По обстоятельствам, без обязательств (СИ) - Винд Дасти

- Лëша, не оставляй нас, пожалуйста... Лëша...

Я не слышу и не вижу людей вокруг. Их много, они шумят. Что-то щелкает, шуршит и трещит. Темнота сменяется ярким светом. Я не хочу открывать глаза. Не хочу видеть то, что чувствую... Лëшу забирают, а меня трясут, пытаясь поднять на ноги.

- Раненые на втором. Да. Трое... Вы целы?Встать можете? Осторожно, держитесь...

Я поднимаюсь.

Я открываю глаза и смотрю на свои руки.

Они в его крови.

Я не в скорой. Я не с ним.

Меня везет кто-то из его бывших коллег. В лесу - темень, машину трясет на каждой кочке, а я держу руки на коленях.

Кто-то дал мне воды, кажется, врач со скорой. Я вымыла руки, но на блузке пятна засохли.

Впереди, разрезая тьму, мигают, удаляясь, проблесковые маячки реанимации.

Я не верю, что это происходит сейчас.

Я готова была держать его на своих руках вечность.

- Кому из близких вы можете позвонить? - спрашивает меня водитель.

- Что? Я... Не знаю... Нет телефона.

Мне протягивают мобильный.

И я звоню Максу.

Он встречает меня у клиники. Стоит у входа в приемное, беседует с двумя мужчинами. Торопливо поднимаюсь по ступенькам. Кто-то, еще в лесу, сунул мне в руки мои туфли. Чужие мужчины могут быть внимательными.

- Его привезли? - обращаюсь к Максу, который, потирая подбородок, хмуро оглядывает меня, но вперед, преграждая путь, выступает один из его собеседников.

- Вы о Батурине?

- Да.

- Уже в операционной. А вы могли бы...

Макс, пожав руку тому мужчине, что привез меня, тут же приходит на помощь.

- Давайте отложим вопросы до более подходящего момента. Девушке нужна помощь. Под мою ответственность.

Тот, кто встал у меня на дороге, переглядывается со своим коллегой и, кивнув, отступает в сторону.

- Увидимся, - салютует им Макс и берет меня под локоть. - Вперед.

За нами идет только водитель.

Макс ведет меня через холл, к приемному отделению, молча, но крепко сжимая мою руку.

- Садись здесь, я сейчас найду врача.

- Мне не нужен врач.

- Поверь, нужен.

Макс уходит. Я сажусь на скамейку у двери с надписью "Выход".

Мне кажется, все, кто есть в зале, смотрят на меня. Так тихо, что я слышу, как в ушах стучит сердце. А потом появляется Настя - выбегает откуда-то из-за колонны, словно стояла там и ждала, когда я окажусь здесь. Не хочу и не могу удивляться ей. Она - не проблема сейчас. Она и её злость вообще больше не проблема.

- Ах ты тварь! Тварь! Это из-за тебя! Из-за тебя, шлюха!

Она орет ещё громче, чем вопил Ларионов, который теперь, после выстрела травматом в лицо, останется без носа и, возможно, без челюсти.

Я медленно поднимаюсь со скамейки, не сводя с Анастасии глаз. Она не замолкает, орет всё громче, словно не борется с горем, а привлекает внимание к себе.

- Он умрет! Ты его убила! Моего мужа! Любимого! Отца моих детей! Умрет!

Каркает, как ворона. И я поднимаю руку и на глазах у всех присутствующих отвешиваю Насте звонкую пощечину. Её голова дергается в сторону, на щеке мгновенно появляется красное пятно. Зато теперь в отделении снова тишина. Настя, вытаращив глаза, смотрит на меня.

- Он не умрет, ясно тебе? И прекрати орать, кликуша.

- Да как ты... Как ты смеешь?

Я отворачиваюсь от неё, прижимая руку к животу. Ноет. И тяжело. Как будто камень внутри. Иду навстречу Максу, который едва ли не бегом пересекает зал.

- Макс, помоги мне... - шепчу, хватая его за руку.

Друг понимает все без слов, просто по тому, как я держу свой ещё даже не начавший расти живот.

- Не бойся. Ты - сильная. Справишься. Черт... Нам тогда не сюда... А куда... Извините, а не подскажите...

Настя остается позади.

Макс водит меня по кабинетам. Везде проталкивает без очереди. Я всё ещё в состоянии, когда не понимаю реальности. Когда снимаю белье у гинеколога, вижу кровь. И это кровь теперь моя. Её мало, но врач тут же направляет меня на УЗИ.

В голове одна мысль:"Не уходи. Не уходи. Не уходи". Стучит гулко, как сердце. Не знаю, кого прошу - дитя или его отца. Или обоих сразу.

"Не уходи".

- Да тут отслойка небольшая. Три миллиметра. Сосудик лопнул, видимо. Все хорошо, плод на месте. Сердечко бьется.

- Можно послушать?

- Конечно. А крови-то откуда столько?

- Это не моя.

Узистка смаргивает, молча что-то переключает на аппарате.

- Ясно. Вот.

И я слышу, как бьется сердце нашего ребенка.

Этот звук возвращает меня в реальность, буквально выталкивает из шока, разбивая панцирь, наложенный стрессом на восприятие.

Я перевожу дух - вдыхаю так глубоко, как могу. Дышать легко, и собственное сердце стучит тише. Краски - ярче, руки - теплее. А вера... Вера - сильнее.

Лëша справится.

Мы - сильные. Все трое.

Алексей

Когда приходишь в себя и чувствуешь боль, осознаешь её, как что-то лишнее, неправильное, от чего хочешь избавиться - это значит, что ты не в очередном бредовом глюке идешь на свет, а, наконец, попал в реальность. Туда, куда надо.

После боли, предсказуемо, приходит жажда. Язык как будто опух и липнет к нëбу. Это пройдет. В обоих вариантах.

Пищат приборы, жжет руку. Дышать больно, но не груди, а ниже. Куда этот шакал попал, не помню, но если отрубился почти сразу, значит, куда-то хорошо зарядил. Ног не чувствую. Это плохо.

Кажется, говорю это вслух, потому что слышу свой голос. А потом ещё чей-то.

- Видите меня?

- Вижу.

- Хорошо, отдыхайте.

Женщина касается капельницы, и я, с таким трудом проснувшись, опять падаю в темноту.

- Где Алина?

- Кто?

И ничего.

Я просыпаюсь все чаще, слышу и вижу все больше, а про Алину никто не знает. Телефон мне не дают.

Я в вакууме.

А потом приходит Настя.

Нормально есть мне нельзя, а хочется - жевать, не через трубки. И первое, о чем думаю, когда её вижу, что, может, попросить принести хоть хлеба? Хоть сухарей...

А она с порога:

- Любимый!

- Кто?

- Ты.

Молчу, рассеянно наблюдая, как она садится рядом.

- Лëша, милый, я думала с ума сойду. Мне ничего не говорили всю неделю.

Касается моей руки. Может, и любит, но что я тут могу сделать?

- Настя, не начинай, - говорить тяжело, спорить - тем более. - Не о любви. Дети как?

- Гостят у моей подруги, за городом.

- Не приводи их сюда.

- Знаю. Я сказала, что ты приболел. Лëша, я не хочу тебя терять...

- Хватит.

- Ну что ты... Мне так плохо...

- Бывает.

Смотрю на неё пристально. Она тоже не отводит глаз.

- Лëша, я не верю, что ты не вернешься. Мы столько пережили вместе.

- Я не вернусь, Насть. Живи сама. И мне дай жить.

Она опускает голову. Снова гладит по руке.

- Прости меня, - отвечает едва слышно.

- И ты меня. Но как есть.

- Любишь её?

- Да.

Кивает, отворачивается. И уходит.

Возвращается медсестра, приносит бутыли для капельницы.

- Позвонить можно?

- Лежите пока. В стационар переведите - позвоните.

- А когда в стационар?

Медсестра не отвечает, только головой мотает. Я уже считаю дни. Кроме Насти ко мне никого не пускают. Перестают пускать и её, когда замечаю, что она, вообще-то, мне не жена.

В обычную палату переводят через полторы недели. И в этот же день начинают приходить посетители. Первыми заваливаются Саныч с Ромкой. Шумят, ржут и получают выговор от медсестры. Мне вставать нельзя, выйти к ним не могу. Ведут себя ужасно, как подростки.

С Алиной всё хорошо, с их слов. Из виду её не отпускают. Странно, почему же не пришла... Нет, не жду, что она будет дежурить у палаты, но хоть какой бы знак...

- Ларионов сядет, - докладывает Саныч. - После пластики, правда. Ты ему пол морды снес.

- Давно надо было. Никто за него не просил?