Жизнеописание Л. С. Понтрягина, математика, составленное им самим - Лев Понтрягин

Заговорив об огороде, я вспомнил об одном забавном случае, который произошёл с нами в Казани в самом начале нашего пребывания там, осенью 1941 года. Сотрудниками нашего института было решено выкапывать и брать себе морковь на каком-то большом казанском огороде, так как копать её было некому. Мы просто могли выкопать сколько угодно моркови и унести с собой. Это казалось привлекательным. Мы рыли морковь вчетвером — Александров, Колмогоров, я и Тася. Во время нашей работы к нам подошёл военный чин и потребовал документы от Александрова и Колмогорова — такой странный у них был вид. Но документов у них не оказалось. Их хотели отвести в милицию, и тогда я предъявил свою орденскую книжку и заверил, что это сотрудники нашего института. Их оставили в покое.

Снова в Москве

Окончательно в Москву мы вернулись осенью 1943 года. Об этом возвращении у меня осталось гораздо меньше воспоминаний, чем о выезде в Казань. Помню только, что сборы и сама поездка очень утомили меня. Видимо, я сильно ослаб за два года эвакуации. Это предположение подтверждает и тот факт, что, начав работу в университете сразу же после возвращения в Москву, я вынужден был читать лекции сидя. Стоять мне было трудно. Тогда мне было тридцать пять лет.

Поведение людей было уже не то, какое было в самом начале войны, когда они были в какой-то степени облагорожены общей бедой. Во всяком случае, в Казани, на вокзале, у нас пытались украсть чемодан самым наглым образом на глазах у нас, взяв его прямо с тачки, на которой лежал весь багаж.

Возвращение в Москву не доставило мне большой радости. Причиной этого было то, что моя личная жизнь была устроена не так, как мне хотелось бы. Жена была не та и доставляла мне мало радости. В Казани это обстоятельство не могло служить руководством к действию.

По приезде в Москву у меня не возникло твёрдого решения о разводе, но желание как-то изменить свою жизнь тлело. Ничего хорошего от такого моего отношения к браку, конечно, произойти не могло. Мои довоенные знакомые, с которыми во время эвакуации я только переписывался, постепенно стали появляться в Москве. И каждая встреча с любой женщиной вызывала жестокую ревность Таси, совершенно не обоснованную, так как никого привлекательного для меня в то время вокруг не было. А скандалы от ревности происходили регулярно и обычно приурочивались к поздним часам.

Так что мой совершенно разлаженный сон ещё более подрывался. Я наращивал дозы снотворных, перешёл на барбитураты и принимал их иногда даже днём. При этом Тася даже днём часто не давала мне спать, по-видимому преднамеренно. Скандалы между матерью и женой также усилились. В нашем быту появилась новая возможность — можно было ездить в подмосковный санаторий «Узкое». Но и там ссоры с Тасей не утихали. Такая мучительная жизнь могла продолжаться неограниченно долго. У меня не было решимости прервать её.

Решительный шаг совершила она. Защитив кандидатскую диссертацию в 1947 году, она в том же году, осенью, уехала в Колтуши, где поселилась и стала работать в институте, основанном ещё Павловым. Тем летом я проводил месяц в Кисловодске, в санатории Академии наук, с матерью. После санатория планировалась поездка матери на два месяца в гости к одному моему грузинскому ученику, в глухую грузинскую деревню, где было много фруктов. Она туда и поехала, а я должен был вернуться в Москву один. Так как я должен был ехать один, то для меня было гораздо проще провести три часа в самолёте, чем двое суток в поезде. Поэтому я отправился в Москву на самолёте. Это была моя первая поездка на самолёте. Я очень боялся, что меня будет тошнить, но ничего подобного не произошло. Напротив, в самолёте я чувствовал себя великолепно. Эта поездка на самолёте произвела на меня огромное впечатление. Быстрота перелёта, который продолжался всего три часа, создавала совершенно особый психологический эффект от путешествия.

В Москве на аэродроме меня встретила Тася. Мы поехали домой, и она рассказала мне о своём намерении переехать в Колтуши. Это решение Таси произвело на меня двойственное впечатление. С одной стороны, я был рад, что прекращается совместная мучительная жизнь, с другой, я уже сильно привязался к ней и её отъезд вызвал у меня тяжёлые переживания.

За несколько дней до возвращения матери из Грузии Тася выехала в Колтуши. Непосредственно после её отъезда я жестоко тосковал. Когда мать вернулась и узнала о том, что произошло, она страшно была раздосадована на Тасю. Хотя надо прямо сказать, что Тасе житья у нас уже не было. Отсутствие любви с моей стороны и злобное отношение матери были совершенно несносны для неё.

Скоро тоска стала проходить, и я начал ощущать прилив свободы. Тем более, что в любой момент я мог поехать к ней. Я ездил в Ленинград в роскошном поезде «Красная стрела», в роскошном вагоне в двухместном купе, где я старался занять купе один. Ехал спокойно, со всеми удобствами. А в Ленинграде меня встречал кто-нибудь из предупреждённых мною чиновников Академии наук и провожал в гостиницу «Астория», где я обычно останавливался. Тася приезжала ко мне. В Колтуши я не ездил. Летом мы с Тасей отправлялись на юг, обычно сперва в Кисловодск на месяц, и ещё на один месяц — на Кавказское побережье Черного моря. Эти наши поездки на юг начались ещё раньше, до её переезда в Колтуши.

Л. С. Понтрягин. 1947 г.Вернувшись из эвакуации, я сразу же начал работу в университете: стал читать лекции, вести семинары. Конечно, продолжалась и моя научная работа.

Я делал попытки решить проблему классификации отображений сферы на сферу, но без успеха. Кроме того, я тщательно обрабатывал, дополнял и перерабатывал ранее полученные результаты. Я описал характеристические циклы на римановых многообразиях ещё двумя различными способами — при помощи кососимметрических форм, возникающих из риманова тензора, и при помощи систем полей векторов на многообразии.

Изучал теорию гладких многообразий. Этим вопросам были посвящены мои лекции, которые я читал в университете, а также семинары. Кроме того, я читал в различных вариантах комбинаторную топологию, из чего потом возникла небольшая книжечка. В ней я очень сжато и компактно изложил основы комбинаторной топологии[38]. Читал лекции и вёл семинары по теории непрерывных групп, в частности по теории групп Ли.

В начале 50-х годов прочёл годовой курс лекций по теории гладких многообразий и её приложениям к классификации отображений сфер на сферы.

Этот мой курс слушал Павел Сергеевич Александров. После лекции мы обычно отправлялись с ним в хороший ресторан, где обедали вместе, пили кофе и много разговаривали обо всём, в частности о математике. В те времена у нас были очень тёплые отношения.