Артур Миллер. Пьесы: Все мои сыновья, Смерть коммивояжера, Суровое испытание, Вид с моста - Артур Миллер

Пэррис у уже за сорок. Этот человек никогда не шел в жизни прямой дорогой, и вряд ли можно сказать о нем что-либо хорошее. Он делал все, чтобы расположить к себе людей и господа бога, но ему всегда казалось, что его ненавидят. Всякое возражение он почитал за обиду и чувствовал себя уязвленным, даже когда кто-нибудь на собрании поднимался закрыть дверь без его разрешения.

Оставшись вдовцом, он не интересовался детьми, да и не умел ладить с ними. Он требовал от них еще большего послушания, чем от взрослых, и, более того, искренне верил, что дети испытывают чувство благодарности за то, что им разрешают ходить, держа руки по швам, и не открывать рта, когда их не спрашивают.

Дом Пэрриса стоял неподалеку от молитвенного дома, среди ряда хмурых домишек, прильнувших друг к другу, будто ища защиты от суровой массачусетской зимы.

Прошло едва ли сорок лет со дня основания Сейлема, и вряд ли сейчас его назвали даже деревней, но в те времена он считался городом. Для европейцев это была страна, населенная варварской сектой фанатиков.

Никто не знает достоверно, как протекала жизнь в Сейлеме. Писателей среди них не было — да никто и не посмел бы прочесть Книгу, попадись она ему под руку. Их вера запрещала чтение, так же как всякие представления и другие «пустые развлечения», праздников у них не было. Даже рождества они не праздновали.

Время, свободное от работы, надлежало посвящать молитвам. Так шли дни за днями, в труде и молитвах. Разумеется, иногда небольшие события нарушали этот строгий и мрачный образ жизни. Говорят, когда строительство нового дома подходило к концу, друзья хозяина собирались, чтобы помочь ему «поднять крышу». Ритуал сопровождался угощением, по всей вероятности, не без участия крепкого сидра. Находились и такие бездельники, которые позволяли себе проводить время в таверне «Бриджен Бишоп» за игрой в «shovelboard»[8]. От такого морального падения остальных жителей Сейлема, больше чем вера, уберегал каждодневный труд. Люди героически боролись, отвоевывая у земли каждое зернышко; им некогда было шляться без дела.

Суровость их нравов объяснялась также и тем, что совсем еще недавно миновали времена, когда Сейлем должен был обороняться от нападения индейцев, и, хотя сейчас страна жила относительно спокойно, опасность не была еще окончательно ликвидирована. Бок о бок простирался бесконечный Запад, полный тайн и неожиданностей.

Оттуда, из этого темного и грозного края, время от времени индейцы совершали опустошительные набеги, и немало жителей Сейлема погибало тогда от рук язычников. Жители Сейлема были уверены, что девственный лес — убежище дьявола, его последняя крепость. Американский лес был единственным местом на земле, где вообще не признавали бога. Индейцы, несмотря на все попытки пуритан, упорствовали в своем нежелании приобщиться к их вере, и. в этом несомненно виноваты пуритане, предпочитавшие забирать землю у язычников, а не у своих друзей христиан. Но кроме поклонения общему христианскому богу жители Сейлема обладали и кастовой нетерпимостью. Отцы этих людей несомненно преследовались в Англии, поэтому теперь, создав собственную религию, они отрицали всякую другую секту, боясь, что их Новый Иерусалим может быть осквернен и испорчен. Они твердо убедили себя, что только они единственные держат в своих руках светоч, который должен озарить мир. Их религия поддерживала дисциплину военного лагеря, а дисциплина помогала соблюдать чистоту религии. Поступать так заставляла их сама жизнь этой суровой страны. Англичане, высадившиеся на юге в Вирджинии, были уничтожены, потому что они в погоне за наживой не осознали необходимости такого объединения. Эта же участь грозила и пуританам, но они вовремя создали коммуну, которая походила на военный лагерь с единственной властью военачальника. Все люди коммуны были объединены простым и цельным мировоззрением. Это было мировоззрение, продиктованное желанием безопасности. Диктатура была осознанной необходимостью. Их целеустремленность, их самоотречение, запрещение каких бы то ни было развлечений, наконец, их сурово карающее правосудие — все это способствовало постоянной готовности принять все невзгоды, которые щедро слал им этот негостеприимный край.

Но к 1692 году люди Сейлема были уже не те, что прибыли сюда на «Мейфлауре»[9]. Неограниченных правителей сменила хунта. Времена военного лагеря прошли. Старая дисциплина уже тяготила людей, и бытие представлялось простому жителю неразрешимым и запутанным, потому что продолжали действовать старые законы неумолимого пуританства. Например, по традиции жители Сейлема регулярно выбирали двух мужчин — патруль. Почему-то их называли «шутниками». В обязанность этих «шутников» входило: следить, кто на богослужении плохо прислушивается к словам молитвы или, вместо того чтобы в воскресный день идти в молитвенный дом, работает в поле. Они составляли списки таких людей и передавали их в суд, чтобы неверующих или недостаточно рьяно верующих привлечь к ответу. Таким образом, дисциплина породила подозрительность и наушничество. Сейлемская трагедия возникла парадоксально. Парадоксально, что сегодня мы оказались в тех же тисках и нет никакой надежды, что мы сможем разрешить стоящие перед нами проблемы. Когда-то жители Сейлема вырастили теократию — сочетание государственных и религиозных сил, в задачу которой входило держать коммуну, в единогласии, предотвращать, любые распри, ибо всякие разногласия приводят лишь к упадку и разрушению. Это было продиктовано необходимостью, имело свою цель и достигало ее. Но со временем теократия породила то, что погубило ее. Репрессии теократии стали тяжелее, чем опасность, против которой она была основана.

Людям было еще не под силу организовать свою общественную жизнь, не прибегая к репрессиям. Маятник жизни застрял между Свободой и Необходимостью. К тому времени в Сейлеме прошла дифференциация и для многих перевес оказался на стороне личной свободы. Предельным проявлением дифференциации и озлобления явилась охота за ведьмами. Но это была не просто репрессия. Она давала каждому возможность — и об этом не следует забывать — выгородить себя, обвинив в колдовстве соседа или знакомого. Клевета, с одной стороны, стала необходимостью; с другой — делом святым и патриотичным. Долго сдерживаемая ненависть соседей наконец-то могла открыто выразиться, месть получила выход, наперекор милосердию, предписанному библией. Ненависть, порожденная бесконечными драками по поводу дележа земли, начала маскироваться моральными категориями. Каждый мог спокойно обвинить соседа, не испытывая угрызений совести. Старые споры, подозрения, зависть слабых к счастливым должны были прорваться и прорвались во всеобщем «религиозном рвении».

Сейчас его преподобие Пэррис молится. Мы не слышим слов, он что-то бормочет, плачет, затем вновь приступает к молитве. Опасность, нависшая над ним, гнетет его. На кровати по — прежнему лежит Бетти.

Дверь открывается, и входит Титуба. Это негритянка — рабыня, ей за сорок. Пэррис привез Титубу с Барбадоса, где он несколько лет занимался торговлей, прежде чем принял духовный сан. Она очень напугала, она знает, что все неприятности прежде всего отразятся на ее спине, но она настолько привязана к Бетти, что даже короткая разлука с ней для нее невыносима.

Титуба (отступая). Моя Бетти скоро будет здорова?

Пэррис. Вон отсюда!

Титуба (пятясь к двери). Моя Бетти не умрет?..

Пэррис (вскакивая в ярости на ноги). Долой с глаз моих!

Титуба исчезает.

Долой с моих… (Задыхается от рыданий. Закрывает дверь и прислоняется к ней в изнеможении.) О боже! Боже, помоги мне! (Бормоча что-то сквозь всхлипывания, возвращается к кровати и берет Бетти за руку.) Бетти… Дитя. Дорогое дитя! Проснись, открой глаза! Бетти…

Он хочет вновь стать на колени, но в комнату входит его племянница Абигайль Уильямс, семнадцатилетняя девушка поразительной красоты. Она обладает безграничной способностью лицемерить и «перевоплощаться». Сейчас Абигайль очень встревожена, но внешне сдержанна.

Абигайль. Дядя!

Он поворачивается к ней.

Сусанна Уалькотт вернулась от доктора Григса.

Пэррис. Пусть войдет, пусть войдет!

Абигайль (открывая дверь на лестницу, ведущую на первый этаж). Войди, Сусанна.

Входит Сусанна Уалькотт — нервная, суетливая девушка, чуть моложе Абигайль.

Пэррис (с надеждой). Что сказал доктор, дитя?

Сусанна (вытягивает шею, пытаясь взглянуть на Бетти). Он велел передать вам, ваше преподобие, что он не нашел в своих книгах нужного лекарства.