Эдинбург. История города - Майкл Фрай

На деле эдинбургские купцы управляли практически всей шотландской экономикой. С удовольствием они занялись делами более масштабными, нежели просто управление городом: они выступали как специально уполномоченные в собрании представителей королевских вольных городов (это собрание было впервые созвано в 1581 году для защиты общих интересов таких городов) или как члены шотландского парламента. Так им удавалось изменять законы и правила ради собственной выгоды. Вскоре, например, купцы из Абердина нашли, что легче вести торговлю с другими странами через Лейт, нежели через их собственный порт, находящийся в ста милях к северу; примерно так же дело обстояло и с другими вольными городами, расположенными на востоке равнинной части Шотландии и в Пограничье. Проблема политики, основывавшейся на частных интересах, заключалась в том, что продиктованные ею решения подчас оказывались довольно бессистемными. Протекционистские цели вызывали появление слишком большого количества противоречащих друг другу законов, обычно запрещавших вывоз сырья, а не стимулировавших развитие собственных производств. Весь комплекс этих мер был таков, что его едва ли можно назвать рациональной коммерческой стратегией.[157]

Все это, однако, не мешало процветанию бизнеса в Эдинбурге, поскольку экономика Европы в целом находилась на подъеме. Эпоха великих географических открытий познакомила европейцев с сокровищами Востока и чудесами Запада. Свою скромную выгоду получили от оживившейся морской торговли и шотландцы, пусть они и могли предложить взамен лишь природные ресурсы, а торговали только с ближайшими соседями. Однако даже такая бедная страна, как Шотландия, могла ответить на повышение спроса на крупных рынках Франции и Нидерландов. Англия, прежде закрытая для торговли из-за войны, теперь, с единением корон, возобновила торговые отношения с Шотландией.[158]

Приспосабливаясь к новым условиям, купцы Эдинбурга проявили большую изобретательность. Торговля с заморскими странами оставалась весьма рискованным делом, и одним из средств обезопасить ее было формирование товариществ для перевозки грузов морем. Ни один купец не грузил все товары на одно судно. Ни одно судно не выходило из порта без накладных, подписанных несколькими купцами. В результате транспортные перевозки и фрахтование судов приобрели огромную роль в экономической жизни столицы. Также было необходимо изыскать способ расплачиваться с заморскими партнерами в эпоху, когда еще не существовало других способов перевода средств, кроме как пересылкой морем золота и серебра; присутствие пиратов в Северном море делало этот способ непригодным. Вместо этого эдинбургские купцы завязывали дружеские отношения со своими корреспондентами, находившимися в портах, куда они отправляли корабли, и каждая сторона могла вести расчеты от имени другой. Так были заложены основы торговли иностранной валютой; это также способствовало налаживанию добрых отношений с другими государствами (в период с 1560 по 1639 год Шотландия не вела войн с другими странами). Конец процветанию положили внутренние и внешние вооруженные конфликты середины XVII века.[159]

Все эта деятельность привела к накоплению у купцов избытка средств. Дополнительный доход приносила выдача денег под проценты. Обычно деньги давали в долг примерно под 10 процентов, это считалось санкционированным Священным Писанием (хоть и не шотландским законом). К 1633 году страна расцвела настолько, что этот процент был законодательно снижен до 8 соответствующим актом парламента. Натуральный обмен ушел в прошлое, и рассчитываться за товары стали денежными средствами. Тем не менее банковского дела как такового не существовало, за все платили монетой, золотом и серебром. Звонкий Джорди, богатейший житель Эдинбурга, живший в конце правления Якова VI, получил это прозвище потому, что, когда он проходил по улице, у него в карманах всегда позвякивали монеты. Сегодня его имя увековечено в названии паба и, что важнее, в названии школы и благотворительного фонда, которые он основал уже под настоящим именем — Джордж Хериот. Хериот был ювелиром и пять раз избирался главой корпорации. Он стал личным ювелиром королевы Анны, затем в 1603 году последовал за монаршей четой в Лондон, где продолжал поставлять короне каскады драгоценных каменьев, которые утешали королеву и помогали королю в его отношениях с фаворитами. Расплачивались король с королевой всегда весьма неаккуратно, однако Хериот тем не менее сделал себе состояние. Поскольку у него не было законных наследников, он завещал все деньги на основание приюта для сирот своего имени и на образование для бедняков. Школа имени Хериота существует и сегодня. Она располагается в зданиях, представляющих собой лучшие образцы архитектуры того времени в Эдинбурге.[160]

С накоплением богатств начал зарождаться капитализм. До сих пор производством в Эдинбурге занимались главным образом ремесленники, трудившиеся у себя дома, и инвестиции им почти не требовались. Более крупные предприятия находились в Лотиане — они занимались добычей полезных ископаемых, угля или соли. Теперь они могли расшириться. Однако наиболее существенные изменения произошли тогда, когда купцы занялись вложением средств в производство. Этот процесс также сделал очевидным, насколько устарела средневековая система правил, регулировавших эту область человеческой деятельности.

Самая первая фабрика в Шотландии занималась изготовлением изделий из шерсти. Она была построена в Боннингтоне на Уотер-оф-Лейте в 1587 году. Фабрике требовались квалифицированные рабочие, которых для этого привезли из Нидерландов, Люксембурга и Бельгии, на беду эдинбургским ремесленникам. В 1590 году купцы Манго и Гидеон Рассел, отец и сын, открыли в Далри бумагоделательную фабрику, опять же обслуживаемую иностранными рабочими. В 1619 году сам городской совет, признав, что фламандские технологии превосходят шотландские, пригласил тамошних ткачей с тем, чтобы они работали на новой фабрике в Полс-Уорке, на северном краю города; ее продукция, по традиции, выставлялась на продажу по фиксированной цене и могла быть вывезена из страны только с согласия купцов.

Однако купцы обнаружили, что пригрели у себя на груди змею. Натаниэль Адворд, сын бывшего мэра города, решил, что с него хватит средневековых правил, и основал фабрику для производства мыла (которое прежде импортировали из Нидерландов), причем устроил ее в Лейте, и, против установленных законом ограничений, сам поселился там же. От недоброжелателей он защитился королевской привилегией, которая еще дозволяла ему импортировать рыбу и рыбий жир из Гренландии. Адворд был предпринимателем от бога и вечно изобретал новые и новые способы получать деньги. Вольные горожане жаловались, что он «как перекати-поле, сегодня здесь, завтра там, и вечно носится с какими-то новыми проектами». Однако новые проекты как раз и были тем, что имело важность для развития Эдинбурга.

Прочие также начали потихоньку нарушать старые ограничения. Башмачники Эдинбурга и Лотиана жаловались Тайному совету на низкое качество кожи, которую поставляли им местные дубильщики. Правительство приняло решение привлечь к делу английских кожевников и предоставило им монополию, что вызвало несогласие столичных ремесленников, и эту идею пришлось похоронить. Тем не менее процесс обновления экономики продолжался, как и во всем мире. В 1629 году Уильям и Томас Диксон основали в Лейте производство мячей для гольфа. К 1642 году Гилберт Фрейзер и Роберт Тейт занимались в Эдинбурге изготовлением курительных трубок. А в 1645 году товарищество эдинбургских купцов основало предприятие, которое можно считать первым шотландским заводом индустриального масштаба. На этом предприятии, расположенном в Нью-миллзе, рядом с Хаддингтоном, производились шерстяные ткани.[161]

Изменения коснулись не только архитектуры города или его экономической жизни, но и отношений между слоями общества. Характерной чертой прежней жизни города были теплота и преданность, которые испытывали друг к другу шотландские короли и их народ, часто объединявшиеся для защиты своих интересов против дворянства. В обмен на поддержку дом Стюартов предоставлял вольным горожанам новые права и свободы. Однако благодетели нередко оказывались обескуражены тем, что благодетельствуемые пользовались оказанным им расположением не так, как предполагалось. Если судить по Эдинбургу например, ясно, что шотландцы сами формировали свою религию, пусть и на местном уровне, а потом и на уровне страны в целом. И когда позднее народу пришлось делать выбор, его решение придерживаться избранной религии оказалось сильнее уз, связывавших нацию с королевской династией.