Ветер военных лет - Глеб Бакланов

— Что будем делать в первую очередь? — спросил он меня, едва я переступил порог штабной избы.

— Половца искать. Есть от него что-нибудь?

— Ничего нет, хоть радисты вызывают его непрерывно. Ума не приложу, как его искать?

— Надо что-нибудь придумать, — спокойно ответил я, садясь за стол.

Уже по дороге у меня сложилось твердое убеждение, что на поиски пропавшего полка надо посылать разведчиков. Но не солдат, потому что идти следовало фактически в немецкий тыл, где их легко могут разоблачить: им трудно будет выдать себя за местных парней, поскольку молодежь этого возраста поголовно была или в армии или в партизанах, и фашисты прекрасно знали это, не могли не знать. Идти следовало девушкам, желательно украинкам. Я приказал подобрать девушек-добровольцев из медсанбата и к утру тщательно подготовить их к предстоящей разведке.

Перед рассветом следующего дня ко мне на командный пункт пришли две миловидные девушки в крестьянской одежде. К сожалению, фамилий их не помню, зато помню, что подготовлены они были хорошо и мою проверку выдержали, правильно ответив, что и как они должны спрашивать у местных жителей, что отвечать гитлеровцам, если попадут к ним, и т. д. В заключение я спросил:

— Ну, страшно вам идти?

Девушки, уже окончательно войдя в роль деревенских простушек, лукаво переглянулись, и та из них, что была побойчее, ответила:

— От же скажете!

Вскоре разведчицы ушли на запад через наши боевые порядки.

Утро не принесло ничего нового. 42-й полк на наши радиосигналы не отвечал. Однако следующей ночью, с октября, когда все мы уже начали беспокоиться за судьбу разведчиц, к нашим позициям вышел полк Половца, на который девушки набрели еще утром. Глядя на усталое, почерневшее лицо и без того смуглого майора Ивана Кузьмича Половца, я испытал такое безмерное облегчение, будто с возвращением полка позади остались все тяготы войны.

Преодолевая усталость, он доложил:

— Товарищ генерал, вверенный мне полк из окружения вышел полностью, с артиллерией и обозами. Раненых — семь, убитых и отставших нет.

Я с радостью и удовольствием смотрел на ладного кареглазого майора и испытывал к нему чувство совершенно искренней благодарности, как будто, выйдя из вражеского кольца, он сделал большое одолжение лично мне. Сам же Половец во всем происшедшем видел только исполнение воинского долга, а где-то подспудно, как мне показалось, в нем даже жило некое ощущение своей вины за то, что полк оказался в окружении. Во всяком случае, рассказывая мне обо всем случившемся, Половец держался очень скромно, свои заслуги старался оставить в тени. Но я-то знал, что значила его личная храбрость, инициатива и энергия.

— Спасибо тебе, Иван Кузьмич, — сказал я, пожимая его крепкую смуглую руку. — Молодец.

— За что же спасибо, товарищ генерал? — совершенно искренне и просто ответил на вопрос вопросом взволнованный Половец.

— За то, что полк вышел без потерь.

— Товарищ комдив, так мы же все ваши радиограммы получали. Прямо по ним и действовали. Только ответить не могли: рация испортилась, работала исключительно на прием. А мы прямо по вашим инструкциям действовали.

Я засмеялся:

— А немцы тоже действовали по нашим инструкциям? Идите, мол, майор, как ваше начальство приказывает, мы мешать не будем…

— Нет, конечно, с немцами у нас интересы расходились, это уж точно, улыбнулся Половец. — Но ведь они свой контрудар на танках построили, двигались в основном по дорогам, так что сплошной линии фронта фактически не было. Можно было ухитриться проскочить между их колоннами…

— Вот за то и спасибо, что ухитрились.

Как я и предполагал и как выяснилось из рассказов других офицеров и красноармейцев 42-го полка, все было не так просто. Отрезанный немецкими танкистами, лишенный связи с командованием, полк попал в катастрофическое положение. Полк — это не иголка, а степные районы Украины с небольшими рощицами и перелесками — не стог сена. «Спрятать» полк во вражеском тылу или скрыть от противника его передвижение в данных условиях крайне трудно. Не менее трудно сохранить его как боеспособную единицу, поддержать моральный дух личного состава, его веру в командиров, добиться мобилизации всех сил физических и нравственных — для прорыва. Для этого командир полка должен быть и талантливым военачальником, и поистине человеком железного характера. Майор Половец в сложной ситуации показал себя именно таким командиром, проявил подлинный воинский героизм.

Вот почему я нисколько не удивился, когда командарм Шумилов предложил мне представить майора Половца к высокому званию Героя Советского Союза, указав при этом и его прежние заслуги. Золотая Звезда, вскоре засиявшая на его груди, явилась подтверждением того, что Родина по заслугам воздает почести своим лучшим сыновьям.

Собственно, этим эпизодом завершилось пребывание нашей дивизии в составе войск 7-й гвардейской армии. Мы вновь вошли в свою 5-ю гвардейскую.

При первой же встрече с командармом Жадовым, он, выслушав мой подробный рассказ о событиях последних дней, сказал:

— Между прочим, в общих чертах ваша эпопея хорошо известна командующему фронтом.

— Командующему? — переспросил я. — Каким образом?

— Между прочим, ты мог бы заметить, что командующий фронтом всегда имеет довольно полную информацию о происходящих событиях. Так или не так?

— Так, — неохотно ответил я, понимая, что осведомленность командующего не сулит мне ничего приятного: генерал армии Конев был человеком строгим. Жадов смотрел на меня выжидательно и с усмешкой в глазах. Вероятно, решил я, знает что-нибудь еще, — Он с вами говорил об этом? — спросил я Жадова.

— И даже очень. О тебе непосредственно спрашивал.

— И что же он спрашивал? — чувствуя себя чуть ли не провинившимся первоклассником, пробормотал я.

— «Комдив Бакланов? — говорит. — Это какой же? Не тот ли, что на совещании у меня под боком спал, да еще и похрапывал? Вот теперь и Верблюжку проспали.

Я уже несколько знал генерала армии Конева, знал, какой цепкой памятью обладает он, слышал, что командующий никогда не пропускает случая повоспитывать своих подчиненных и сурово взыскивает за оплошности.

А Жадов продолжал:

— Командующий фронтом крайне недоволен тем, как обернулось ваше наступление. Тебе придется самому доложить обо всем.

Я отправился с докладом к генералу Коневу.

Он принял меня нахмуренным, слушал молча, с недовольным лицом и не глядя на меня. Когда же я сказал о принятом решении отступать на исходный рубеж, то есть на Ингулец, и занять там оборону, командующий быстро взглянул на меня, сердито спросил: