Бро (СИ) - Большаков Валерий Петрович

И все же «пражская осень» удалась. Мы никогда и никому не скажем, что первыми начали. Промолчим, загадочно улыбаясь.

Но получилось же! Спровоцировали оппозицию, убрали сильные фигуры с доски — и пошло, поехало. Свары, стычки, раздрай…

Я скупо улыбнулся, вспомнив утренние новости. Наши — молодцы, рискнули-таки послушать «Мокрецов» — и выложили кровавую кашу в прямом эфире. Глядите, мол, что империалисты задумали, что их подлые наймиты творят!

Грабежи, убийства, погромы! Мелкобуржуазные реформаторы едва не запалили гражданскую войну. Но, благодаря патриотическим силам и братской помощи Советского Союза, путч удалось подавить…

Вот в таком духе, в таком разрезе.

Правда, я замечал, что видеосъемки тщательно монтируются. Но это как раз верный подход — на информационной войне, как на информационной войне. Хорошо, хоть на Западе не докатились до тотальной медиабрехни, и тамошнему зрителю перепадала истина, а не сплошной фейк.

Но самые замечательные кадры — это, конечно же, встреча наших танков в Братиславе и Праге. Чешки не орали: «Русска просата!», они лезли на броню целоваться с освободителями.

Вот в этом и заключалась победа…

— Скоро уже, — неверно поняв меня, сказал полковник. — Первый самолет «Аэрофлота» за все эти недели… М-да. Кстати, командованию приспичило вашу дружную четверку к наградам представить. За героизм!

— Да он вынужденный был, — кисло улыбнулся я. — Не погибать же… Лучше пусть враг сдохнет!

Тут мерный шум в зале резко усилился, и я напрягся по привычке. К нам приближалась невеликая делегация, а впереди печатал шаг Вильям Шалгович, глава Службы госбезопасности.

Он крепко пожал руку Марлену и мне, галантно поцеловал изящные пальчики Алены с Маришкой.

— Еле успел! — широко улыбнулся он, и тут же посерьезнел. — Хочу лично поблагодарить вас за освобождение узников. Поверьте, в том концлагере удерживали лишь достойных людей — и моих друзей, в том числе.

Отдав честь, Шалгович удалился, уводя за собой свиту, а полковник, натягивая голубой берет, ухмыльнулся:

— Вертите дырочки и под орден Клемента Готвальда!

Военные потянулись к выходу, и мы остались одни.

— А Рита где? — оглянулся я.

— Тебе ж больше Катя нравилась, — лукаво улыбнулась жена.

— Ну, больше всего мне Марина нравится! Просто… Мы же в ответе за тех, кого приручили…

— Ритка с Катькой у своих сейчас, — поведала Алена. — Их тут человек десять, наверное, «интуристовских». Вот только вылет у них задерживается… Месяца на три! Надо ж кому-то работать.

— А я, знаете, что подумал, — заулыбался Марлен, осторожно покидая табурет. — Сейчас, конечно, сумбур в мыслях, и все такое. Но ведь пройдет время, и мы будем вспоминать наш «медовый месяц» чуть ли не с ностальгией!

— Ты знаешь, да! — оживилась Маришка. — Всё поганое забудется, а все хорошее запомнится. Как соберемся, как начнем вспоминать!

— А ведь это была хорошая проверка наших отношений, ребята и девчата, — сказал я, наблюдая за белым «Ил-62», бегущим по ВПП и плавно опускающим нос. — Мы с Марленом выдюжили — и будем хвастаться своими боевыми подругами!

Смеясь, Марина обняла меня, и тут же ожили громкоговорители, разнося объявление на чистом русском:

— Объявляется регистрация на рейс Прага — Москва!

[1] Платье задери! (чешск.)

[2] Бросить оружие!

Глава 16

Пятница, 29 декабря. День

Приозерный, улица Горького

«Пражская осень» долго нам икалась, до самой зимы, как минимум. Чаще всего она прорывалась в кошмарах. Попытки лечиться коньяком облегчения не приносили, разве что сны делались мутными. Да и разве пьянка — выход? Всего лишь слабость. И я последовал совету одного фронтовика: «А ты живи, да терпи. Само пройдет…»

Прошло. Здорово мешала интеллигентская сущность, все эти прекраснодушные рефлексии о жизни, как высшей ценности. Ну, и до какой гнусности довели нас в «прошлом будущем» все эти сопливые измышления? Расстрелял ублюдок сотню людей — в тюрьму. Не казнить же его, в самом-то деле…

Гуманность по отношению к мразоте — преступна. Мы с Марленом наскоро обучились ремеслу справедливости, и не жалеем о содеянном. Нам удалось навести сносный порядок в головах у чехов, вот и славно. Звучит, конечно, не скромно…

Лучше сказать, что мы с бро запустили «курковую реакцию», когда жали на спуск. Достаточно вспомнить Гаврилу Принципа…

А самую жирную точку в моих переживаниях поставил областной военком. Не поленился приехать к нам в глубинку, и торжественно вручил нам с Марленом ордена Красной Звезды. Это случилось перед самыми ноябрьскими, а на праздники нас вызвали в Москву — посол Чехословакии лично прикрепил на наши гражданские пиджаки ордена Клемента Готвальда.

Редколлегия «Комсомолки» тут же вцепилась в меня мертвой хваткой, требуя серию очерков о приключениях «руссо туристо», не растерявшихся в сложных обстоятельствах.

Ну, что делать… Накатал. Само собой, о ликвидациях я умолчал, напирая на освобождение «честных людей» из концлагеря или спасение девчонок из поганых рук мародеров. А для пущей подстраховки показал свои опусы начальнику областного Управления КГБ. Дядька показался мне умным — тогда еще, в августе, на собеседовании. Мы с ним разговорились, и он дал добро, даже присоветовал добавить жесткости. Я последовал его совету.

И как же мне помогла Маринка! Помню, удивлялся в Праге — чего она сумку с собой таскает? «ЧЗ» лучше в кобуру совать…

А моя девонька фотоаппаратом разжилась, немецкой «Лейкой»! Вернулись мы домой, и она торжественно вручила мне целый патронташ с фотопленками. Хватало и брака, но попадались просто роскошные снимки, великое и ужасное в одном флаконе.

Подонки, околачивающие битами повешенного посольского… Сатанинские усмешечки на мордах выродков, стреляющих в толпу… Распятая девушка с табличкой на шее: «Подстилка для оккупантов»…

И радостные пражанки, лезущие на броню советских танков — целоваться с «оккупантами»!

«Комсомольскую правду» расхватывали, как горячие пирожки в обеденный перерыв. А я все лучше понимал, почему да как выбьюсь в главреды «органа ЦК ВЛКСМ»…

Кстати, ведать свою судьбу оказалось не так уж тягостно, как мне представлялось ранее. Я отчего-то полагал, что знать свое будущее — скучно. Да куда там…

Я жил так, как хотел, не имея ни малейшего представления о том, что случится завтра или послезавтра. Всегда говорил — про себя, и в свое же оправдание: отказаться от знания того, что суждено, выше человеческих сил!

Не узнаешь, проявишь силу воли? И будешь потом всю жизнь каяться. Вот, чего ж не пролистал книгу судеб? Знал бы, как поступить в грядущем. Не для себя, так хотя бы для Маринки!

Да и чего особенного я выведал? Самое главное, что и полвека спустя буду жив-здоров. Ну, о каких-то вехах имею понятие, о событиях, что влияли на житие мое, и что с того? Основное-то время в тумане! Как мы жили с Маринкой? А когда дочка родилась? А каково нам приходилось? Разве вычитаешь об этом на сайтах Мировой Сети? Или там не сайты вовсе? Ну, не важно.

И потом, у меня всегда оставался железобетонный довод: если ты знаешь будущее, то волен изменить его. Раскапризничаешься, надуешься на судьбу? Или из принципа самости возжелаешь поступить? Да ради бога! Живи наперекор!

Пригласят тебя в Москву, а ты возьми, да откажись! И пойдет у тебя, вернее, потянется совсем иная жизнь, далекая от предсказанной. Только вот, если Маринка бросит тебя, дурака, то правильно сделает…