Солнце далеко - Добрица Чосич

— Эй, зайчик! Ты чего дурачком прикидываешься? Из-за тебя прошлой ночью целый взвод чуть не отправился на страшный суд в замерзшей Мораве. Вуку ты лучше и на глаза не показывайся! Так и знай! Пока он висел на проволоке, он обдумывал военный суд над тобой. Ну, красавчик, почему ты не снабдил нас лодками, бессовестный!

— Оставьте меня! Я три ночи не спал! — сердито проворчал Йован.

— А мы, думаешь, спали? Ну-ка, парень, отчитывайся за невыполнение военного задания перед всеми, а не только перед комиссаром. Да знаешь ли ты, что ты с нами сделал? Да ты знаешь, что, не будь Вук прежде членом «Сокола», мы бы все пропали по твоей милости. Прочел школьник несколько романов — и давай в партизаны! Это война! Почему тебя две ночи не было на условленном месте? Две недели назад ты то же самое с нами проделал на Ястребце!

Джурдже не на шутку злился на Йована, хотя говорил шутя и посмеиваясь. К нему присоединилось еще несколько человек. Все хотели знать, где же пропадав до сих пор Йован.

Йован злился и не хотел отвечать. Но, проснувшись окончательно, он вынужден был подробно рассказать обо всем, что с ним случилось.

Большинство не поверило кое-чему. Все много и дружно смеялись. Но когда Йован кончил, снова заговорил Джурдже:

— Ну, конечно, зайчик, разве ты позволишь недичевцам надрать тебе уши? Жаль только, что они тебя еще больше не избили. В другой раз будешь смотреть, куда идешь! Стыд и срам! Партизанский связной да еще член партии! Думаешь, ты правильно держался перед классовым врагом? И ты не побоишься рассказать Павле все, что ты тут наплел?

— Молчи! Я не обязан отвечать перед рядовыми!

— А перед кем же? Ты, я вижу, погулял и обленился. Я буду просить штаб откомандировать тебя в помощники Станко. Потаскай-ка немного снаряжение. Ты, видно, забыл, как живут фронтовики.

И между ними завязалась шутливая ссора.

Стоит партизану наесться, выспаться, отдохнуть, и он забывает обо всех невзгодах и опасностях, которые подстерегают его на каждом шагу. Люди успели сродниться с опасностями, привыкли к нелегкой жизни, узнали, что такое солдатская смерть, и они стараются устроить свою жизнь так, чтобы она не была им в тягость.

В такой обстановке славу весельчаков и забавников часто приобретают даже люди, в обычных обстоятельствах серьезные и сухие, не в пример Джурдже. К этим людям обычно тянутся новички, боящиеся одиночества. Джурдже понимал настроения окружающих. Добродушно, настойчиво, даже навязчиво, он старался даже в самых тяжелых обстоятельствах своими удачными и неудачными шутками развлечь и развеселить товарищей.

— В отряде все предусмотрено, не предусмотрен только ответственный за шутки. А они необходимы партизанам, как боеприпасы. Никто бы не выдержал такую трудную жизнь, если бы все воспринимать серьезно. Поэтому, пока лучшего не найдется, я добровольно стал придворным шутом во взводе моего служивого Николы, — говорил Джурдже.

Партизанам надоело беседовать с Йованом. Они проголодались и начали строить предположения, испек ли писарь что-нибудь к рождеству.

Сима сказал, что вчера он заметил жареного поросенка. Однако ему не поверили, потому что крестьяне обычно готовят рождественское жаркое рано поутру. Из хозяев никто еще не появлялся. Никола уговаривал Бояну пойти к ним и попросить чего-нибудь на завтрак. Она — девушка, может быть, женщины смягчатся, увидев ее.

Но Джурдже решил, что просить завтрак пойдет он. Выйдя в коридор, он постучал к хозяевам.

— Хозяйка, выйди, пожалуйста! Мне надо спросить тебя кое о чем. А то неудобно мне на рождество входить в комнату, где бадняк[51].

Жена писаря, опухшая от бессонной ночи, появилась в дверях.

— Счастливого рождества! Как хозяин, легче ему? Я пришлю потом доктора, пусть он его посмотрит.

— Не надо доктора! Он лекарства пьет… — сердито ответила она.

— Послушай, хозяйка, ведь и у нас рождество, а мы проголодались. Не продашь ли нам десять килограммов муки? И сготовила бы качамак[52], постный, цыганский, тебе это ничего ведь не стоит.

— Ей-богу, нет у меня муки, сама заняла. Мельницы замерзли, а что смололи — до святого Николы все поели. Работники у нас были…

Тут в дверях появилась девушка. Она с улыбкой поздоровалась с Джурдже.

— Неужели вы на рождество будете есть качамак, когда мы такую свинью к празднику закололи? Честное слово, мама, почему ты не отрежешь им жаркого? Они ведь голодные, воюют, не то что четники…

Мать злобно посмотрела на нее и ушла в комнату.

— Не беспокойся, товарищ. Сейчас получите завтрак, — сказала девушка.

Джурдже было приятно слушать ее слова и, может быть, еще приятней смотреть на нее — на ее каштановые волосы, белое лицо и гибкий, как виноградная лоза, стан. Из-под ее высоко повязанного, как у всех крестьянских девушек, платка выбивались мягкие, вьющиеся на лбу волосы. Ее толстые косы спускались до пояса.

Когда Джурдже вернулся в комнату к своим, там все смеялись. Они слышали весь разговор.

— Везде нужна политика! Без нее и позавтракать даже нельзя, — пояснял Джурдже.

Вскоре хозяйка с дочерью внесли две большие медные посудины, в которых лежала нарезанная свинина и три целых пшеничных хлеба.

— Доброе утро, раз в бога не верите! Вот вам завтрак, а потом и вина принесу, — говорила, входя, хозяйка.

— Большое тебе спасибо, а насчет вина не беспокойся, не надо, — ответил Никола.

Джурдже потихоньку толкнул его в бок и сказал:

— Я просил качамак, а вы — жаркое… Зачем же вы так беспокоитесь…

Партизаны, смеясь, подталкивали друг друга.

— Молчи ты, верстак! — сказал Джурдже Йован.

— А почему вы не пьете? Неужели у вас у всех печень больная?

— Мы не больные, а такой закон в нашей армии, — сказал Никола.

— Ну и закон! Как же серб может не пить? Кто вас знает… — Она не закончила и замолчала, глядя, как эконом взвода режет хлеб на равные куски и делит всем мясо. Девушка с любопытством рассматривала партизан, улыбалась чему-то и отвечала улыбкой на каждый взгляд.

Но особенно ее интересовала Бояна. Впрочем, красота Бояны всегда привлекала внимание.

— А ты почему, девушка милая, ушла в лес? Пропадешь, такая молодая и красивая. Кто-нибудь остался у тебя дома? Или, может, тебе не на что было жить? — обратилась к Бояне хозяйка.

— Ушла бороться за свободу, товарищ!

— Ты, наверно, студентка?

— Да, студентка!

— Вот все вы так! Только кончите школу и сходите с ума! А есть среди вас хоть один серб, который признает веру, который сам хозяин и имеет свой дом? — спросила хозяйка.

Партизаны расхохотались. Девушка покраснела и сказала:

— Мама, ты что, глупая, что ли? Ведь ты же видишь, что они сербы, а не турки.

— А ты не вмешивайся! Откуда я знаю, кто они? Всякое говорят.

— А почему, хозяйка, тебя это интересует? Ты ведь слышишь, мы все по-сербски говорим, — смеясь заговорил Никола.

— Надо, чтоб кто-нибудь из вас в гости к нам зашел. Ведь вы запретили нам позвать положайника. Так я хочу, чтобы хоть этот был крещеной душой.

— А, вот в чем дело! Тебе нужен положайник! Что ж ты сразу не сказала? Вот я — и серб, и православная крещеная душа, и хозяин, и наизусть знаю всю рождественскую литургию. Мой дед — протоиерей, отец — поп, а я изучал богословие, — вскричал Джурдже.

Увидев, как заразительно хохочут партизаны, девушка тоже рассмеялась, обнажив мелкие зубы. Женщина стояла, смущенная, не зная, что сказать.

— Ну, хозяйка, я православные обычаи уважаю. Все порядки, как поповский сын, знаю, а познакомились мы с тобой еще вчера. Вот я и буду положайником, — говорил уже серьезно Джурдже.

— Ладно, пусть будешь ты, — согласилась хозяйка, которая уже не могла взять обратно свои слова.

— Товарищ, ты разве не видишь, что он еврей? Смотри, какой он маленький. А евреи Христа распяли, — вмешался Йован, поглядывая на девушку.

— Ты чего это несешь? Сам хочешь, да? — шепнул ему на ухо Джурдже.

— Да нет, нос у него не горбатый, разрази его господи… Озорник, но характер у него, видно, неплохой. Может, он и принесет нам счастье, — сказала, смягчаясь, женщина.

— Слушай, сестрица, не знаю, как тебя звать, — есть у меня родная сестра, тебе ровесница, и похожи вы друг на друга, как две половинки одного яблока. Товарищ мой злится, ему обидно, что ты не его позвала в положайники. Вот он и старается очернить меня перед тобой. У себя в городе я заходил ко всем хозяевам, ко всем, кто собирался завести свое дело. И стоило мне появиться, как тотчас к ним приходило и счастье, ей-богу!

— Ну, хорошо! Говоришь ты складно, посмотрим, что будет! Подожди здесь немножко, сейчас я приготовлю все, что нужно. — И хозяйка вышла вместе с дочерью.

— Счастливый я, как царь Лазарь! За мной идет доктор, а за ним — поп, — заявил Джурдже, когда они ушли.