Четвертая высота - Елена Ильина

Немало было и всевозможных неожиданных «сюрпризов», которые враг разбрасывал везде, где только мог: там и тут брошены были, словно их кто-то потерял здесь, велосипеды, чемоданы, патефоны. Казалось, что вещи эти, такие обыкновенные и мирные с виду, сами напрашивались, чтобы их взять в руки. Но каждая таила в себе смерть, каждая была заминирована.

Все до единого селения, все высоты связаны были между собой ходами сообщения и составляли единую и, качалось, совершенно неприступную оборону. Ключом этой обороны была высота 56,8.

И всё же нашим частям предстояло эту оборону прорвать во что бы то ни стало.

В холодную ноябрьскую ночь – в ночь на 22 ноября – командиры и политработники первого батальона собрались в блиндаже. В эту ночь никто не прилёг ни на минуту. Дымя трубкой, командир батальона Плотников рассказывал товарищам о том, что делается на Волге.

– Ух, и жарко там! – говорил он негромким, но внятным голосом человека, который привык командовать. – Земля не выдерживает, дыбом стоит. Волга горит – нефтехранилища взорваны. Всё рушится – камни, бетон, железо. А люди, обыкновенные люди – такие, как мы с зами, из плоти и крови, – держатся! Уму непостижимо, а держатся.

Плотников постучал трубкой о кулак и, помолчав, продолжал:

– Вот, скажем, завод «Красный Октябрь» расположен у самой Волги, на берегу. Теперь это одни развалины. Но люди – бойцы и свои, заводские, – дерутся за каждый камень. Удерживают полоску земли в десяток метров. Кругом всё горит, земля ходуном ходит, а люди стоят. Стоят насмерть. И уверены, что выстоят… Вот, товарищи, – помолчав, сказал он, – мы их подвести никак не можем. Права такого не имеем.

В блиндаже пахнуло струёй свежего воздуха. Дверь приоткрылась, и на погоре появилась Гуля. Она только что отвезла на машине раненых и вернулась в часть, захватив с собой почту.

Нагнув голову, она вошла в блиндаж в своём маскировочном халате поверх кожаного полушубка. Сняв меховые рукавицы, Гуля открыла санитарную сумку.

– Ты чем это нас угощать хочешь? – спросил кто-то.

– От такого угощения никто не откажется! – сказала Гуля и, вытащив из сумки пачку писем, принялась раздавать их командирам.

– Да где же ты их раздобыла ночью?

– Военная тайна! – смеясь, ответила Гуля. – Одно могу сказать: не сама написала.

«Как хорошо, что мне удалось привезти им эти письма перед самым наступлением!» – думала она, глядя на посветлевшие лица людей.

Все придвинулись к огню и почти заслонили его. Каждый читал по-своему: один – нахмурив брови, другой – чуть улыбаясь и покачивая головой, третий – взволнованно перебирая странички, заглядывая в конец и опять возвращаясь к началу.

Как любила Гуля каждого из этих людей! Как много с ними она пережила, сколько раз вместе с ними бывала на волосок от смерти! Сейчас, во время чтения писем, они казались ей не взрослыми людьми, а мальчиками, которые с жадным вниманием рассматривают долгожданные подарки. А ведь почти все они гораздо старше её. Вот Иван Антонович Плотников. Мужественный в бою, он так прост и сердечен с товарищами! Чем-то он даже напоминает ей отца, хотя ничуть не похож на него. Ах, милый отец! Что-то он делает сейчас в Москве? Он, по своему обыкновению, поздно ложится спать и, верно, сейчас ещё не спит. Заглянуть бы к нему на Сивцев Вражек, взбежать по лестнице и неожиданно позвонить у дверей.

И Гуля с необыкновенной ясностью представила себе лицо отца, удивлённое и взволнованное её неожиданным появлением. Лицо тонкое, ещё молодое, хоть и немного усталое. Он снял свои очки в широкой оправе и глядит на неё напряжённо, чуть прищурясь…

А что делает сейчас мама? Милая, дорогая моя мамочка! Сидит, верно, за столом, освещённым маленькой лампой, в далёкой уфимской комнате и пишет письмо своим тонким, убористым почерком, поглядывая время от времени в тёмный угол, где спит в своей кроватке Ёжик.

И Гуля словно увидела вновь мамины седеющие волосы, её тёплые серые глаза, услышала её грудной, всегда взволнованный голос.

Дверь снова хлопнула. В блиндаж вошёл связной офицер из штаба полка. Все сразу обернулись к нему, наскоро складывая и пряча письма.

Командир батальона Плотников бережно распечатал доставленный пакет и с каким-то особенным вниманием прочёл бумагу.

– Товарищи, – торжественно сказал он, – получен приказ: завтра в восемь тридцать…

– Наступление! – подхватило несколько голосов. Плотников кивнул головой.

– Да, наступление, к которому мы так тщательно готовились.

«Началось!» – подумала Гуля и неожиданно для самой себя сказала:

– Извините, товарищ капитан! Очень прошу вас учесть мою просьбу. Позвольте мне участвовать в бою… Хоть рядовым бойцом, если нельзя дать мне подразделение!

Плотников пристально посмотрел на неё.

– Там видно будет, – сказал он и стал разъяснять командирам подразделений смысл приказа.

– Нам нужно взять, – негромко и веско говорил он, – один из главных опорных пунктов противника: высоту 56,8. Опираясь на эту высоту, мы должны будем обеспечить дальнейшее продвижение батальонов и выполнение задач полка…

Так говорил командир батальона. Все понимали, что этот приказ – только частичка той большой задачи, которая стояла перед нашими войсками, сосредоточенными между Доном и Волгой. А эта большая задача заключалась в том, чтобы окружить трёхсоттысячную армию противника, замкнуть стальным кольцом вражеские силы, а затем их ликвидировать. От этого наступления зависело всё – не только судьба Волги, к которой рвался враг, но и судьба всей нашей Родины.

И вот это великое, решающее наступление началось. Герои осаждённого, разрушенного почти дотла города уже услышали гул нашей канонады со стороны станицы Клетской. И теперь приближалась минута, когда они должны были услышать гул наших орудий со стороны Паншина, откуда готовила своё наступление и штурм высоты 56,8 214-я дивизия.

Плотников развернул карту и принялся подробно объяснять офицерам, что предстоит делать каждому из них.

– Ну как, всё ясно? – спросил он.

– Ясно! – раздались голоса.

– Тогда по местам, товарищи. Доведите приказ до каждого бойца.

Командиры поднялись и вышли один за другим. Близился рассвет. В блиндаже стало просторно. Гуля надела полушубок, проверила свой автомат и вышла вместе с Трояновым.

Но тут её кто-то окликнул. Она оглянулась.

Это был Шура Филатов, шестнадцатилетний подросток. Он казался Гуле совсем мальчиком. У него были пухлые щёки, вихор на лбу, и смотрел он исподлобья, чуть-чуть обиженно и застенчиво, хотя обижаться ему было не на кого: на фронт он пошёл добровольно и в полку его все очень любили. Разве только одна была у него обида – его слишком берегли, а он рвался в бой.

– Я тоже хочу в наступление, – сказал он, нахмурившись.

– Мало ли что ты хочешь, – отрезала Гуля. – Подожди, наступать будем не один день. Это только начало. На всех дел хватит.

И она быстро пошла вперёд – догонять Троянова. На ходу ей вспомнилось, как совсем недавно Шура чуть было не погиб. Он тащил какие-то провода на крышу дивизионного клуба. В эту минуту фашистской бомбой словно отрезало половину дома. Шура без памяти скатился с крыши.

«А ещё в наступление просится, неугомонный!» – подумала Гуля, забыв в эту минуту, что она сама была такой же неугомонной, как и Шура.

ЧЕТВЁРТАЯ ВЫСОТА

Было семь часов утра. Вокруг расстилались холмы и лощины, подёрнутые дымкой тумана. Здесь, на передовой, чуть ли не каждый бугорок, каждый пригорок носил своё военное название. Впереди виднелись скаты холма, называвшегося высотой 56,8. Слева, ближе к нам, резко выделялась опутанная колючей проволокой высота «Артиллерийская». Обе высоты были заняты немцами.

Прошло ещё полчаса, и в семь тридцать, ровно за час, назначенный для наступления, где-то рядом загрохотало так, что задрожала земля… Началось то, что называется артподготовкой. Нельзя было различить отдельных залпов в этом сплошном, почти непереносимом оглушительном грохоте. Земля дрожала от непрерывных взрывов.

Под густым покровом дымовой завесы двинулась, приближаясь к рубежу противника, наша пехота. Но пока это ещё не атака. Атака начнётся тогда, когда дадут сигнал «катюши»…

«Слышат ли они нас там, в городе? – мелькнула у Гули мысль. – Не может быть, чтобы не слышали. И как, верно, радуются!»

Гуля тоже подвигалась вперёд вместе с бойцами первого батальона…

И, хотя люди давно уже с нетерпением ждали сигнала к наступлению, он пришёл для всех неожиданно. Что-то с пронзительным, поющим звуком понеслось в сторону врага.

«Катюши» заиграли! – поняла Гуля, и у неё радостна забилось сердце. – Вот оно, долгожданное!»

И сразу же, точно подхватив этот грозный запев «катюш», загремело раскатистое «урр-аа…». Под покровом дымовой завесы ринулись в атаку два наших стрелковых полка – 780-й и 776-й.

Придонские степи как будто разом ожили. «А… а… а…» – отозвались они на тысячеголосое «ура». Торопливо затрещали автоматные и пулемётные очереди – то длинные, то короткие.