С Антарктидой — только на Вы - Евгений Кравченко

Кто-то подбежал ко мне, оттащил подальше от самолета. Машина горела внутри, это было видно по языкам пламени, которые бились в иллюминаторе, по черному дыму, текущему через раскрытые форточки пилотской. Я встал. Рядом со мной стоял Пыхтин.

— Толя, что же пожарные?! Им ехать двадцать метров! Пыхтин зло выругался:

— У них машины не заводятся. Да и ни пены, ни воды нет. В нашем огнетушителе тоже пены не оказалось...

Позже я узнал, что Пыхтин, услышав характерный хлопок, который дают вспыхнувшие пары бензина, спрыгнул с крыла и бросился в самолет. Сорвав с переборки огнетушитель, он попытался было гасить пламя, но баллон, издав противное змеиное шипение, выплюнул несколько сгустков пены и затих. Анатолию ничего не оставалось, как покинуть самолет, но сделал он это очень обдуманно: закрыл входную дверь и тем самым изолировал огонь от свежего воздуха. Конечно, пожар не прекратился, но на какое-то время стих, пока не прогорели дверь в пилотскую кабину и лист обшивки фюзеляжа. То, что мы захлопнули обе двери — я в пилотскую кабину, Пыхтин — во входную, сыграло свою роль в спасении самолета. Успели подъехать военные пожарные, которые находились километрах в пяти. Они сработали четко и профессионально. Машина каким-то чудом осталась цела, не взорвалась.

Мы осиротели за несколько минут. Я видел это по расстроенным лицам ребят, но утешить их ничем не мог. Надеялся лишь на то, что наша «кормилица» еще будет летать. Так оно и случилось. От искры вспыхнули пары бензина только в фюзеляжном баке, остатки топлива выплеснулись в пассажирскую кабину. Выгорела обшивка, а вместе с ней вся проводка, приборы, радиостанция. Ремонт потребовался серьезный, «восемьдесят восьмую» машину перегнали на завод. После него еще долго летала и все же потом погибла на Земле Франца-Иосифа. Но это уже другая история.

Был ли я виноват в том, что произошло? Комиссия по расследованию этого происшествия пришла к выводу: «Не виноват». Но всем, кто имеет доступ к горюче-смазочным материалам, работать в нейлоновой одежде запретили.

Я быстро восстановил здоровье, залечил ожоги и еще раз убедился, что в авиации мелочей не бывает, беда может случиться неожиданно в любой момент. Разряды статического электричества следует отнести к особо опасным явлениям в любой хозяйственной деятельности и, конечно, на всех видах транспорта. Особенно часто оно проявляется в Арктике и Антарктиде. К тому же на снежно-ледовых площадках Антарктиды невозможно сделать надежное заземление любой техники V в настоящее время. Нужно искать новое решение этой проблемы. Печальных случаев, связанных с разрядом статического электричества, великое множество.

Но даже такие происшествия не могли нас выбить из колеи надолго. Арктика заставляла работать, работать и работать.

На поиск — с «мечтателем»

... Разломало ледяной остров, на котором базируется дрейфующая станция СП-16. Нашему экипажу поставили задачу найти льдину для аэродрома «подскока», куда можно или доставить необходимые грузы для терпящей беду станции, или, в случае необходимости, эвакуировать зимовщиков и их «имущество». СП дрейфует в районе Северного полюса, и для проведения необходимых поисков вылетать надо с Тикси, заправившись топливом под самые пробки баков, и еще взяв на борт несколько бочек с бензином. Меня, как командира самолета, больше всего беспокоила не предстоящая работа, а то, что взлетать придется с большой перегрузкой. При этом проверяющим со мной пойдет в рейс начальник инспекции по безопасности полетов «Полярки» Дмитрий Иванович Невструев. Ил-14 я знал хорошо и не сомневался в том, что взлетим нормально, но это ведь шло вразрез с требованиями документов, регламентирующих полеты, а за их выполнением и должен был следить никто иной, как... Невструев. Я знал, что он — отличный летчик, строгий, справедливый, умеющий ценить и чужое мастерство, но должность есть должность.

Он подъехал, когда и машина, и мы были готовы к полету. Зашел в самолет, увидел кабину, забитую бочками, удивленно покачал головой. Но посмотрев штурманский расчет и оценив объем работы, которую предстояло сделать, он угадал мою тревогу, хотя я ни словом не обмолвился о том, что присутствие на борту начальника инспекции меня, как командира, мягко говоря, не радует. У меня не было выбора: либо надо идти в полет на перегруженном Ил-14, либо мы рисковали сорвать задание.

Естественно, я предпочел первое, хотя в случае каких-то неприятностей в полете мне грозило суровое наказание за перегруз Ил-14.

Невструев оценил мое решение однозначно:

— Если что-то нештатное произойдет, отбиваться будем вместе.

Ил-14 разбегается тяжело, моторы ревут на предельной мощности, и мы уходим в воздух с последних метров ВПП. Солнце сияет, погода «звенит». Чем дальше «погружаемся» в глубь Арктики, тем щедрее она раскрывает свои красоты. Но нам не до них — все внимание вниз, нужно найти подходящую льдину. Час за часом Ил-14 выписывает в небе то «расширяющуюся коробочку», то «ромашку». Эти схемы полета дают возможность, привязавшись к какой-то точке координат, детально обследовать район. Наконец, льдина, похоже, найдена. Лежит она в пятистах километрах от СП-16, но ничего лучше поближе нет. Невструев настолько увлекся поиском, что мне все чаще приходится напоминать ему:

— Дмитрий Иванович, пора возвращаться. Путь назад неблизкий.

— Сейчас, сейчас. Давай, командир, сделаем еще один галс. Мне кажется, я вижу хороший лед...

Наконец, я не выдерживаю:

— Все. Топлива у нас меньше половины осталось, а запасные аэродромы далеко.

Невструев понимает, что я прав, но азарт сильнее его, и я вижу, как неохотно он соглашается со мной. Идем на юг, в Тикси кратчайшим путем — по меридиану. Арктика, поиграв в хорошую погоду, начинает хмуриться. Усиливается ветер, он бьет прямо «в лоб» Ил-14. Все попытки поднырнуть под него или уйти выше напрасны — воздушная

масса течет мощно, широко и в одном направлении — нам навстречу. Разговоры в кабине стихают.

Смотрю на топливомеры. Мысленно просчитываю оставшийся путь. Если условия полета не изменятся, топлива, похоже, может не хватить. «Увлеклись поиском, — ругаю себя, — как мальчишка, дал втянуть экипаж в игру со льдом. Если теперь не дотянем до Тикси, неприятностей не оберемся. Несмотря на присутствие начальника инспекции...»

Солнце ушло, облачность придавливает нас все ниже к ледяным полям и черным разводьям.

— Штурман, удаление?

Медленно, до чего же медленно мы ползем.

— Бортрадист, как погода в Тикси?

От былой оживленности у Невструева не осталось и следа — он замкнут, сосредоточен, а взгляд все дольше задерживается на двух топливомерах. Мы вползаем в ночь. Я смотрю на часы — в полете мы уже более половины суток.