Ценой потери - Грэм Грин

Доктор рухнул на колени прямо в лужу и стал шарить в темноте. Голос Рикэра проговорил:

— Он смеялся надо мной. Кто дал ему право надо мной смеяться?

Доктор сказал брату Филиппу:

— Вот голова, нащупал. Найдите, где ноги. Надо внести его в дом. — Он крикнул Рикэру: — Бросьте револьвер, болван, и помогите нам.

— Не над Рикэром, — сказал Куэрри.

Доктор нагнулся ниже, слова были еле слышны. Он сказал:

— Не надо говорить. Сейчас мы вас поднимем. Все будет хорошо.

Куэрри сказал:

— Над собой смеялся.

Они перенесли его на веранду и положили там, куда не заливал дождь. Рикэр принес подушку ему под голову. Он сказал:

— Нечего было смеяться.

— Не так уж легко это у него получалось, — сказал доктор, и снова послышались странные звуки, напоминающие судорожный смешок.

— Нелепость, — сказал Куэрри. — Нелепость или же…

Но какую альтернативу — философскую или психологическую — он имел в виду, они так и не узнали.

6

Настоятель вернулся через несколько дней после похорон, и вдвоем с доктором Колэном они пошли на кладбище. Куэрри похоронили недалеко от мадам Колэн, оставив, впрочем, место между могилами, которое в свое время понадобится доктору. Приняв во внимание столь исключительные обстоятельства, отец Тома не настаивал на кресте, и в могильный холм воткнули только дощечку с вырезанным на ней именем Куэрри и двумя датами. Обошлись и без католического погребального обряда, хотя молитву у могилы отец Жозеф все же прочел. Кто-то (вероятно, Део Грациас) поставил возле могильного холмика консервную банку из-под джема, полную веточек и трав, как-то особенно переплетенных между собой. Это было похоже скорее на приношение Нзамбе, чем на погребальный венок. Отец Тома хотел выбросить банку, но внял уговорам отца Жозефа.

— На христианском кладбище этому не место, — возражал отец Тома. — Весьма двусмысленное приношение.

— Он сам тоже был двусмысленный, — ответил отец Жозеф.

Паркинсон раздобыл в Люке венок — по всем правилам, с лентой, на которой было написано: «От трех миллионов читателей „Пост“. Природа — мой кумир, а вслед за ней — Искусство. Роберт Браунинг»[58]. Он сфотографировал его для использования снимка в дальнейшем, но, проявив неожиданную скромность, сняться рядом с ним не захотел.

Настоятель сказал Колэну:

— Не перестаю сокрушаться о том, что меня здесь не было. Может, мне удалось бы образумить Рикэра.

— Рано или поздно все равно что-нибудь стряслось бы, — сказал Колэн. — Они не оставили бы его в покое.

— Кто «они»?

— Дураки, назойливые дураки, которых везде хватает. Он от всего вылечился, кроме своей славы, но от славы не вылечишь, так же как моим увечным не вернешь пальцев на руках и на ногах. Я отсылаю их в город, но в магазинах на них все глазеют, на улицах тоже обращают внимание и показывают друг другу — вон, смотрите. Точно так же обстоит дело и со славой — она увечит природу человека. Вы со мной?

— А вам куда?

— В амбулаторию. И так уж слишком много времени потратили на мертвого.

— Я вас провожу немножко.

Настоятель сунул руку в карман сутаны, но сигары не оказалось.

— Вы видели Рикэра перед отъездом из Люка? — спросил Колэн.

— Да, конечно. Он прекрасно устроился в тюрьме. Ходил к исповеди и хочет каждое утро причащаться. Усиленно читает Гарригу-Лагранжа. И, разумеется, весь Люк видит в нем героя. Мистер Паркинсон уже взял у него интервью, передал по телеграфу в свою газету, и скоро к нам повалят журналисты из метрополии. Если не ошибаюсь, мистер Паркинсон озаглавил свой очерк «Смерть отшельника. Святой с изъяном». Исход судебного процесса, разумеется, предрешен.

— Оправдают?

— Безусловно. Le crime passionel[59]. И теперь кто чего добивался, тот свое и получил. Счастливая концовка, не правда ли? Рикэр почувствовал себя значительной личностью в глазах Бога и человека. Он даже завел со мной разговор по поводу ходатайства в Бельгийскую коллегию в Риме о расторжении брака, но я его не поддержал. Мадам Рикэр скоро уедет домой, и ребенок останется у нее. Мистер Паркинсон получил в руки такой материал, о каком и мечтать не мог. Кстати, я очень рад, что Куэрри не успел прочесть его второй очерк.

— Но для Куэрри такой конец вряд ли можно считать счастливым.

— Вы думаете? Но ведь ему все хотелось забраться куда-то подальше. — Настоятель смущенно спросил: — Как вы полагаете, было у него что-нибудь с мадам Рикэр?

— Нет.

— Не знаю. Судя по второму очерку Паркинсона, это был человек весьма… гм!.. любвеобильный.

— Я в этом далеко не уверен. И у него самого были сомнения на сей счет. Он как-то сказал мне, что женщин он только использовал, но, по-моему, этот человек был безжалостен к самому себе. Мне иной раз даже думалось: а не страдает ли он холодностью? Как женщина, которая непрерывно меняет любовников в надежде на то, что когда-нибудь ей все-таки удастся испытать истинное наслаждение. Ритуал любви он, по его словам, выполнял исправно, даже по отношению к Богу, в те годы, когда еще верил. Но потом ему стало ясно, что любит он только свою работу, и тогда с ритуалом было покончено. В дальнейшем он уже не мог притворяться и выдавать свои чувства за любовь, а тогда и побуждений для работы у него больше не осталось. Это как во время кризиса, когда больной теряет всякий интерес к жизни. В такие минуты люди часто кончают самоубийством, но он был крепкий человек, очень крепкий.

— Вы говорите, он совсем вылечился?

— Я убежден в этом. Он научился служить людям и даже смеяться. Странный это был смех, но все же смех. Я побаиваюсь людей, которые никогда не смеются.

Настоятель несмело проговорил:

— А я так вас понял, что он начал понемногу обретать прежнюю веру.

— О нет! Не веру, а всего лишь оправдание для жизни. Вы всюду стараетесь найти шаблон, отец.

— Но раз шаблон существует… У вас нет сигары?

— Нет.

Настоятель сказал:

— Мы слишком любим докапываться до мотивов человеческих поступков. Я как-то говорил об этом отцу Тома. Вы помните, что сказал Паскаль? Что человек, отправляющийся на поиски Бога, уже обрел его. Не так ли и с любовью? Может быть, отправляясь на поиски любви, мы ее уже обретаем.

— Он был склонен, я сужу об этом по его же собственным словам, склонен ограничивать свои поиски районом женской постели.

— Ну что ж, место для этого не такое уж плохое. Сколько на свете людей, которые находят там одну лишь ненависть.

— Как Рикэр?

— Мы слишком мало знаем Рикэра, чтобы осуждать его.

— Какой вы цепкий, отец! Никого так просто не отпустите. Вам, наверно, и Куэрри хотелось бы заполучить в свою собственность.

— Что-то я не замечал, чтобы вы отступались от больного, до тех пор пока он не умрет.

Они подошли к амбулатории. Больные сидели на раскаленных цементных ступеньках и ждали, что будет. К стенам новой больницы были приставлены лестницы, последние работы шли полным ходом. Конек прогнуло во время последней грозы, но он все же держался на месте, крепко привязанный к стропилам канатом из пальмового волокна.

— Я заметил по счетам, — сказал настоятель, — что вы перестали прописывать витаминное драже. Разумна ли такая экономия?

— Я не уверен, что лечение препаратом ДДС вызывает анемию. Это все от глистов. Строительство уборных обойдется дешевле, чем покупка витаминного драже. Это первое, чем мы должны заняться. То есть должны были заняться. Сколько сегодня пришло? — спросил он своего помощника.

— Около шестидесяти.

— Ваш Бог, — сказал доктор Колэн, — должен испытывать легкое разочарование, глядя на созданный им мир.

— Плохо вас обучали теологии в детстве. Богу не ведомы ни разочарования, ни муки.

— Может быть, поэтому я и не утруждаю себя верой в него. — Доктор сел за стол и взял чистую карточку. — Первый! — крикнул он.

Первым был трехлетний малыш, совсем голенький, с раздутым животом, под которым болтался крантик. Он вошел в приемную, запустив палец в рот. Доктор стал водить рукой ему по спине, его мать стояла рядом.

— А я знаю этого молодого человека, — сказал настоятель. — Он все прибегал ко мне за конфетами.

— Болен. Все ясно, — сказал доктор Колэн. — Пощупайте… вот утолщение, вот. Но не беспокойтесь, друг мой, — сдерживая ярость, проговорил он. — Через год, через два мы его вылечим, и обещаю вам, что на сей раз увечий не будет.

Комментарии

К началу шестидесятых годов, когда вышел роман «Ценой потери» (1961, издательство «Хайнеманн»), Грин уже был известным писателем с устоявшейся творческой репутацией. Его книги издавались на 23 языках, по ним было поставлено 12 фильмов. Но несмотря на большой литературный опыт, роман «Ценой потери», создававшийся в течение полутора лет, дался писателю особенно трудно: «Никогда прежде у меня не было такого неподатливого и такого тягостного романа». Повороты его сюжетного действия, развитие коллизии, образы персонажей Грин сначала разрабатывал на страницах дневника, который вел во время путешествия по Бельгийскому Конго. В эту часть Африки романист отправился в январе 1959 г., уже представляя завязку будущего произведения: «В далекой колонии для прокаженных появляется, неизвестно зачем, какой-то человек». Дневник, вошедший потом в публицистическую книгу «В поисках героя» (1961), отразил впечатления Грина об Африке, о плавании в джунглях по реке Конго, о полученных им сведениях о проказе и способах ее лечения, за что писатель был особенно благодарен бельгийскому врачу Мишелю Леша.