XV легион - Антонин Ладинский

Делия закашлялась. Ее плечи вздрагивали, как будто ее трясла чья-то невидимая рука. Она поднесла ко рту платок. На нем было пятно крови.

Просыпаясь утром, Делия видела из окна (помещение, в котором стояло их ложе, находилось на верхнем этаже) божественную линию морского горизонта и лиловеющий остров Прохиту. Над домом пролетали иногда с веселым писком ласточки перед отлетом в Африку. Слышно было, как на дворе журчала струя воды у источника. Нумерий кричал рабыне:

– Эллея, принеси хлеб!

Они вставали и совершали утреннюю прогулку на холмы, к лозам. Там, в тени смоковницы, они садились на обрубок дерева и смотрели на море, сияющее под прекрасным италийским солнцем. Время от времени мимо проходил корабль, так близко, что они могли рассмотреть корабельщиков, снасти, знаки, вышитые на надувшемся парусе. Корабли шли в Рим, везли из Сицилии шерсть и баранов или оливки из Африки, мрамор из Эллады. Что происходило в Риме, они не знали. Никто им не писал, никого они не видели в деревенской глуши. Но однажды появился перед ними Скрибоний, с посохом в руках, усталый и похудевший.

– Скрибоний, – закричали они оба, – ты ли это?

Скрибоний рассказал о своих злоключениях. Отправился он в Кумы пешком с десятью динариями в кошельке. В дороге просил проезжавших путешественников подвезти и так добрался до Вольтуриума. Там он познакомился с горшечником, который вез в Кумы вазы и горшки. Горшечник с удовольствием согласился взять его с собою, но по дороге на них напали разбойники, приняв их за богатых путешественников. Уразумев свою ошибку, они разбили все сосуды, угнали мула, а несчастного горшечника и Скрибония избили и бросили посреди дороги. Горшечник кричал:

– Злодеи, имейте хоть каплю жалости!

Но все было напрасно. Отняв у них плащи, разбойники удалились. Кое-как, проклиная свою судьбу, несчастные добрались до Литернума, а оттуда Скрибоний поплелся в Оливиум.

– Бедный Скрибоний, – всплеснула руками Делия, – бедняжка! Какие злые люди живут на свете! Выпей вина! Это тебя подкрепит.

– Только не разбавляй его водой. Не люблю, когда нимфы вмешиваются не в свое дело, – ворчал Скрибоний.

Омытый в ванне, облаченный в тунику Виргилиана, он понемногу пришел в себя, среди друзей, за чашей вина.

– Ну, что у вас в Риме?

– В Риме все по-старому. Вспоминали тебя. Ждут императора, но Макрин не спешит покинуть Антиохию. Все ждут перемен, а каких, и сами не знают. Да, есть и новости для вас. Помните Лавинию Галлу? Так вот, она отравилась.

– Бывшая жена Квинтиллиана Готы?

– Бывшая жена. Соэмия отбила у нее мима Пуберция, и бедная наложила на себя руки. И дочь твоего друга... – Скрибоний покашлял, соображая, уместно ли об этом говорить в их доме, – Грациана Виктория...

– Что? – встрепенулся Виргилиан, и Делия посмотрела на него.

– Дочь его вышла замуж за Корнелина.

– Вот как.

– Да. Жених прилетел на крыльях любви в Рим и увез молодую супругу на Восток. Куда-то в Армению. Кажется, в Саталу. Он получил легатство тамошнего легиона. Устроил ему это назначение Дион Кассий.

– Ах, Кассий, – кивнул головой Виргилиан.

– Марий Максим тоже принимал в нем участие.

– Писал что-нибудь? – спросил Виргилиан, желая переменить тему разговора, который волновал его неизвестно почему.

– Ничего не писал, – помахал пальцем Скрибоний, – миновала пора стихов. Я же тебе говорил. Кому нужны теперь стихи? А помнишь, Виргилиан, у Плутарха есть поразительное место. Это после поражения в Парфии легионов Красса. Пир у парфян. Ты помнишь? Трагик Язон читал Еврипида. Ему рукоплескали, и в это время в пиршественную залу принесли на блюде голову Красса. Схватив ее за волосы и высоко подняв перед собранием, Язон, вне себя от овладевшего им вакхического опьянения, стал читать знаменитые стихи. Ты знаешь. Стихи об убитом звере, о добыче счастливой охоты. А хоры вступали попеременно. Вот тогда стихи еще зажигали людей!

Больше, чем судьбы Рима, Виргилиана волновало здоровье Делии. Он видел, что она таяла с каждым днем. Глаза ее на похудевшем лице стали огромными. Когда он спрашивал, что с нею, как она себя чувствует, Делия отмалчивалась, говорила, что ей хорошо. Но по-прежнему по вечерам ее щеки пылали, как розы, глаза сияли странным огнем. И странно, было тогда в ее красоте что-то прозрачное, хрупкое, беззащитное, напоминавшее Грациану.

Скрибоний говорил:

– Поезжайте в Египет. Цецилий был прав. Разве не видишь, что она тает, как воск? Филоктет вылечит ее сырой бычьей печенкой. Говорят, он достигает необычайных результатов.

– О чем вы говорите? – вмешивалась в разговор Делия.

– Так, о всяких пустяках.

Друзья сидели перед домом на деревянной скамье. Вдали в море совсем лиловым стал остров Прохита. Делия подошла сзади к Виргилиану, положила ему руки на плечи, тоже смотрела на солнце, погружающееся в море.

– Говорят, что есть в океане острова, – сказал Скрибоний, – далеко, за Геркулесовыми Столпами. Острова Блаженных. Жители этих островов будто бы слышат, как шипит море, когда солнце погружается в воду. Там покоится на дне океана Атлантида, о которой говорит Платон.

– Неужели это было в самом деле? – печально спросила Делия.

– Может быть, и было. Это было так давно, – взял ее горячие руки в свои Виргилиан, – и если бы у меня были большие деньги, я построил бы огромный корабль и уплыл за Геркулесовы Столпы, посмотреть на эти Острова Блаженных.

– Ты бы не нашел для своего корабля корабельщиков, Виргилиан, – вмешался Скрибоний, – никто не в силах отважиться на такое путешествие. Мне говорили, что море там тинисто, как болото, и засасывает корабли. Туда нет дороги смертным.

– Но хотелось бы посмотреть, какие живут там люди.

– Отправляйся лучше в Египет, увези Делию в Александрию.

– Слышишь, Делия, что говорит Скрибоний? Поедем. «Фортуна» скоро будет в Лутеолах. Трифон уведомит нас.

– Зачем? Мне и здесь хорошо.

– Но там тебя посмотрит Филоктет.

– Ну, что ж. Если тебе так хочется.

– Ты поедешь, Делия?

– Поедем, дорогой. Перед смертью я еще раз увижу Александрию. Там я умолю мать о прощении. И это так приятно, плыть на корабле.

– И меня возьмете с собой?

– Возьмем и тебя, Скрибоний.

– А вдруг будет буря, и мы все потонем? – засмеялась Делия.

– Не бойся. «Фортуна» прекрасный корабль, и небо еще не покрыто облаками. Путешествие будет прекрасной прогулкой. И на морском воздухе у тебя появится вновь аппетит. Как это хорошо ты придумал, Скрибоний...

Странное что-то творилось с Делией. На ложе она прижималась к нему, не в силах устоять против страсти, а потом плакала, дрожала и говорила, что хочет умереть. Но на расспросы несчастного любовника отвечала вздохами, односложными словами. Виргилиан не хотел расспрашивать ее о христианской секте, но иногда разговор завязывался сам собой. Лежа рядом с ней, Виргилиан вспоминал то, что ему удалось прочитать о христианах, что ему говорил в Александрии Аммоний. И ему было приятно, что он опять увидит учителя, услышит его голос. Мысль о предстоящем путешествии наполняла его радостью.

– Послушай меня, Делия, – говорил Виргилиан, – я не из тех, кто предполагает, что на христианских агапах люди предаются разврату. Но как я могу считать истиной бредни вроде того, что один какой-то почтенный иудей провел в чреве кита три дня и три ночи и не был переварен огромной рыбой? Или вера христиан в воскресение. Как возможно восстановить из праха и гниения тело человека? Кажется, у Цельса я читал такой пример. Предположим, человек потерпел кораблекрушение. Его пожрали мурены. Рыбаки изловили мурен и съели их с солью и перцем. Но во время другой бури погибли сами, и трупы их были обглоданы собаками на берегу. Что же сталось с телом утонувшего? Как он может воскреснуть? И если Бог ваш, как утверждают христиане, пришел помочь людям и спасти их, то почему же он раньше позволял им жить в гнусных преступлениях, в темноте, в неведении своего спасения? Это же нелогично. Как может восстановиться тело, как может оно восстать в прежней своей красоте из желудка дикого зверя, из погребальной урны? Нет, Делия, в этом есть что-то нелепое.

– Я не знаю, я не умею тебе объяснить. Но это не самое главное. Наверное, в каких-нибудь книгах все это объяснено. И потом, разве не бывает чудес? Бог может их творить, если он этого захочет. Но не это... Когда я думаю, что Бог послал на землю своего единственного сына и Христос родился от Девы, лежал в яслях, в соломе, в пещере, и над Ним склоняли свои морды волы и ослы, у меня сжимается сердце от жалости. Это надо почувствовать, Виргилиан. Это выше всякой мудрости. Это как небо и земля.

– Скажи, Делия, – добродушно издевался Виргилиан, – а восставшие из гробов будут с волосами или останутся лысыми?

Делия не выдерживала и фыркала.

– Не говори глупых слов, милый. Я не знаю. Но если бы ты слышал или прочел о том, как Он жил в Галилее, среди бедных рыбаков и несчастных прокаженных, говорил о любви к людям, даже к врагам, ты бы не смеялся над Ним. И как Он жил! Ему негде было приклонить голову, а ведь и птицы имеют свои гнезда, и лисы прячутся в норы. А когда пришли Его крестные муки, и Он висел, брошенный всеми, на кресте, земля трепетала от ужаса. Только мать стояла в отдалений и плакала... Это так невыразимо больно, так больно...