поросли в полях и листы на кустах покрылись инеем, поздние цветы беспомощно склонили свои головки, и огурцы в огороде господина бургомистра бессильно повисли на стеблях.
Ранние заморозки всегда были целым событием для жителей Финкенбурга; они обсуждали эту новость по крайней мере в продолжение трех дней. Но в этот раз никто не обратил должного внимания на то, что подмерзли бургомистерские огурцы: все были отвлечены другими событиями, случившимися в эту ночь и оставшимися надолго у всех в памяти.
В то время, когда все граждане Финкенбурга давно уже лежали в своих постелях, за исключением ночного сторожа, который спал сидя, Фриц Гедерих, переодетый монахом, ловко перелез через стену сада господина Томазиуса и через заросли лекарственных трав осторожно пробрался к заднему крыльцу аптеки. Его поджидала там закутанная в платок женская фигура.
Он прижал к своей груди дрожащую Эльзу, обвил руками ее шею и поцеловал в губы.
— Пойдем, — сказал он, — посидим еще разок под нашей бузиной, где мы были когда-то так счастливы! Потом нам придется распроститься — но, конечно, не навсегда, Эльза!.. Ну, зачем ты плачешь, моя дорогая? Тайный голос говорит мне: все к лучшему. Помнишь, как раз под этим деревом я рассказывал тебе сказку? Сегодня услышишь от меня другую. Один юноша расстался со своей милой и ушел странствовать по белу свету. А к ней пришли свататься разные князья да графы. Под конец явился даже королевич. Но она всем отказывала, приговаривая:
В саду моего отца
Заветный растет цветочек.
Три года должна я ждать,
Три длинных-предлинных года…
А когда три года прошли, однажды ночью, при лунном свете…
— Тише, Фриц, ради Бога, тише! Я что-то слышу…
Фриц прислушался. Около крыльца слышен был какой-то шум. Оба влюбленные спрятались за кустами. Дверь дома приоткрылась, и в сад проникла струя красноватого света.
— Какая непростительная небрежность, — раздался голос господина Томазиуса, — дверь была не заперта!
К своему ужасу, Фриц и Эльза увидели, как из дома вышел в сад старый Томазиус, магистр и двое других мужчин. У магистра в руках был фонарь, а остальные были нагружены какими-то странными предметами.
— Будьте так добры, магистр, заприте дверь и ключ возьмите с собой, — сказал аптекарь.
Магистр так и сделал. Затем все
