Как творить историю - Стивен Фрай

История в кратком изложении

Знаменитые блинчики «Папы Джонса»

– Проголодался, Майк?

– По-волчьи.

– Я грозился свести тебя к «Папе Джонсу», так пошли.

Я шел за Стивом по панели, тротуару, или как его, и озирался по сторонам.

– Это Нассау, – сказал, проследив мой взгляд, Стив. – Главная улица Принстона. Названа по имени принца Вильгельма Нассау-Оранского, так мне, во всяком случае, говорили. Кампус слева, бары, кофейни, книжные магазины и прочее справа.

– Довольно мило, – сказал я.

– Даже слишком. Вон там Палмер-сквер, а между нами и Палмер-сквер стоит «Уизерспун», в котором находится «А и Б». – И Стив вопросительно уставился на меня, видимо ожидая какой-то реакции.

– Э-э… «А и Б»?

– «Алхимик и Барристер». Паб, так? – прибавил он, чуть возвышая к концу вопроса тональность, как делают американцы и австралийцы.

– Паб? Не знал, что у американцев в ходу это слово.

– Конечно, в ходу. Временами. Особенно в Принстоне. И особенно если речь идет об ирландском баре вроде «А и Б». Вообще-то мы заседали в нем прошлой ночью и так налегали на «Сэма Адамса» и «Абсолют», точно их того и гляди из продажи изымут.

– Сэма Адамса?

– Это пиво, темное пиво. Ты эль любишь? Мы его несколько кварт выдули, да и чистой водки добавили будь здоров.

– Так мы были здесь прошлой ночью? Ты и я?

– Ты, я и еще кое-кто из ребят. Я медленно покивал.

– Я помню, как здорово меня выворачивало, вот это – да. Вспомнил, едва проснулся. Если так можно сказать.

– Ну точно, неподалеку от Палмер-сквер. Всю стену облевал да еще и головой об нее бился. Док Бэллинджер считает, что от этого, может, все и пошло. От битья головой об стену.

– Пошло что, Стив? – спросил я, глядя ему прямо в глаза и стараясь не дать разгуляться нараставшей во мне панике. – Что, по-твоему, со мной неладно? Разве при амнезии такое бывает? Люди начинают говорить с английским акцентом и считать, что живут в «Кембридже, Англия», а не в «Хартфорде, Коннектикут»? Это что, нормально? Доктор так тебе и сказал? Ты провел с ним довольно долгое время. Должна же у него быть хоть какая-то теория.

Стив отвел взгляд.

– Док Бэллинджер сказал, Майки, что главное – не волноваться. Постараться, чтобы ты получал от происходящего удовольствие, как это ни дико звучит. Не принуждать тебя ни к чему. Мы просто пройдемся по городку, по кампусу, все как обычно. Память к тебе скоро вернется, можешь пари на это держать. А после полудня мы повидаемся с одним таким Тейлором.

– А это кто?

– Да вроде как профессор.

– Психиатр?

– Ну, типа того. А что тут такого? Я хочу сказать, он, скорее всего, просто постукает тебя за ухом молоточком, каким они рефлексы проверяют, ты и очухаешься.

– То есть ты собираешься присматривать за мной? Показать мне, где тут что. Напомнить, где что. Помочь расшевелить мою память?

Стив пожал плечами:

– Примерно так.

– И мы… – я сглотнул, – мы с тобой, выходит, близкие друзья? Ты и я? Прости, я знаю, звучит по-идиотски, но, понимаешь, я действительно ничего не могу припомнить, ничего. Поэтому мне нужно, чтобы кто-то рассказывал мне даже о самых тривиальных вещах… Не то чтобы дружба – это вещь тривиальная, – спохватился я. – Я хотел сказать, о вещах основных… мне нужно рассказывать о самых простых вещах. Насколько я понимаю, мы с тобой друзья… кенты, так это называется?

Я балабонил таким манером, потому что видел, как покраснел Стив, и хотел дать ему время оправиться. В конце концов, действительно же нелепый вопрос.

– Да, пожалуй, можно и так сказать, – наконец выдавил он. – Наверное, можно сказать, что мы с тобой кенты.

– Значит ли… прости, я понимаю, вопрос смешной, но значит ли это, что мы «лучшие друзья», или есть человек, знающий меня еще ближе?

– Ну…

– Я не о том, – поспешно перебил я Стива, – не о том, что мне не по душе твоя забота. Я тебе благодарен. Я просто… понимаешь… интересуюсь… вот и все.

Бедный Стив не знал куда девать глаза. Мне было жаль ставить его в столь неловкое положение, но, господи, должен же я был хоть за что-нибудь ухватиться.

– Черт, Майки. Понятия не имею, что и сказать. Сдается, я знаю тебя не хуже любого другого, однако…

– Я отчасти нелюдим, – подсказал я, чтобы помочь ему. – Это мне известно. Возможно… у меня есть… – в сознании моем вдруг возникло лицо Джейн, – подруга какая-нибудь?

Стив остановился и ответил – неловко, хрипловато, почти неслышно:

– Нет, подруги нет. По крайности… то есть… я ее не знаю. Вот.

– Ладно, спасибо.

Стив, все еще не решавшийся взглянуть мне в глаза, кивнул, потом поднял взгляд вверх и повеселевшим голосом, явно обрадовавшись возможности сменить тему, сообщил:

– Ну вот и пришли!

Он указал на закусочную с угловым фасадом, возвышавшуюся на другой стороне улицы, – полосатый, красно-белый тент над входом в нее украшала жирная надпись: «Папа Джонс».

– «Папа Джонс»! – вскричал, без всякой на то нужды, Стив и трубным голосом прибавил: – Отчий дом знаменитых блинчиков папы Джонса!

Не торопись, сказал я себе, пересекая вслед за ним улицу. Чтобы снова прийти в себя, тебе понадобится помощь этого парня, так что не стоит смущать его и отталкивать. Откуда мне знать, может, он считает меня законченным козлом, другом моим никогда по-настоящему не был и просто ведет себя благовоспитанно – лишь потому, что это он уложил меня спать и повстречал сегодня утром. Не исключено, что он был бы рад очутиться как можно дальше отсюда.

Личного опыта общения с американцами у меня, почитай, не имелось, так я, во всяком случае, полагал, и потому меня удивило то, что Стиву столь явно не понравились мои вопросы о лучших друзьях и подружках. Мы, англичане, вечно осуждаем себя за неспособность говорить об отношениях между людьми, о наших сокровенных чувствах, одновременно осуждая американцев за неспособность говорить о чем-либо другом. Возможно, Стив неправильно меня понял. Я сказал себе «мы, англичане», поскольку, вопреки всем доказательным, обстоятельным, прямым свидетельствам в пользу противного, все еще держался твердой веры в то, что родом я из Англии, вырос в Гэмпшире, что произошла какая-то кошмарная ошибка или же кто-то сыграл со мной идиотскую шутку.

В конце концов, Пип, сказал я себе, не мог же ты выдумать свой выговор, лексикон, смутные воспоминания о девушке по имени Джейн и месте, называемом «Святой Матфей», как не можешь и подделать инстинктивный взгляд не в ту сторону при пересечении улицы… эй! Пока я увертывался от обозленно гудевшей машины, мне явилась новая мысль.

Пип! Я только что назвал себя Пипом. Откуда взялось это имя?

Мы уже были на другой стороне улицы.

– А скажи, Стив, – поинтересовался я, – меня когда-нибудь называли Пипом? Было у меня такое прозвище? Пип или Пиппи?

Стив, открывая передо мной дверь «Папы Джонса», улыбнулся во весь рот:

– Ни разу не слышал. Только Майк да Майки. Хотя Пиппи тебе идет. Точно. Пиппи! Да, мне нравится…

– И это странно, – сказал я, шагая за ним, – потому что мне-то, похоже, не очень.

Мы уселись за столик у окна, выходящего на Нассау-стрит. Выходящего на Нассау, следовало, наверное, сказать. На столике стояли: солонка, перечница, хромированный держатель для салфеток, хромированный же кувшинчик с молоком, бутылка кетчупа «Хейнц», баночка горчицы «Гульден» и пепельница.

Первое, что сделал Стив, усевшись, – вытащил пачку сигарет «Стрэнд» и вытряс из нее одну для меня.

– Со «Стрэндом» ты никогда не одинок, – процитировал я, отказываясь от сигареты.

– Извини?

– Ну, ты же знаешь, плакаты, которые висели по всей Америке. Рекламные щиты, так они у вас называются. В пятидесятых, по-моему. «Со “Стрэндом” ты никогда не одинок». Знаменитый провал рекламной кампании. На плакате мужчина, один-одинешенек, с сигаретой в зубах. Люди миллионами отказывались от этой марки, потому что она стала ассоциироваться с одинокими неудачниками.

– Да? Никогда об этом не слышал. Так ты и вправду не хочешь?

– Вправду.

Тут я вспомнил, что, проснувшись, увидел на столике у кровати пачку сигарет. И до меня вдруг дошел смысл его вопроса.

– Бог ты мой, – сказал я. – Ты хочешь сказать, что я курю?

– «Лаки». Ну, вчера вечером еще курил. Две пачки высосал. Но если теперь не хочешь… слушай, это же отличная возможность бросить.

– Как ни смешно, – ответил я, – как раз и хочу. У меня внутри что-то вроде дыры, в самой середке. Я думал, она связана с моей… ты понимаешь, с неспособностью хоть что-нибудь вспомнить… но, возможно, – а, ладно, какого черта… Давай, попробую.

И я взял ее. Стив щелкнул латунной «Зиппо» и, придерживая мою руку, поднес зажигалку к кончику сигареты.

– Йо-хо! – воскликнул я, затянувшись. – О да! Точно, этого я и хотел. Господи, хорошо-то как! Почему же я раньше не знал? Хотя нет, видимо, знал…