Гражданская война. Генеральная репетиция демократии - Алексей Щербаков

«Августовский мятеж вспыхнул на стыке Второй и Третьей армий Восточного фронта, разъединяя их, угрожая их флангам и тылам. Это был удар в спину, нарушивший коммуникации, лишивший московских и питерских рабочих подвоза хлеба. Мятеж сомкнулся с полыхавшими в крае крестьянскими восстаниями и грозил соединиться на севере с интервентами».

(Е. Шумилов)

Заметим, кстати, что крестьянские восстания начались против Комуча. Красные их получили «в наследство». Мужикам не нравились ни те, ни эти. Колчак им впоследствии тоже не понравился.

…Красные с 17 августа до конца месяца предпринимали попытки отбить город. Но действовали они относительно немногочисленными отрядами, и что самое главное — тогда на Восточном фронте Красной Армии еще сохранялись традиции «эшелонной войны». Вот и в этом случае красноармейцы каждый раз тупо наступали вдоль железной дороги. Разумеется, повстанцы под чутким руководством Федичкина возвели укрепления, о которые красные раз за разом благополучно расшибали лоб. Потом большевики махнули рукой на повстанцев. Не до того было.

Как всегда случалось при восстаниях, обе стороны потом упрекали друг друга в жестокости. И обе стороны были правы. Уже 9 августа в Ижевске повстанцы начали разбираться с большевиками. Для начала принялись арестовывать представителей Советской власти, кто не успел убежать.

«Расстреливали во дворе военного отдела, в зале под заводской башней, подвалах исполкома».

Затем очередь дошла до родственников красноармейцев.

«Так, были арестованы отец заместителя председателя Боткинского Совета Казенова, а вслед за ним и 18-летняя сестра, которая пыталась передать брату посылку. Через несколько дней они были расстреляны. Был схвачен и расстрелян проявлявший сочувствие к большевикам священник Дронин, многие другие».

(Д. Чураков, историк)

А дальше, как это бывает, вошли во вкус.

«Казалось бы, придя к власти на волне недовольства большевиками, пользуясь поддержкой или благожелательным нейтралитетом многих рабочих завода, ижевские эсеры и меньшевики могли взяться за реализацию своих программных установок — строительство "образцового рабочего социализма" или хотя бы "образцовой демократической республики" без коммунистов и без Советов. Но режим, существовавший в Ижевске с 8 августа по 7 ноября 1918 г., на практике не имел никакого отношения ни к социализму, ни к демократии. С самого начала пришедшие к власти правосоциалистические деятели главным средством ее удержания делают белый террор».

(Д. Чураков)

Всего было арестовано около 3000 человек, которых разместили на баржах. На случай подхода красных баржи подготовили к затоплению. Был издан приказ: «Пусть арестованные молят бога, чтобы мы отогнали красных. Если красные приблизятся к городу ближе чем на 3 версты, то арестантские помещения будут закиданы бомбами».

…Несколько отвлекаясь от темы. Происходящее, как мы увидим дальше, для эсеров очень характерно. Я не собираюсь говорить, что большевики были гуманнее — но они честно говорили о своих методах. Именно поэтому говорить о красном терроре так легко. Достаточно пойти в библиотеку и взять подшивку красных газет — там все написано.

А эсеры очень любили критиковать большевиков именно за то, что, дорвавшись до власти, с увлечением начинали делать сами…

…Что касается организации власти в Ижевске, то первоначально повстанцы копировали самарский Комуч. Их высший орган назывался Прикамский комитет членов Учредительного собрания. В него входили четыре эсера, во главе с председателем Н. И. Елисеевым. 14 октября, в связи с образованием Уфимской директории, Ижевск формально перешел «под ее крыло», Елисеев стал чрезвычайным уполномоченным Директории, сосредоточив в своих руках всю власть. Хотя реально Уфа никак не влияла на Ижевские дела.

Тем временем у повстанцев начались внутренние противоречия, прежде всего — между эсерами и Союзом фронтовиков. Да и рабочие начали уставать от творящихся дел. Возникал вопрос: к чему было менять шило на мыло? Тем не менее, в отличие от других подобных случаев, настроения обратно в пользу большевиков не качнулись.

Поворот событий в ходе восстания связан опять же с общей военной обстановкой на Восточном фронте. Взяв Казань и Самару, большевики теперь могли разобраться и с Ижевском. И они стали разбираться, сил им теперь хватало. На город двинулась 2-я дивизия под командованием В. М. Азина. Силы красных составляли 6900 штыков пехоты, 680 сабель конницы, 212 пулемётов, 22 ствола артиллерии и броневик.

Казалось бы, повстанцы имели больше бойцов. Но на них шла уже совсем иная армия.

Кроме того, в их рядах начался уже настоящий развал. Самым неприятным был поступок командира флотилии капитана Феодосьева. Эта флотилия прикрывала Каму от красных судов под командованием Ф. А. Раскольникова. Так вот: Феодосьев, не сказав никому ни слова, просто-напросто увел свои корабли в Уфу, тем самым обнажив город.

«Полковник Федичкин 20 октября собрал Ижевскую администрацию и Комитет членов Всероссийского Учредительного Собрания и объявил о немедленной эвакуации тех, кто не может доверить свою жизнь большевикам. Пока есть возможность, в течение нескольких ближайших дней эвакуировать женщин, детей и ценное имущество. Через неделю у ижевчан не будет ни одного патрона и снаряда, и "мы должны будем бежать из Ижевска голыми по льду через реку Каму".

Председатель Комитета членов Всероссийского Учредительного Собрания Елисеев не согласился с полковником Федичкиным и назвал заявление об эвакуации трусостью.

Тогда полковник Федичкин потребовал от членов Прикамского Комитета Всероссийского Учредительного Собрания увольнения его в отставку вследствие расстроенного состояния здоровья и командирования его в распоряжение Верховного Главнокомандующего сухопутными и морскими силами России генерала Болдырева. Получив документы от Комитета членов Всероссийского Учредительного Собрания, полковник Федичкин со своим личным адъютантом капитаном Попковым сели на верховых лошадей и в ночь поехали через расположение красных войск в г. Уфу».

(А. Новиков, историк)

Решающее сражение произошло 7 ноября — красные пошли на штурм города. Операция была разработана непосредственно командармом В. И. Шориным. Кстати, во время этого сражения впервые в Гражданской войне была применена «психическая атака». Точнее, контратака. Ижевцы шли в ногу, без единого выстрела. Вместе с ними шли гармонисты, в городе били колокола, гудели заводские гудки. Приблизившись к красным, повстанцы бросились в рукопашную.

Причина «психической атаки», как и впоследствии, была проста, как мычание — патроны закончились.

Первоначально атака имела успех, красных опрокинули. Но тут подоспел сам комполка Азин — и повел бойцов в контратаку…

Вскоре стало понятно, что город не удержать. В ночь с 7 на 8 ноября 15 000 жителей покинули Ижевск. Среди них — около 10 000 боеспособных мужчин, остальные — члены семей повстанцев.

Войдя в город, красные тоже не стали проявлять гуманизм. Было расстреляно около 400 рабочих.

Что касается повстанцев, то впоследствии они воевали за Колчака в особых Ижевской и Воткинской дивизиях. Причем воевали… под красными знаменами! На которых, правда, был написан эсеровский лозунг «Земля и воля». Представляю, как на это глядели колчаковские офицеры, которых от красного флага трясло… Но ничего не поделаешь — дивизии были одними из самых боеспособных колчаковских соединений…

Для порядка стоит отметить еще один факт, который не имеет отношения к теме данной книги. В ночь с 16 на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге был расстрелян Николай Александрович Романов и члены его семьи.

Именно так и только так. Потому что императором он перестал быть, когда отрекся.

А почему это событие не имеет отношение к теме книги? Так потому, что никакого влияния на происходившие события расстрел не оказал. Всеми — и политическими деятелями, и простыми людьми, — это было воспринято совершенно равнодушно. Да и как могло быть иначе, если видный монархист В. В. Шульгин во время Февральского переворота уговаривал императора отречься. Колчак впоследствии поручил другому монархисту, М. К. Дитерихсу, провести расследование. Тот провел. И что? А ничего.

Есть такое подозрение, что многие антибольшевисткие деятели вздохнули с облегчением. Смерть Н. А. Романова снимала некоторые проблемы…

А что касается народных масс…

Вот что писал бывший председатель Совета министров В. Н. Коковцов, находившийся в 1918 году в Петрограде:

«В день печатания известия я был два раза на улице, ездил в трамвае и нигде не видел малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями… Какое-то бессмысленное очерствение, какая-то похвальба кровожадностью. Самые отвратительные выражения: давно бы так, — ну-ка поцарствуй ещё, — крышка Николашке, — эх брат Романов, доплясался, — слышалось кругом, от самой юной молодежи, а старшие отворачивались, безучастно молчали».