Королева Виктория - Литтон Стрэчи

Спустя несколько недель Пальмерстон отозвал свою отставку, и общественное негодование утихло столь же быстро, как и поднялось. На заседании парламента лидеры обеих партий в обеих палатах произнесли речи в защиту принца, подтвердив его безукоризненную преданность стране и его право советовать монарху во всех государственных делах. Виктория была в восторге. «Положение моего любимого властелина, — сказала она барону, — наконец-то определилось, и его достоинства получили заслуженную оценку. Когда мы отправились в Палату Лордов, собралось неимоверное количество народу, и все были очень доброжелательны». Сразу же после этого страна все-таки ввязалась в Крымскую войну. В последовавшей борьбе патриотизм Альберта стал вне всяких сомнений, и былая враждебность канула в Лету. Но война имела и другие последствия, менее благоприятные для царственной четы: она превознесла амбиции лорда Пальмерстона. В 1855 году человек, о котором пять лет назад лорд Рассел сказал, что он «слишком стар, чтобы предпринять какие-либо шаги», стал премьер-министром Англии и с небольшим перерывом пробыл на этом посту десять лет.

Глава VI

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ПРИНЦА-КОНСОРТА

Слабовольный юноша, не интересовавшийся политикой и никогда не читавший газет, вырос в человека несгибаемой решимости, чья неутомимая энергия была постоянно направлена на многотрудные задачи управления государством. Теперь он трудился с утра до вечера. Зимой еще до рассвета его можно было видеть сидящим за письменным столом и работающим при свете зеленой настольной лампы, которую он привез с собой из Германии и значительно улучшил с помощью хитроумного прибора. Виктория тоже вставала рано, но не так рано, как Альберт; и когда в холодном сумраке она садилась за свой письменный стол, установленный бок о бок с его столом, она неизменно обнаруживала аккуратную стопку бумаг, приготовленных для ее рассмотрения и подписания. Так начинался день, продолжающийся в непрестанных заботах. Во время завтрака появлялись газеты — те самые, ненавистные когда-то газеты, — и принц, совершенно поглощенный чтением, не реагировал ни на какие вопросы или, если статья казалась ему интересной, мог прочесть ее вслух. Затем начинались встречи с министрами и секретарями, просматривались горы корреспонденции, составлялись бесчисленные меморандумы. Виктория, стараясь не пропустить ни слова, затаив дыхание, внимала в страстной покорности. Временами Альберт мог спросить ее совета. Он консультировался по поводу своего английского: «Lese recht aufmerksam, und sage wenn irgend ein Fehler ist[28]» или, передав ей на подпись черновик, мог заметить: «Ich hab Dir hier ein Draft gemacht, lese es mal! Ich dachte es ware recht so»[29]. Вот так в стараниях и трудах проходили часы. Все меньше оставалось времени на отдых и развлечения. Светскую жизнь урезали до предела, но и ту, что осталась, вели неохотно. Спать ложились как можно раньше, и не просто из удовольствия, а чтобы встать до рассвета и взяться за работу.

Однако важные и изнуряющие государственные дела, ставшие, наконец, основным занятием Альберта, не затронули его старых вкусов и пристрастий; он по-прежнему увлекался искусством, наукой, философией, и это многообразие показывало, насколько, одновременно с нагрузкой, выросла его энергия. Когда бы ни позвали дела, Альберт был сама готовность. С неистребимой настойчивостью он открывал музеи, закладывал краеугольные камни в основания больниц, произносил речи в Королевском аграрном обществе и посещал митинги Британской ассоциации. Особенно его интересовала Национальная галерея: он разработал тщательные инструкции по группировке картин согласно школам и попытался — хотя и впустую — перевезти всю коллекцию в Саут-Кенсингтон. Феодора, теперь уже принцесса Хохенлох, после визита в Англию написала Виктории письмо, в котором выразила восхищение Альбертом и как человеком, и как общественным деятелем. Причем она опиралась не только на собственное мнение. «Я хотела бы процитировать, — сказала она, — недавнее письмо мистера Клампа, с которым я полностью согласна: „Принц Альберт относится к тем немногим царствующим персонам, которые способны ради принципов (если они покажутся им добрыми и благородными) пожертвовать всеми идеями (или чувствами), которых другие, в силу своей ограниченности или предрассудков, придерживаются со слепым упрямством“. Есть в этом что-то почти святое, — добавила принцесса, — и в то же время человечное и справедливое, что успокаивает мои чувства, которые столь часто бывают оскорблены тем, что приходится видеть и слышать».

Виктория в глубине сердца согласилась со всеми похвалами Феодоры и мистера Клампа. Только она нашла их недостаточными. Когда она видела, как любимый Альберт, разобравшись с государственными делами и бумагами, отдавал каждую свободную минуту домашним заботам, искусствам и упражнениям; когда она слышала, как он шутит за обедом, или играет Мендельсона на органе, или рассуждает о достоинствах картин сэра Эдвина Лендсира; когда она ходила с ним по дому, а он отдавал указания о том, как разводить овец, или решал, что Гейнсборо надо бы повесить чуть выше, а то не очень хорошо виден Уинтерхальтер, — она ощущала полную уверенность, что ни у кого и никогда не было такого мужа. Его разум не знал предела, так что она едва ли удивилась, узнав, что он сделал великое открытие — придумал, как использовать канализационные стоки для удобрения полей. Как он объяснил, в основе схемы лежала фильтрация снизу вверх через соответствующее вещество, которое задерживало твердые включения и пропускало жидкость, идущую на орошение. «Все прежние проекты, — сказал он, — обойдутся в миллионы; мой же почти ничего не стоит». К сожалению, из-за небольшого просчета изобретение оказалось неосуществимым; но разум Альберта не сдавался, не вышло — так не вышло, и он с привычным рвением надолго погрузился в изучение основ литографии.

Но естественно, основные его интересы, впрочем, как и интересы Виктории, сосредоточились на детях. Королевская детская комната пустеть не собиралась. Через три года после рождения в 1850 году принца Артура появился принц Леопольд; а в 1857 году родилась принцесса Беатрис. Семья из девяти человек в любых обстоятельствах налагала громадную ответственность, и принц со всей полнотой осознал, насколько высокое предназначение его отпрысков усиливало необходимость в родительской заботе. С неизбежностью он твердо уверовал в важность образования. Сам он был образованным человеком; таким его сделал Стокмар; и теперь пришла его очередь стать таким же Стокмаром — и даже больше, чем Стокмаром, — для молодых созданий, которых он привел в этот мир. Виктория будет ему помогать. Едва ли, конечно, она сравнится со Стокмаром, но она может быть заботливой, может сочетать твердость с любовью и всегда может послужить хорошим примером. Конечно, эти рассуждения в первую очередь относились к образованию принца Уэльского. Сколь невероятным было значение каждой мелочи, которая могла повлиять на характер будущего короля Англии! Альберт с увлечением приступил к делу. Но, наблюдая с Викторией тончайшие нюансы физического, умственного и нравственного развития детей, он вскоре к своему великому огорчению осознал, что в развитии старшего сына было что-то не так. Принцесса крови была чрезвычайно смышленой девочкой; но Берти, хотя и был добродушным и спокойным, демонстрировал глубокое отвращение к любым видам умственных упражнений. Это вызывало глубокие сожаления, и лекарство считалось очевидным: родительские старания следует удвоить; количество уроков увеличить; ни на секунду не прерывать образовательного воздействия. Соответственно увеличили число наставников, пересмотрели программу обучения, изменили расписание занятий и составили подробнейший меморандум, предусматривающий все непредвиденные обстоятельства. И самое важное было — ни в чем не допустить послабления: «Работа, — сказал принц, — должна быть работой». И работа началась. Мальчик рос в нескончаемой круговерти склонений, синтаксических упражнений, дат, генеалогических таблиц и географических названий. Между принцем, королевой и наставниками шел постоянный обмен записками с различными требованиями, отчетами об успехах и подробными рекомендациями; и все эти записки тщательно подшивались для дальнейшего изучения. Помимо всего прочего, очень важно было оградить наследника трона от всякого постороннего влияния. Принц Уэльский был не таким, как другие мальчики; хоть иногда и дозволялось приглашать благовоспитанных сыновей каких-нибудь аристократов, чтобы они поиграли с ним в саду Букингемского дворца, но за их упражнениями с пристальным вниманием наблюдал отец. Короче, были приняты все мыслимые предосторожности и все возможные усилия. И все же, как ни странно, объект стараний особых успехов не демонстрировал — скорее наоборот. Все это очень тревожило: чем больше уроков задавали Берти, тем меньше он их выполнял; и чем тщательней его оберегали от излишних волнений и легкомыслия, тем упрямее, казалось, он искал примитивных и грубых развлечений. Альберта это глубоко печалило, и Виктория временами очень сердилась; но печаль и гнев производили не больший эффект, чем надзор и расписание. Принц Уэльский, несмотря ни на что, вырастал в человека без особой «приверженности и настойчивости как в жизни, так и в учебе», утверждалось в одном из королевских меморандумов, который с необычайной прозорливостью составил его отец.