Антигона - Анри Бошо

Человек из синего клана заметил меня, ринулся было, но не успел схватить, только копье его разорвало мне платье. Конь кочевника встал перед стеной на дыбы, всадник сейчас дотянется до меня, но просвистела стрела, и он упал с лошади.

— Тащите, тащите быстрее! — услышала я Гемонов вопль.

Меня волокли вверх по стене, тело мое цеплялось за камни. На кочевников со всех сторон летели стрелы, булыжники, балки. Прежде чем отступить, всадники должны оказаться прямо под стенами. Я ударяюсь о стены, сдирая кожу; подо мной водоворот из людей и лошадей, на которых наемники пытаются уйти от фиванских защитников. Для меня перестала существовать опасность: мысль о спасении потонула в горе, страдании и боли. Чьи-то сильные руки стали тянуть веревку быстрее, перенесли меня через выступ крепостной стены. Передо мной Гемон, он всклокочен, лицо возбуждено, панцирь помят и на нем царапины; Гемон захотел поднять меня, заключить в свои объятия, унести отсюда. Я смогла только крикнуть «нет!» и свеситься со стены — мне кажется, что меня сейчас вырвет. Стоны вырывались у меня, живот сводило спазмами, но меня не вырвало: нечем. Я могу только молить: «Воды… воды!» Вокруг меня счастливые, радостные крики, машут руками — надо мной же раскинуло крыла безграничное горе. Но от жуткой сердечной боли я забыла даже о горе. Горе, как орел, обрушилось на меня с высоты и рвет когтями. Возвратился Гемон, он весь кипит от действия, от победы, от радости, что спас меня.

— Можешь пить, — протянул он мне свой шлем, наполненный водой. — Вода хорошая. Сейчас тебе помогут. — Он увидел мое лицо, понял, что я чувствую, и боль снова возникла в нем: — Этеокла нет больше, — услышала я его голос.

Он не хотел показывать свои слезы среди всеобщей радости, но он опечален и оплакивает моего брата в глубине души, вместе со мной.

Воины, мужчины и женщины, что находились на крепостной стене, теперь, когда опасность миновала и враг бежал, окружили нас. Они славили Гемона: «Фивы! — кричали они. — Победа!» Нам пора расстаться, я вижу это.

— Бедные мои братья, — вырвалось у меня, — Этеокл и Полиник!

Гемон выпрямился, шагнул от меня прочь:

— Одна оплакивай Полиника, который убил своего брата, который напал на нас с чужаками. Лишь Этеокл заслуживает слез!

Он вскочил на парапет крепостной стены, высоко поднял Тимуров лук. Он предстал перед моим взором совершенно другим: дикий, великолепный — такой он, наверное, в битве.

— Победа! Фивы победили! — кричал он. — Этеокл победил! Слава Васко, который отомстил за нас кочевникам!

И все, кто окружал его, все, кто мучил меня, крича со всех сторон в своей бешеной радости, славили победу. Только я не кричала. Только я, которая так хотела бы закричать. Не буду славить Этеокла — он, отобрав у Полиника корону, вошел вместе с ним в его гордое безумие. Я люблю их, я буду любить их всегда, обоих. Все, кто славили Этеокла и думали, что Полиник был врагом Фив, не могли понять меня. Даже Гемон, который так любит меня. Одна лишь Исмена сможет понять меня, одна она сможет разделить мое горе и радость освобождения Фив, — почему же ее нет со мной? Я раздвинула кольцо окружавших меня людей.

— Где Исмена? — властно спросила я Гемона.

— Ее увели во дворец, чтобы оказать помощь.

— Почему во дворец?

Гемон не ответил, но я услышала то имя, что звучало в его молчании: «Креонт».

Прибыл гонец, Гемон поговорил с ним, потом приблизился ко мне. Наверное, я плакала, потому что он начал вытирать мне слезы:

— Меня зовут во дворец, идем со мной.

Слово «дворец» привело меня в ужас.

— Останься здесь! — молила я.

— Креонт… — произнес Гемон вслух, и я поняла.

— Я подожду, — сказала я.

Гемон с сожалением удалился, я же села на парапет и уставилась на равнину, по которой уходили вдаль последние отряды кочевых всадников. Чтобы не слышать больше голосов, славящих Этеокла и проклинающих Полиника, я заткнула уши. Весь город пришел в движение, лилось вино, в домах и на улицах праздник, бегали дети, размахивая фиванскими значками, и били в цимбалы.

Глазами ищу место, где должны быть тела моих братьев. Их уже нет: унесли, и мне стало легче от мысли, что они под защитой стен нашего города и им будет обеспечен ритуал погребения. Раскрылись ворота… Вышел Васко — наверняка, он и занимался телами погибших братьев. Васко дошел до места, куда они упали: я знала, что он плачет, и я плакала вместе с ним: я не одна. На моих глазах Васко преклонил колени перед тем местом на земле, где агонизировали братья, и я поступила, как Васко: опустилась на колени. Он направился к воротам, от горя ничего не видя, не поднимая глаз на крепостные стены, где, впрочем, стояла я, такая же потерянная из-за непоправимости происшедшего, такая же сломленная.

Васко вошел в город, за ним захлопнулись створы врат. Солнце застыло в зените, оно жгло меня, раны и ссадины причиняли боль. Еще на рассвете мы стояли здесь с Исменой, вооруженные, боясь и ожидая приближающегося приступа. Теперь осаждающих нет: погибли или бежали, тысячи фиванцев убиты, ранены, оба наши брата мертвы — день же еще едва достиг полудня. Как это может быть, как мне жить, если за такое короткое время все оказалось разрушено? Однако мне ничего не придумать, и Исмена со своим ясным умом должна осознать всю невероятность происшедшего: ничего не сделав, Креонт вышел из схватки победителем. Теперь он — хозяин. «Не надо мной!» — кричало все мое существо. Да, он не хозяин мне, но он — хозяин Гемону, который так и не появился на крепостной стене. Около меня лежали брошенные на настил веревки, которые спасли нас от кочевников. Не будь Гемона и этих веревок — от нашей семьи никого бы уже не осталось.

Ко мне приблизились две девушки:

— Царевич Гемон отправил нас сюда, вы ранены, мы поможем вам и потом перенесем.

— Ко мне?

Они не ответили. Как они добры и внимательны, как нежны их руки. Они дали мне напиться, очень бережно уложили на покрывало, осмотрели раны и царапины. Они устроили меня в тени, пообещав очень скоро вернуться.

Мне следовало бы уйти до их возвращения, мне это понятно, но я не могу пошевелиться — и, конечно, проваливаюсь в сон.

Проснувшись, я увидела возле себя уже четырех девушек, которые снимали меня с телеги. Несли они меня на носилках, размеренно покачивавшихся. Чувствовала я себя разбитой, хотя ничего и не болело. Я не дома, здесь нет ни сада, ни высокой вишни — только камни, огромные камни дворца, откуда некогда изгнали Эдипа. И стража у дверей.

— Я не хочу во дворец, — запротестовала я, — Гемон должен прийти ко мне домой.

— Царевич Гемон навестит вас во дворце, — улыбнулась девушка. — Так сказал царь.

Получилось, что Этеокл и Полиник не только погибли, но и отдали нас во власть Креонта. На счастье, Исмена, как всегда, будет знать, что делать. Тихое покачивание, с которым девушки несут носилки, действует усыпляюще. Силы покинули меня, мне бы умереть, как уже сделали оба моих брата, и необъяснимо, почему мной завладел страх. Неужели я боюсь Креонта? Чего я боюсь? Что я могу еще потерять?

Меня принесли в большую комнату. Очень хочется пить, нужно пить — и я пью, чтобы доставить удовольствие этим девушкам, и почти засыпаю. Они ухаживают за мной, перевязывают ловкими пальцами. Мне хочется увидеть Исмену, но это невозможно — она отдыхает. А почему не приходит Гемон? Придет, он ведет переговоры с командующим отступающего вражеского войска.

Девушки будят меня каждый час и заставляют что-то пить. «Вы ранены, у вас лихорадка, нужно много пить». Сидя у моего изголовья, они сменяют друг друга, добрые, красивые, удивительно нежные.

Я заснула. Комнату наполнил громкий шум, доносящийся снизу, из города, но не могу подняться без посторонней помощи.

— Что это? — спросила я.

— В городе праздник, — произнесла та, что неусыпно сидела подле меня.

— Какой может быть праздник в день гибели моих братьев?

— Праздник победы, — уточнила девушка.

Две другие стоят у окна, все трое сгорают от желания выйти в город.

— Уходите, быстро, — приказала я, — вы мне не нужны, мне уже лучше.

Они не тронулись с места, молчат, совсем как Креонт, который все получил, ничего не сделав.

— Уходите, быстрее, — я настойчива.

— Мы не можем оставить вас, — произнесла в конце концов одна из них.

Я вспомнила Иокасту, выпрямилась, как сделала бы она.

— Итак, значит, я пленница? Можете не отвечать. Возражать бесполезно! Идите к царевичу Гемону и скажите, что мне нужно его видеть, — и поторапливайтесь!

Они о чем-то стали совещаться, затем одна из них вышла. Как ни старалась я заснуть — ничего не вышло. Во сне я увидела братьев: они еще маленькие и просят обнять их… Я заплакала, и кто-то рядом со мной заплакал тоже — это Гемон, и я чувствую, как от рыданий содрогается его сильное плечо. Говорить ничего не надо, знаю: он оплакивает Этеокла — друга, заводилу, товарища плохих и хороших дней — того, кто придал ему мужества признаться мне в любви.