Допрос Колчака - Александр Колчак

Алексеевский. А вообще орловский отряд в его составе мог пойти куда бы то ни было?

Колчак. Я думаю, что мог бы. Он потом действовал в Приморской области по моему плану. Этот отряд увеличился до 2.000 человек, – добровольцы все-таки являлись.

Попов. Как вы реагировали на пожелание Японии?

Колчак. Я считал, что главные действия должны быть на Дальнем Востоке, потому что во Владивостоке были огромные рессурсы и средства, которые бы освободили нас от постоянного обращения за помощью к иностранцам. Хорват был очень огорчен, но что делать, – не вести же войну из-за этого между собою. Он ставил вопрос так, как он есть. После этого, поговоривши с начальником штаба Орлова, я задал ему задачу строевой подготовки этих частей, чтобы сделать из них регулярные силы, потому что, в конце концов, все это носило характер нерегуляриых воинских частей. Поэтому первой [121] моей задачей было приведение в порядок всех этих частей в дисциплинарном отношении и обучении их стрельбе. Затем я на Сунгари начал образовывать флотилию, использовав морских офицеров и команды, которые состояли из добровольцев. Китайцы смотрели на это довольно косо, но каких бы то ни было препятствий в этом отношении не чинили. Одним из первых мероприятий был вывод из Харбина всех воинских отрядов и частей, потому что это был город ниже всякой репутации, – пьянство и безобразия непременно связывались с пребыванием воинских частей в Харбине. Поэтому, когда явилась возможность все эти части вывести из Харбина и расположить их на линии до Пограничной, я это сделал. И отряд Орлова был расположен на ст. Пограничная. В Харбине я оставил небольшие части для несения караула.

Затем, вскоре после моего возвращения от Семенова, ко мне прибыл генерал Накашима, которые сообщил, что известный груз артиллерии, снарядов и оружия посылается из Японии в мое распоряжение. Потом он спросил: «Как вы с Семеновым?». Мне было отчетливо понятно и ясно, что все это – дело рук японской миссии, и такое обращение ко мне Накашима меня взорвало. Я бываю очень сдержан, но в некоторых случаях я взрываюсь». Это была насмешка, и я сказал: «Вы, вероятно, отлично знали, к каким результатам эта поездка поведет. Я не знал, но вы отлично знали. Мне очень хорошо известно, что поведение и отношение Семенова было инструктировано подполковником Куроки, который состоял при нем. Вы можете против этого возражать, но это не меняет положения». Затем он говорит: «Что же, отряд Врангеля возвращаете от Семенова к себе?» – «Ваше превосходительство, отряд Врангеля действует на фронте, и поэтому, независимо от каких бы то ни было отношений моих с Семеновым, я не дам приказания убрать этот отряд, пока начальник этого не скажет и пока не явится возможность. Не могу я с фронта убрать часть, которая находится в боевой работе». Тогда он говорит: «А вы бы потребовали, чтобы эту часть вызвать».

Это меня окончательно возмутило, потому что это было бы просто провокационное предприятие, – я приказал бы Семенову вернуть отряд, а он не подчинился бы. Я сказал: «Я бы, может быть, это и сделал, если бы вы мне не мешали». Одновременно с этим я узнал, что, несмотря на обещания мне и Хорвату передать деньги в наше распоряжение, Накашима через Куроки [122] передал их Семенову. По этому поводу я ему сказал: «У меня к вам была покорнейшая просьба, исполнение которой я считал важной в точки зрения дисциплины. Формально мы бы не возражали, и то, что вы приказали бы, было бы передано. Я указал вам на те отрицательные результаты, которые получаются при непосредственной передаче этих сумм. Вы обещали, но тем не менее не исполнили, не предупредивши меня. Я должен сказать, что вы способствуете нарушению дисциплины и порядка в наших частях. Мне непонятны мотивы, по которым вы это делали, но факт для меня остается фактом». После этого мы очень холодно расстались, при чем он мне сказал: «Я японский офицер, я никогда не позволил бы себе нарушение дисциплины в каких-нибудь других частях. Вы наносите мне тяжкое обвинение, что мои действия нарушают военную дисциплину». На это я ответил: «Факты, которые я вам привел, подтверждают справедливость того, что я сказал». Это привело меня к совершенному разрыву с японской миссией. Я никаких дальнейших шагов не предпринимал, и, в конце концов, они задержали мне доставку груза оружия в Дальнем. Эта беседа была последней, содержание которой я не скрывал.

Алексеевский. Не приходилось вам высказывать мнений, которые могли бы быть приняты за выражение вашего общего отношения к помощи Япония в борьбе с большевиками, которые резюмировались бы фразой: «В конце концов, лучше большевики чем японцы»?

Колчак. Нет, такой фразы не было сказано. Я таких положений не высказывал. Кроме того, я знаю хорошо, что против меня на этой почве была борьба и интриги, которые велись от генерала Плешкова и Хорвата для того, чтобы использовать мое японофобство. Собственно говоря, никакого японофобства и японофильства не было, – нужно было только получить оружие. Я считал, что все это должно быть оплачено, но те размеры и те средства, которые я просил, были по существу так мизерны, что для первоклассной державы говорить о каких-то компенсациях за четыре старых гаубицы и десять тысяч винтовок мне представлялось совершенно абсурдным, потому что сам Хорват говорил, что средства на покупку найдутся, если бы надо было заплатить.

К этому периоду пошли слухи о восстании чехов на линии железной дороги, и некоторые чехи уже ушли [шли] и начали продвигаться по Амурской дороге…

Денике. За этот период времени до появления чехов были ли связи у вас или у окружающих вас групп с существовавшими на территории России или Сибири антибольшевистскими организациями и чехами?

Колчак. Нет, такой связи не было, – были только слухи, которые сообщали о том, что создается новая власть в Сибири, но о ней я окончательно узнал только осенью, когда приехал из Японии во Владивосток и когда прибыла туда миссия Вологодского{35}.

Денике. А с российскими антибольшевистскими организациями, например Национальным центром, были у вас связи?

Колчак. О России мы узнавали только по слухам, а связи никакой не было. Первое известие более или менее точное и с большим опозданием привез приехавший из добровольческой армии генерал Степанов, впоследствии бывший у меня военным министром. Он привез сведения о том, что делается на юге России. Тогда же приехали Флуг и Глухарев{36}.

Алексеевский. Они были в добровольческой армии или состояли только в офицерской организации в России? Они ведь приехали от Алексеева? Имели ли они какие-нибудь задания, или они были людьми, действующими за свой страх и риск?

Колчак. Они были посланы в Сибирь для осведомительной цели и никакой специальной миссии не имели. Они все остались здесь, обратно не вернулись, а ген. Алексееву они послали доклад и письма с курьером окружным путем. Кроме того, была послана курьерами группа офицеров, но дошли они или нет, – мне неизвестно.