Полное собрание стихотворений - Семен Надсон

Сентябрь 1884

В. П. Г-вой*

Итак, я должен вас приветствовать стихами…Пред кем-нибудь другим в тупик бы я не стал:Не трудно расцветить красивыми словамиБездушный и пустой салонный мадригал.

Не отличит толпа порывов вдохновеньяОт мертвой беглости ремесленной рукиИ всё простит певцу за гладкое теченье,За звон и пестроту рифмованной строки.

Но вам – что вам сказать? Нет, вас не отуманитНи лести сладкий чад, ни плавность звучных строф;Искусственный цветок лукаво не обманетТого, кто раз дышал прохладою садов.

Простой лесной жасмин, – но свежий и росистый, –Он предпочтет всегда сработанным нуждойГирляндам пышных роз, из кисеи душистойСплетенным в сумрачной и пыльной мастерской.

Вот почему твердить обычных пожеланийЯ не хочу… Зачем? Не властен мой приветСпасти от тяжких бурь, невзгод и испытанийВаш полный юных сил и радостный расцвет.

Но для себя зато теперь я пожелаю,Чтоб на моем пути, на поприще певца,Тем песням, что, любя, я родине слагаю,Такие ж чуткие внимали бы сердца!

Сентябрь 1884

«Испытывал ли ты, что значит задыхаться…»*

Испытывал ли ты, что значит задыхатьсяИ видеть над собой не глубину небес,А звонкий свод тюрьмы, – и плакать, и метаться,И рваться на простор – в поля, в тенистый лес?

Что значит с бешенством и жгучими слезами,Остервенясь душой, как разъяренный зверь,Пытаться оторвать изнывшими рукамиЖелезною броней окованную дверь?

Я это испытал, – но был моей тюрьмоюВесь мир, огромный мир, раскинутый кругом.О, сколько раз его горячею мечтоюЯ облетал, томясь в безмолвии ночном!

Как жаждал я – чего? – не нахожу названья:Нечеловечески величественных дел,Нечеловечески тяжелого страданья, –Лишь не делить с толпой пустой ее удел!..

С пылающим челом и влажными очамиЯ отворял окно в дремавший чутко садИ пил, и жадно пил прохладными волнамиС росистых цветников плывущий аромат.

И к звездам я взывал, чтоб тишиной своеюСмирила б эта ночь тревогу юных сил,И уходил к пруду, в глубокую аллею,И до рассвета в ней задумчиво бродил.

И, лишь дыханьем дня и солнцем отрезвленный,Я возвращался вновь в покинутый мой дом,И крепко засыпал, вконец изнеможенный,Тяжелым, как недуг, и беспокойным сном.

Куда меня влекли неясные стремленья,В какой безвестный мир, – постигнуть я не мог;Но в эти ночи дум и страстного томленьяНичтожных дел людских душой я был далек:

Мой дух негодовал на власть и цепи тела,Он не хотел преград, он не хотел завес, –И вечность целая в лицо мое гляделаИз звездной глубины сияющих небес!

1884

«Червяк, раздавленный судьбой…»*

Червяк, раздавленный судьбой,Я в смертных муках извиваюсь,Но всё борюсь, полуживой,И перед жизнью не смиряюсь.Глумясь, она вокруг меняКипит в речах толпы шумящей,В цветах весны животворящей,И в пеньи птиц, и в блеске дня.Она идет, сильна, светла,И, как весной поток гремучий,Влечет в водоворот кипучий,В водоворот добра и зла…А я – я бешеной рукойЗа край одежд ее хватаюсьИ удержать ее стараюсьМоей насмешкой и хулой.«Остановись, – я ей воследКричу в бессильном озлобленьи, –В твоих законах смысла нет,И цели нет в твоем движеньи!О, как пуста ты и глупа!Раба страстей, раба порока,Ты возмутительно слепаИ неосмысленно жестока!..»Но, величава и горда,Она идет, как шла доныне,И гаснет крик мой без следа, –Крик вопиющего в пустыне!И задыхаюсь я с тоской,В крови, разбитый, оглушенный, –Червяк, раздавленный судьбой,Среди толпы многомилльонной!..

1884

Отрывок («Ложились сумерки…»)*

Ложились сумерки. Таинственно мерцая,Двурогий серп луны в окно мое глядел…Над мирным городом, дрожа и замирая,Соборный колокол размеренно гудел…Вдоль темной улицы цепочкой золотоюТянулись огоньки. Но лампу на столеЯ медлил зажигать, объятый тишиною,И сладко грезил в полумгле.Я грезил, как дитя, причудливо мешаяСо сказкой – истину, с отрадою – печаль,То пережитое волшебно оживляя,То уносясь мечтой в загадочную даль…Но, что б ни снилось мне, какие бы виденьяНи наполняли мрак, стоящий предо мной, –Везде мелькала ты – твой взгляд, твои движенья,Твои черты, твой голос молодой.И видел я, что смерть летает надо мною,Что я лежу в бреду, – а ты ко мне вошлаИ нежной, тонкою, холодною рукоюКоснулась моего горячего чела…

1884

В глуши*

Горячо наше солнце безоблачным днем:   Под лучами его раскаленнымиВсё истомой и негой объято кругом,   Всё обвеяно грезами сонными…Спит глухой городок: не звучат голоса,   Не вздымается пыль под копытами;Неподвижно и ярко реки полоса,   Извиваясь, сквозит за ракитами;В окнах спущены шторы… безлюдно в садах,   Только ласточки с криками носятся,Только пчелы гудят на душистых цветах,Да оттуда, где косы сверкают в лугах,   Отдаленные звуки доносятся…

Я люблю эту тишь… Я люблю над рекой,   Где она изогнулась излучиной,Утонувши в траве, под тенистой листвой,Отдохнуть в забытьи утомленной душой,   Шумной жизнью столицы измученной…Я лежу я смотрю… Я смотрю, как горит   Крест собора над старыми вязами,Как река предо мною беззвучно бежит,   Загораясь под солнцем алмазами;Как пестреют стада на зеленых лугах, –   Как луга эти с далью сливаются,С ясной далью, сверкающей в знойных лучах,   С синей далью, где взоры теряются;И покой – благодатный, глубокий покой   Осеняет мне грудь истомленную,Точно мать наклонилась в тиши надо мной   С кроткой лаской, любовью рожденною…И готов я лежать неподвижно года,   В блеске дня золотисто-лазурного –И не рваться уж вновь никуда, никуда   Из-под этого неба безбурного!

1884

«Не знаю отчего, но на груди природы…»*

Не знаю отчего, но на груди природы –Лежит ли предо мной полей немая даль,Колышет ли залив серебряные воды,Иль простирает лес задумчивые своды, –В душе моей встает неясная печаль.Есть что-то горькое для чувства и сознаньяВ холодной красоте и блеске мирозданья:Мне словно хочется, чтоб темный этот лесИ вправду мог шептать мне речи утешенья,И, будто у людей, молю я сожаленьяУ этих ярких звезд на бархате небес.Мне больно, что, когда мне душу рвут страданьяИ грудь мою томят сомненья без числа, –Природа, как всегда, полна очарованьяИ, как всегда, ясна, нарядна и светла.Не видя, не любя, не внемля, не жалея,Погружена в себя и в свой бездушный сон, –Она – из мрамора немая Галатея,А я – страдающий, любя, Пигмалион.

1884

«Наше поколенье юности не знает…»*

Наше поколенье юности не знает,Юность стала сказкой миновавших лет;Рано в наши годы дума отравляетПервых сил размах и первых чувств рассвет.Кто из нас любил, весь мир позабывая?Кто не отрекался от своих богов?Кто не падал духом, рабски унывая,Не бросал щита перед лицом врагов?Чуть не с колыбели сердцем мы дряхлеем,Нас томит безверье, нас грызет тоска…Даже пожелать мы страстно не умеем,Даже ненавидим мы исподтишка!..

О, проклятье сну, убившему в нас силы!Воздуха, простора, пламенных речей, –Чтобы жить для жизни, а не для могилы,Всем биеньем нервов, всем огнем страстей!О, проклятье стонам рабского бессилья!Мертвых дней унынья после не вернуть!Загоритесь, взоры, развернитесь, крылья,Закипи порывом, трепетная грудь!Дружно за работу, на борьбу с пороком,Сердце с братским сердцем и с рукой рука, –Пусть никто не может вымолвить с упреком:«Для чего я не жил в прошлые века!..»

1884