Эликсир жизни - Вера Крыжановская

В последний день, который Супрамати проводил в маленьком дворце, сделавшемся ему таким дорогим, Эбрамар с утра призвал его к себе и, покинув свои обычные работы, все свое время посвятил будущему ученику. Он дал ему последние советы и наставления на время его посвящения; а затем подарил ему очень толстый медальон с таинственными знаками с обеих сторон, сделанными из разноцветных драгоценных камней, прибавив, что этот медальон он должен открыть только в случае крайней нужды.

После обеда они сидели на террасе. При мысли, что это – последний вечер, проводимый с учителем, которого он любил и уважал от всей души, глубокая грусть овладела Супрамати. Сколько света и новых понятий влил в его душу этот необыкновенный человек, который, казалось, победил и подчинил себе все слабости и от которого, как от небесного посла, исходили добро, мудрость и любовь.

– Не огорчайся, сын мой, нашей разлукой! Повторяю тебе: моя душа останется близка тебе и явится, когда это будет необходимо, чтобы поддержать и утешить тебя, – сказал Эбрамар, пожимая ему руку.

– О! Если бы только я знал, что скоро сделаюсь достойным вернуться сюда. Никогда, учитель, и нигде не был я так спокоен и не чувствовал такой глубокой отрады; одним словом, я был здесь очень счастлив, и боюсь, что когда вернусь в вихрь света, страсти снова овладеют мной.

– Без всякого сомнения, сын мой, тебе предстоит победить не одну слабость, прежде чем ты приобретешь презрение ко всем земным наслаждениям, – с улыбкой заметил Эбрамар. – Что же касается покоя и гармонии чувств, которые делают дорогим для тебя мое мирное убежище труда, то ты найдешь их в церквях, тишина и спокойствие которых укрепят твою душу, а отчасти в монастырях, где жизнь действительно строга и полна отрешения от мира. Одним словом, всюду, где исключены человеческие страсти, ты будешь окружен таким же веянием счастливого покоя.

Затем разговор незаметно перешел на Нарайяну, и Эбрамар упомянул несколько фактов его неудачных попыток достигнуть высшего посвящения.

Супрамати вдруг вспомнил про Лилиану. Рассказав в кратких словах обстоятельства, открывшие это преступление, он спросил, что такое представляет ее странное состояние: смерть или скрытую жизнь?

– Если ее можно вернуть к нормальному состоянию, то будь добр, учитель, научи, как надо действовать; если же она умерла, то я хотел бы похоронить несчастную по христианскому обряду, а не оставлять ее в стеклянном ящике, как любопытную редкость.

– Мне уже известно это последнее преступление Нарайяны, вдвойне отвратительное по тому легкомыслию, с каким он пользовался веществом, свойства которого недостаточно изучил, и тем причинил этой женщине ужасные мучения. Она не умерла, но погружена в состояние, похожее на летаргический сон, с тою разницей, что она все время находится в полном сознании, чувствуя при этом голод и жажду, боль раны и ужас вечно остаться в таком невыносимом состоянии.

Время положить конец этим страданиям. Я дам тебе одно вещество, которое хотя и не эликсир жизни, но его будет достаточно, чтобы вернуть ее к жизни. Подробная инструкция, как поступать, будет приложена к медикаментам. Теперь скажу только, что тебе надо будет посадить ее в теплую ванну, причем ты не должен пугаться, когда из раны ручьем польется кровь.

Затем ты положишь ее на кровать, перевяжешь рану, положив на нее мазь, которую я дам, и вольешь ей в рот немного теплого вина, так как она похолодеет и будет иметь вид мертвой. Когда летаргия совершенно рассеется, она откроет глаза, но почти тотчас же впадет в глубокий сон, который продлится не менее трех дней. Когда она проснется, ты дашь ей есть, но только не мясо, а молоко и овощи. После этого она совершенно оправится и может делать, что ей угодно, даже снова вернуться к своей веселой жизни, так как жить она будет очень долго.

– Она приняла эликсир жизни?

– Нет, Нарайяна влил его только в рану, а это производит совершенно иное действие, чем когда эликсир вводится в желудок, – ответил Эбрамар, вставая и отправляясь за медикаментами.

На рассвете следующего дня Супрамати простился с Эбрамаром и уехал в Бенарес, где Нурвади встретила его с искренней радостью, которая очень тронула его, и решение как можно скорей покинуть Индию сильно поколебалось.

Безграничная любовь молодой женщины, затем спокойная, полная роскоши жизнь в этом волшебном дворце и даже красота природы Индии – этого действительно райского уголка, – все способствовало тому, чтобы удержать его, несмотря на упреки совести, твердившие ему, что честь предписывает вернуться к Наре, а чувство человеколюбия обязывает освободить несчастную Лилиану от ужасных мук.

Несмотря на все эти серьезные доводы, Супрамати не двигался из Бенареса, а рождение сына заставило его даже на время забыть все остальное. Поток новых чувств наполнил его сердце и он страстно привязался и маленькому существу, большие и блестящие глазки которого ласково и доверчиво смотрели на него. Мысль о разлуке с сыном до такой степени была тяжела ему, что прошло еще шесть месяцев, прежде чем он смог решиться уехать.

Однажды, когда он подсчитал, что находится в Индии уже около полутора лет, им овладели стыд и смущение. Что подумает о нем Нара? От нее он не получал никакого известия. Обвиняли его также, – и обвиняли вполне справедливо, – страдания несчастной Лилианы. Да, надо покончить со всем этим и уезжать! Время от времени он будет навещать своего ребенка: этого никто не мог запретить ему.

Боясь своей собственной нерешительности, он в тот же день объявил Нурвади, что неотложные дела призывают его в Европу и что он уезжает через несколько дней.

Та побледнела и глаза ее наполнились слезами, но она не протестовала. Обвив руками шею своего возлюбленного, она пробормотала сквозь слезы:

– Ты мне дал столько счастья, что я не имею права жаловаться; ты мне отдал свою любовь, оставил ребенка – как живую о тебе память, – и воспитание его наполнит мою жизнь. Обещай мне только, что ты не совсем забудешь нас и будешь иногда навещать своего сына, чтобы он знал отца и хоть изредка мог бы насладиться твоей любовью и твоими ласками.

Глубоко взволнованный, Супрамати прижал молодую женщину к своей груди.

– Обещаю тебе, Нурвади, никогда не забывать вас и навещать тебя и ребенка так часто, как только будет возможно. Я увожу с собой ваши портреты, а ты будешь писать мне по адресу, который я оставлю.

С тяжелым сердцем Супрамати стал готовиться к отъезду. Предстоящая разлука была невыразимо тягостна для него.

В эту минуту он был совершенно равнодушен к законной супруге, данной ему братством, и красота Нары как бы изгладилась и потонула, в чувстве отцовской любви, наполнявшей его сердце.

Вдруг в нем зародилась новая боязнь, что ребенок умрет, и он не увидит его больше, а бедная Нурвади останется совершенно одинокой, потеряв их обоих. Но спасение найдено: у него в руках верное средство не дать ребенку умереть… Кто может помешать ему или поставить упрек, если он обезопасит и сохранит жизнь самому близкому и дорогому существу?

На таком решении он успокоился. В ночь, предшествовавшую его отъезду, он тихо прошел в комнату, где в тростниковой колыбели мирно спал ребенок, покрытый легким шелковым одеялом. Рядом с колыбелью, на полу, крепко спала молодая нянька-индуска.

Супрамати опустился на колени и долго смотрел на очаровательного малютку. Да, он хотел видеть его вечно здоровым и красивым, он обезопасит его жизнь от всяких случайностей.

Приготовив четверть той порции эликсира жизни, какую дают взрослому человеку, он влил его при помощи ложки в розовый ротик ребенка. Эффект получился поразительный. Ребенок забился в судорогах, а затем вытянулся и похолодел.

Побледнев от ужаса, Супрамати взял его на руки и, не зная, что делать, вынес на террасу, думая, что свежий воздух поможет

ему; но малютка не двигался. Дыхание остановилось и биение сердца не было слышно.

– Господи! Неужели я убил его? Но нет, это невозможно! – пробормотал он растерянно, кладя ребенка обратно в колыбель.

Удивленная его отсутствием, Нурвади встала. Не найдя Супрамати в кабинете, она решила пройти в детскую и, тихо приподняв портьеру, увидела его склонившимся над колыбелью. Подумав, что горечь разлуки заставила его прийти в последний раз взглянуть на веселое личико сына, она счастливо улыбнулась и тихо, незаметно ушла.

Прошло более двух часов – часов невыразимо томительной для Супрамати тоски. Наконец, вздох облегчения вырвался у него из груди. На щечках ребенка выступил легкий румянец, а глубокое и правильное дыхание указывало, что он крепко спит.

На следующее утро, печальный, с тяжелым сердцем покидал он Бенарес, и несколько дней спустя отплыл в Европу.

Супрамати решил прямо поехать в Париж, чтобы поскорей разбудить несчастную Лилиану и запросить Нару, когда он может приехать к ней. Благополучно прибыв в Париж и войдя в свой отель, он строго запретил слугам распространять весть о своем приезде. Он знал, что виконт и вся театральная богема, подобно стае коршунов, немедленно же обрушатся на него; а он хотел быть свободным и спокойным, по крайней мере, несколько дней.