В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 - Юрий Владимиров

По существу, эти лица являются самыми бессовестными и нахальными эксплуататорами своих же близких товарищей. Ведь никого из пленных не отпустят до тех пор, пока они не выполнят весь объем работы, будь группа в полном или не в полном составе. Так что напрасно они говорят, что таким саботажем помогают своей сражающейся родине. Фельдфебель, старый «солдафон» времен Первой мировой войны, был тончайшим психологом, и для него было достаточно внимательно посмотреть на своего визави, чтобы узнать, что он собой представляет и о чем думает.

Фельдфебель, вероятно, догадывался, что некоторые из пленных, судя хотя бы по их выправке, являются не рядовыми солдатами, а офицерами, скрывшими при регистрации свое фактическое воинское звание. От них он старался поскорее избавиться, отправив в другие лагеря. Фельдфебель побаивался военнопленных, которые, с его точки зрения, были чересчур образованными и развитыми, предпочитая иметь в своем подчинении дисциплинированных, исполнительных и послушных пленных.

Фельдфебель требовал от всех и во всем аккуратности – и в одежде, и в работе, и в любых поступках. Он был суров, прямолинеен, порой невыдержан, часто впадал в гнев и давал волю рукам, то есть резиновой дубинке и плетке, которую какой-то пленный изготовил ему с хлыстом из бычьего полового члена. Часто фельдфебель в сильном гневе при посторонних и на улице избивал пленного, попавшегося при краже чего-либо или провинившегося по другой причине. Тогда фельдфебель гонял остальных пленных на плацу, командуя: «Ложись! Вставай!» «Иначе нельзя, – говорил он, – народ может подумать, что я покровительствую пленным. А за это можно получить взыскание от начальства». Обычно на следующий день он отходил и, пожалев побитого, оставлял его «дома» или посылал на хорошую (в смысле питания) работу.

Всех перебежчиков, власовцев и других, сознательно вставших на сторону Германии и особенно поступивших там на военную службу, он считал прямыми изменниками родины. «Солдат, – считал он, – должен быть всегда верен своей родине, даже в плену». Поэтому он не допускал в лагерь без приказа сверху власовских агитаторов или вербовщиков в РОА.

…Следующей моей обязанностью, как и у первого переводчика Саши, фельдфебель определил «выходы на конкретные рабочие места по вызову немецких производителей работ и мастеров, который может поступить по телефону или через курьера в комендатуру лагеря». Еще я должен был помогать унтер-офицеру Петцольду или другому немецкому военнослужащему, выполняющему функции писаря, правильно записать в немецкой транскрипции русские фамилии и имена пленных. Иногда могла потребоваться помощь полицаю Феде Журавскому в поддержании порядка. Мне могли поручить сопровождать группу пленных даже при выносе параши из гаража, при доставке пищи из кухни и т. д.

Как от переводчика Саши и полицая Феди Журавского, от меня фельдфебель потребовал вести «систематическое воспитание своих пленных товарищей». Надо было напоминать им о необходимости «вести себя прилично, особенно перед немецким населением».

«Некоторые пленные, – говорил фельдфебель, – кричат немцам: „Гитлер капут“ – и заявляют, что Германия проиграет войну, а когда русские придут, то они за все жестоко отомстят и не оставят нетронутой ни одну женщину. Такое совершенно недопустимо. И за такие действия этих явных дураков будут строжайше и безжалостно наказывать экзекуцией, помещением в карцер или переводом в штрафной лагерь, причем пострадают не только они сами, но и мы – их воспитатели». Фельдфебель пояснил мне, что я имею право свободно перемещаться по территории аэродрома, прилегающей к гаражу, ангарам, медико-санитарной части, кухне и месту опорожнения параши. Однако для этого нужно обязательно носить на левом рукаве белую повязку с надписью «Переводчик». Я должен сделать чернилами эту надпись. Все нужное для этого принес Петцольд.

Мои соседи по комнате тоже имели белые повязки, означавшие, что их обладатели относятся к начальствующему составу лагеря, но некоторые перестали их носить, так как работающие на территории аэродрома хорошо знали, кто они такие. Скоро и я не стал носить повязку.

Когда во дворе уже совсем стемнело, я успел написать на принесенной мне белой повязке ручкой и кисточкой чернилами большую надпись «Dolmetscher» («Переводчик»). Тогда же вернулся с работы Миша Федерякин. Он принес свою пайку хлеба и маргарина и бидончик с горячим эрзац-кофе. Миша поделился всем этим со мной, мы выпили по кружке кофе и улеглись раздетыми до нижнего белья, немного поговорили и крепко уснули. Моя первая ночь на новом месте прошла спокойно.

Глава 3

В 5 часов 30 минут утра из открытой настежь двери нашей комнаты раздался громкий крик часового «Подъем!». Миши Федерякина уже не было – он давно ушел работать на кухню. Не было также Феди Журавского и Никиты Парфенова. После завтрака еще незнакомый мне часовой – высокий стрелок по фамилии Нойберт и прозвищу Оглоед, сменивший Николая Билка, дал команду: «Всем выйти и построиться для поверки!» Из караульного помещения вышли фельдфебель Хебештрайт и унтер-офицер Петцольд. Унтер тщательно пересчитал пленных и доложил шефу, что все на месте. После этого фельдфебель в сопровождении Саши медленно обошел строй, внимательно осматривая каждого пленного и делая некоторым замечания.

Затем фельдфебель подозвал меня, уже надевшего на левый рукав своего мундира повязку с надписью «Dolmetscher», и поставил лицом к строю. Потом через Сашу он объявил присутствовавшим, что теперь в лагере есть второй переводчик, к которому тоже можно обращаться за помощью при разговоре с немецким персоналом. По просьбе фельдфебеля я сказал кратко о себе – сообщил, что зовут меня Юрием, мне идет двадцать второй год, был призван в армию в 1941 году из Москвы, где учился в вузе, в плен попал во время окружения наших войск под Харьковом.

После этого Саша попросил заболевших построиться по три человека в ряд. Остальных увели на работу. Из немцев, пришедших за пленными, мне особенно запомнился небольшого роста старичок с малюсенькой трехколесной (с одним колесом впереди и двумя колесами сзади) грузовой автомашиной. Он поприветствовал фельдфебеля словами «Хайль Гитлер!», но вытянул правую руку с наклоном не вверх, как положено, а вниз и медленно. Можно было понять, что он пожелал совсем не здравия своему фюреру. Мы удивились такой очень опасной для него шутке. Однако при этом окружающие лишь добродушно посмеялись. Фельдфебель тоже сказал старичку что-то смешное.

Приданные старику пленные и он сам занимались прессованием отходов картона и бумаги на небольшом ручном прессе в малом гараже. Отходы для прессования доставляли им из ангаров аэродрома. Старичок увозил пакеты в город на своем «драндулете». Он ежедневно понемногу подкармливал, чем мог, своих подопечных и по их просьбе никого другого не брал в помощники.