Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е) - Коллектив авторов

Если эти люди и эта страна вкладывают деньги в образование для того, чтобы получить необходимых экспертов, то разве мы не имеем права публично заявить перед лицом других трудящихся, за что мы боремся и будем бороться в будущем? Разве мы не имеем права сказать, что мы считаем правильным, а что неправильным, высказаться о том, кто замедляет наше развитие? <…> Студенческий Союз должен бороться против неправильного понимания социализма как бесконфликтного общества, против ублюдочной теории, которая, исходя из интернационального характера рабочего класса, отрицает его национальный характер, против отрицания рынка и товарно-денежного обмена <…> Это, однако, не означает призыва ни к какой автономии или синдикализму, так как интересы студентов не отличаются от интересов рабочего класса и всего общества492.

Летом 1971 года обстановка оставалась неустойчивой и напряженной: Союз хорватских студентов вступил в конфликт с другими студенческими союзами в Югославии. 22 ноября 1971 года Хорватское университетское движение объявило, что Загребский университет продолжит бастовать до тех пор, пока не будет введено новое законодательство, касающееся иностранной валюты. Вопрос об иностранной валюте был одним из самых болезненных вопросов, связанных с перераспределением финансовых потоков между республиками Югославской Федерации. Значительные доходы от туризма сделали Хорватию самым крупным источником иностранной валюты в Югославии, но закрытый рынок валюты вынуждал Хорватию делиться этими доходами с другими республиками, обменивая валюту по такому курсу, который не был для нее выгоден. Таким образом, университетское движение теперь открыто отошло от повестки дня, связанной с образованием, и оказалось тесно связано с проблемами, порожденными структурой Федерации, что дало возможность некоторым хорватским СМИ назвать протест антиконституционным493.

24 ноября студенты решили распространить забастовку на другие хорватские университеты. Руководители Союза коммунистов Хорватии отреагировали на это двойственно. С одной стороны, они заявили, что соглашаются с существованием проблем, связанных с режимом функционирования иностранной валюты, но с другой – подвергли острой критике сам метод забастовки. В исследовательской литературе обсуждается вопрос о том, был ли этот шаг следствием искреннего осуждения или же просто осознания необходимости предотвратить «столкновения»494. Несмотря на то что ряд СМИ и некоторые руководители выразили поддержку студентам, в конце концов было принято решение 3 декабря остановить забастовку. Очевидно, что к этому дню она уже была практически бесполезной495.

1 декабря 1971 года руководство Союза коммунистов Хорватии было вызвано в охотничий дом Тито в Карагеоргиево, на совместное заседание президиумов Союза коммунистов Хорватии и Союза коммунистов Югославии, где хорватские руководители были подвергнуты осуждению за то, что их политика существенно отошла от линии партии, – было обещано, что они понесут ответственность за последствия своих поступков. Однако никто из них в тот момент не был отправлен в отставку, так как это означало бы серьезное нарушение партийных правил и установленного порядка. Вместо этого им было приказано «разобраться» с проблемами в своей собственной республике, начиная с национального движения во главе с «Матицей Хорватской», которое, как уже было видно, «выходило из-под контроля».

Во второй половине дня 2 декабря Тито выступил по национальному радио и зачитал заявление, в котором были обнародованы выводы, достигнутые на этих двух встречах – с Союзом коммунистов Хорватии и Союзом коммунистов Югославии. Несколько дней понадобилось для создания иллюзии «народных требований» и их кадровых последствий, а затем руководители Союза коммунистов Хорватии официально ушли со своих постов496. Студенты Загребского университета, планировавшие публичные протесты против этого решения, были арестованы. «Массовое движение» пришло к концу.

Политическую идеологию реформы образования в бывшей Югославии нельзя понять вне контекста описанных выше протестных движений. Все реформы, проведенные в первой половине 1970-х годов, были начаты для разрешения конфликтов и напряжений, проявившихся в общественных движениях 1968 – 1972 годов497. Репрессивные меры (изгнание марксистов «Praxis» и других «идеологически невыдержанных» из рядов Союза коммунистов), административные реформы и реформы законодательства (децентрализация принятия решений в Федерации и закрепление этого принципа в Конституции 1974 года) были только одной стороной медали. Другую, более «мягкую» представляли такие меры, как реформа образования. Они заключались не только (или не в первую очередь) в репрессиях, но также в превентивных долгосрочных инициативах. Реформа образования, с одной стороны, реагировала на объективные причины, вызвавшие общественное недовольство: «профессионализированный» учебный план и трудовое обучение должны были уменьшить срок перехода от получения образования к трудоустройству и сократить сопутствующие затраты. Однако реформа была и попыткой разрешить более глубокие и сложные противоречия югославского социализма: воспроизводство классового неравенства с помощью и в процессе образования.

Именно по этой причине в ходе реформы была уничтожена бинарная система, предполагавшая сосуществование профессиональных и общеобразовательных школ. Планировалось обеспечить возможность поступления в университет не только для привилегированных «наследников» буржуазии и таким образом добиться того, чтобы высшее образование перестало быть инструментом воспроизводства общественного неравенства. Тем не менее в проекте реформы ясно просматривается и другая идея, суть которой состоит в том, что университеты по самой своей сути являются опорой социальных конфликтов. Следовательно, этот общественный институт, который должен был бы способствовать социальному развитию и прогрессу, особенно среди представителей рабочего класса, не только воспроизводил социальное неравенство, но также сеял зерна недовольства среди студентов и других кругов населения. Это означало, что любой человек, даже рабоче-крестьянского происхождения, поступивший в университет, подвергался потенциальной опасности стать диссидентом, выражающим мысли, отличные от официальной идеологии СКЮ. Университет как таковой превратился в «опасный» общественный институт, где молодых людей «соблазняли» диссидентскими идеями.

В этом и заключается суть противоречивого отношения коммунистических политиков к образованию. С одной стороны, образование воспринималось как условие прогресса, освобождения и социальных реформ. Оно было обязательной составляющей как экономического, так и социального развития. Однако, с другой стороны, образование считалось способом социального воспроизводства. Концепция социального воспроизводства включала в себя «классическое» марксистское прочтение классовой функции образования, известное по работам Пьера Бурдьё498. Вместе с тем эта концепция могла рассматриваться и в более широком контексте. Образование влекло за собой воспроизводство (или усвоение) идей и ценностей, характерных для предыдущего, буржуазного режима, а следовательно, «чуждых» интересам рабочего класса.

Архитекторы реформы образования столкнулись с парадоксом. Институт, который должен был бы способствовать развитию общества и содействовать интересам его авангарда – рабочего класса, явно внушал молодым людям прямо противоположные идеи. По политическим или идеологическим причинам они были не способны признать возможность самостоятельных выступлений рабочих против политических решений Союза коммунистов. Поэтому единственным возможным объяснением критики официальной политики СКЮ, прозвучавшей во время выступлений, могло быть только то, что студентов «сбили с пути истинного» другие люди, а это объяснение, соответственно, порождало предположение о существовании «внутреннего врага» и «иностранного агента». Именно поэтому Тито в своей речи сравнил бывшего руководителя секретной службы Ранковича, снятого со своего поста в 1966 году, с философами-марксистами школы «Праксиса» из Белградского университета, хотя вряд ли можно было бы найти более далеких друг от друга с политической точки зрения людей. И Ранкович, и философы «Праксиса» угрожали верховенству Союза коммунистов – и, что еще важнее, положению Тито как неоспоримого югославского лидера, – а значит, их надо было нейтрализовать.

Реформа преследовала двоякую цель. С одной стороны, она должна была устранить объективные источники недовольства, снизив безработицу и приспособив образование к структуре рынка труда. С другой стороны, она должна была лишить университеты их роли как места социального воспроизводства и одновременно источника общественного недовольства.